Тайна 21 июня 1941 - Чунихин Владимир Михайлович (книги онлайн читать бесплатно TXT) 📗
И вот что воспроизвел К.Симонов в книге «Глазами человека моего поколения».
Снова — 1962 год.
…Бывший командующий фронтом Рокоссовский рассказал мне, как он случайно оказался свидетелем последнего разговора Сталина с Козловым, уже смещенным с должности командующего Крымским фронтом после Керченской катастрофы.
Рокоссовский получил новое назначение, кажется, шел с армии на фронт. Это было в конце мая или в июне 1942 года. В самом конце разговора у Сталина, когда Рокоссовский уже собирался попрощаться, вошел Поскребышев и сказал, что прибыл и ждет приема Козлов. Сталин сначала было простился с Рокоссовским, а потом вдруг задержал его и сказал:
— Подождите немного, тут у меня будет один разговор, интересный, может быть, для вас. Побудьте.
И, обращаясь к Поскребышеву, сказал, чтобы вызвали Козлова.
Козлов вошел, и хотя это было очень скоро после Керченской катастрофы, все это было еще очень свежо в памяти, Сталин встретил его совершенно спокойно, ничем не показал ни гнева, ни неприязни. Поздоровался за руку и сказал:
— Слушаю вас. Вы просили, чтобы я вас принял. Какие у вас ко мне вопросы?
Козлов, который сам просился на прием к Сталину после того, как был издан приказ о смещении его с должности командующего Крымским фронтом и о снижении в звании, стал говорить о том, что он считает, что это несправедливо по отношению к нему. Что он делал все, что мог, чтобы овладеть положением, приложил все силы. Говорил он все это в очень взвинченном, истерическом тоне.
Сталин спокойно выслушал его, не перебивая. Слушал долго. Потом спросил:
— У вас все?
— Да.
— Вот видите, вы хотели сделать все, что могли, но не смогли сделать того, что были должны сделать.
В ответ на эти слова, сказанные очень спокойно, Козлов стал говорить о Мехлисе, что Мехлис не давал ему делать то, что он считал нужным, вмешивался, давил на него, и он не имел возможности командовать из-за Мехлиса так, как считал необходимым.
Сталин спокойно остановил его и спросил:
— Подождите, товарищ Козлов! Скажите, кто был у вас командующим фронтом, вы или Мехлис?
— Я.
— Значит, вы командовали фронтом?
— Да.
— Ваши приказания обязаны были выполнять все на фронте?
— Да, но…
— Вы как командующий отвечали за ход операции?
— Да, но…
— Подождите. Мехлис не был командующим фронтом?
— Не был…
— Значит, вы командующий фронтом, а Мехлис не командующий фронтом? Значит, вы должны были командовать, а не Мехлис, да?
— Да, но…
— Подождите. Вы командующий фронтом?
— Я, но он мне не давал командовать.
— Почему же вы не позвонили и не сообщили?
— Я хотел позвонить, но не имел возможности.
— Почему?
— Со мною все время находился Мехлис, и я не мог позвонить без него. Мне пришлось бы звонить в его присутствии.
— Хорошо. Почему же вы не могли позвонить в его присутствии?
Молчит.
— Почему, если вы считали, что правы вы, а не он, почему же не могли позвонить в его присутствии? Очевидно вы, товарищ Козлов, боялись Мехлиса больше, чем немцев?
— Вы не знаете Мехлиса, товарищ Сталин, — воскликнул Козлов.
— Ну, это, положим, неверно, товарищ Козлов. Я-то знаю товарища Мехлиса. А теперь хочу вас спросить: почему вы жалуетесь? Вы командовали фронтом, вы отвечали за действия фронта, с вас за это спрашивается, вы за это смещены. Я считаю, что все правильно сделано с вами, товарищ Козлов.
Потом, когда Козлов ушел, он повернулся к Рокоссовскому и, прощаясь с ним, сказал:
— Вот такой интересный разговор, товарищ Рокоссовский…
Разговор, действительно, интересный. Но для нас совсем с другой стороны.
Проштрафившийся генерал просится к нему на прием.
О чем с ним разговаривать? По его вине провалена важная операция, приведшая к далеко идущим тяжелейшим последствиям. По его вине погибли люди. И он явно не чувствует за собой вины за их гибель. Да что вины, просто ответственности за случившееся.
Заметили? Сталин слушал его долго. Не перебивая. Полностью дал выговориться.
Дал привести все доводы, которые тот считал нужным привести.
Да ещё спросил в конце — всё ли и до конца высказал генерал Козлов?
То есть еще раз, уже после того, как решение было принято, проверил себя: правильно ли поступил?
Как это соотносится с образом безапелляционного властителя?
Вы сами представьте себя в роли подчиненного, объясняющего какие-то обстоятельства дела разгневанному начальнику. Любому, встреченному вами в жизни. Подумайте, на какой минуте вашего монолога он вас прервал бы, чтобы сказать, что все понял и т. д.?
Примечательный разговор.
Часто упоминают о некоторой примитивности, с которой Сталин излагал свои мысли. Обратите внимание на этот разговор. Действительно, Сталин здесь (конечно, в пересказе Рокоссовского) изъясняется предельно просто. Примитивно. Но как, скажите на милость, донести до человека примитивную в своей простоте мысль? Которую тот все равно просто не понимает.
И не понимает не рядовой человек. Командующий фронтом в прошлом (а до самого конца войны будет командовать армиями, то есть десятками тысяч человек).
Как прикажете говорить с такими людьми, чтобы до них доходило?
Только так, чтобы они поняли. То есть примитивно.
И ещё. Разговаривая с Козловым, Сталин не упустил случая для воспитания другого командующего фронтом.
Каждый умный начальник обязательно должен воспитывать своих подчиненных. Незаметно. Ненавязчиво. Без назиданий. Но не упускать ни одного удобного случая для этого.
Сталин был умным начальником.
Если бы он был просто кровавым палачом — и не более того, как нас силятся уверить, разговор был бы другим. И закончился бы по-другому. В финале, скажем, из приемной вошли бы бериевские костоломы с засученными рукавами и так далее.
В назидание будущему командующему фронтом.
А Сталин пытался взывать к логике.
В данном случае, напрасно, по-моему. Думаете, Козлов что-нибудь понял?
Подумаешь, убили сколько-то там людей.
Важнее другое. То, что сам он хороший и хотел как лучше.
Этот мотив (или подтекст этого мотива) стал весьма популярен после смерти Сталина. «Мы были такими хорошими. А Сталин так жестоко с нами поступал.»
А вы знаете, почему, на самом деле, Козлов не позвонил Сталину и не потребовал отозвать Мехлиса? Ну, кроме опасения нажить влиятельного врага, конечно?
Если бы Сталин с ним согласился и отозвал Мехлиса, тем самым ответственность за исход планируемой Керченской операции легла бы, в его представлении, целиком на одного Козлова. Ответственности — вот чего он, на самом деле испугался. Думал, авторитет высокого ревизора из Москвы прикроет, если что.
И загубил дело. И погубил людей.
Хочу показать совсем другой подход к делу. Когда человеку никто не мог помешать, потому что он не побоялся взять всю ответственность на себя.
Снова авиаконструктор А.Яковлев.
…Ситуация на заводе осложнилась путаницей, какую вносил своими административными окриками уполномоченный государственного комитета обороны (ГКО) — генерал, в течение нескольких лет работавший в аппарате одного из правительственных учреждений и общавшийся с авиацией только посредством бумажной переписки да кабинетных разговоров. Кроме того, этот человек страдал повышенным честолюбием. Вскоре я обнаружил, что он, не считаясь с директором и главным инженером, командовал на заводе, не имея никакого представления о деле (не похож на Мехлиса? — В.Ч.).
Этот уполномоченный мешал и мне, хотя я, будучи заместителем наркома, имел право распоряжаться на заводе. У нас с ним возникли серьезные разногласия. Однажды в момент наиболее острого спора, рассчитывая меня полностью обезоружить, генерал достал из сейфа и показал документ о том, что он является уполномоченным ГКО. Документ был подписан Сталиным. Положение получилось архисложным, и я решил при первом же разговоре со Сталиным просить отозвать генерала с завода.
Разговор вскоре состоялся…
