Мой отец — Лаврентий Берия - Берия Серго Лаврентьевич (книги онлайн читать бесплатно TXT) 📗
Со снимка смотрел Берия. Известный миллионам характерный поворот головы, надвинутая на глаза шляпа. В газетных подшивках 30-50-х годов подобных фотографий можно найти тысячи. Эта же потрясла другим: один из ближайших соратников Сталина был запечатлен на фоне того самого президентского дворца. Это был тот же снимок. Текстовка в журнале гласила: «В шумной неистовой столице Аргентины есть и сравнительно спокойные уголки. Один из них — площадь Мая, где расположен дворец президента».
Эта загадка продолжает мучить меня и спустя десятилетия. Обратите внимание на фамилию автора снимка — И. Бессарабов. Самое удивительное, что даже в редакции никто не смог внятно объяснить, как это понимать. Когда мама впервые увидела эту фотографию, то была буквально потрясена: «Отец!» Мне трудно судить, кому и зачем понадобилось заниматься фальсификацией, у кого были возможности проиллюстрировать заметки аргентинского писателя Альфреда Варелы фальшивкой?
Возможно, таким образом нас хотели обвинить в подготовке перехода границы? Очередная анонимка с этим снимком сообщала, что в Анаклии, на берегу Черного моря, нас будет ждать человек с «очень важной информацией об отце». И хотя выезжать было запрещено, мама оформила больничный лист на заводе, а я организовал ее нелегальный перелет в Грузию. Несколько дней она появлялась в указанном месте, подолгу ждала, но никто так и не пришел.
Давление Системы мне в полной мере пришлось испытать на себе и после переезда в Киев. В первые годы работы на Украине слежка — я знал это совершенно точно — не прекращалась, как и в свое время в Свердловске, мне не давали быть научным руководителем. Хотя, признаюсь, помогали. Само дело требовало, чтобы я продолжал работать.
Со временем я начал вести себя несколько иначе и стал требовать формализованного права руководить поручаемыми мне работами. Должность Главного конструктора позволяла мне действовать не через доброжелателей, а вполне официально, через аппарат министерств и ведомств. Дело дошло даже до того, что меня стала привлекать к работе Академия наук и я получил должность заместителя директора по науке академического института, стал Главным конструктором очень большой работы, связанной, скажем так, с созданием нового типа оружия.
Когда работы, которые мы вели с коллегами из Москвы, приобрели большую значимость (могу сказать только, что это было связано с космическими системами), решено было организовать в Киеве филиал Московского института. Так несколько лет назад я стал директором этого Научно-исследовательского центра.
Скажу совершенно откровенно: административная работа не привлекала меня ни в молодости, ни позднее. Но вынужден был считаться с обстоятельствами — для того, чтобы проводить нужную техническую политику, необходимо единоначалие. Техника не решается голосованием. Многолетний опыт убедил меня в том, что должны быть хорошо проверенные гипотезы, предпосылки, а решение должны принимать люди, отвечающие за конечный результат этого дела. Только из этих соображений я исходил, решая для себя такой важный вопрос.
Вполне допускаю, что все могло сложиться иначе и тогда, в самом конце пятьдесят четвертого, решение властей могло быть совершенно иным. Оставив меня в живых, можно было лишить заодно и любимой работы. Тем, что этого не случилось, я обязан, как уже говорил, исключительно советским ученым, выступившим в мою защиту. Видимо, Политбюро вынуждено было согласиться с их доводами. Впрочем, допускаю, что люди, находившиеся тогда на Олимпе власти, рассуждали так: а что, собственно, он собой представляет? Пусть попытается, лишенный всего, чего-то добиться в этой жизни…
Я же считал, что лишить человека званий, должности, это еще не все. Да, и здесь не хочу лукавить, в молодые годы меня задевало, когда людей, работавших вместе со мной, награждали, а от меня застенчиво отворачивались. Было такое, что скрывать.
Не скрою и того, что не раз была возможность у меня покинуть страну. И гораздо раньше, и в последние годы. Но поступи я так, предал бы память отца. Да и никогда не ставил я знака равенства между партийной верхушкой и страной, которой всю жизнь служил. Словом, и этот шаг, столь легко сделанный другими, оказался не для меня.
Из газеты «Нью-Йорк таймс»:
«Сергей Никитович Хрущев, сын советского руководителя, вошел в небольшое помещение иммиграционного бюро в городе Провидено штата Род-Айленд и вышел оттуда с законными правами постоянного жителя Соединенных Штатов. Спустя 16 месяцев после падения Коммунистической партии Советского Союза 57-летний инженер, который стал политологом, и его жена Валентина ожидают выдаваемого иностранцам вида на жительство. В недавнем интервью, которое было взято у господина Хрущева, говорившего из своего дома в городе Кранстоне, штаг Род-Айленд, он сказал, что решил добиваться права на постоянное жительство в Соединенных Штатах, „потому что в этой стране легче жить и работать. У меня все еще есть квартира в Москве. Там у меня есть и дача. У меня есть мои деревья и мой пруд, маленький пруд с рыбками“.
В течение четверти века после смещения Никиты Хрущева с поста руководителя советские власти не давали его сыну разрешения на выезд за рубеж.
Этот шаг, столь легко сделанный другими, оказался не для меня. На все приглашения переехать в США, Англию, где были бы созданы все условия для работы, я ответил отказом.
В одну из встреч с тогдашним Председателем КГБ СССР Юрием Андроповым, не раз приглашавшим меня из Киева как эксперта для оценки материалов, связанных с американскими лазерными космическими системами, между главой советских спецслужб, будущим Генеральным секретарем ЦК КПСС и мной, сыном Лаврентия Берия, состоялся такой разговор.
Мы поговорили о деле, о материалах, которыми располагала советская разведка, и вдруг Юрий Владимирович заговорил о другом — он сказал, что считает мое поведение правильным.
— Вы заблуждаетесь, Юрий Владимирович, — ответил я. — Своих взглядов на то, что случилось, я никогда не скрывал ни в тюрьмах, когда шло следствие по моему делу, ни позднее. Я никогда не отказывался и никогда не откажусь от своего отца. Я считаю его абсолютно невиновным человеком, которого убила партийная номенклатура. И если я не кричу об этом, то это не значит, что я поверил в инсценировку, разыгранную его убийцами…
Юрий Владимирович очень внимательно меня выслушал и опустил глаза. Помолчал. — И тем не менее такое поведение я одобряю… Позднее мы еще несколько раз встречались. Я до сих пор считаю, что это был один из умнейших людей, которого Советская власть могла иметь во главе государства. Конечно, я не могу одобрить его поведение в Венгрии в 1956 году, его участие в борьбе с инакомыслием. Достаточно вспомнить, что творилось в посольстве в Будапеште, когда он был Чрезвычайным и Полномочным Послом Советского Союза. Там ведь расстреливали людей, несогласных с политикой Хрущева и партийной верхушки в отношении Венгрии. На ком эта кровь? Конечно, не Андропов отдавал команду, но он ее исполнял. Впоследствии, когда убрали Семичастного, его сделали Председателем КГБ. Значит, эта фигура вписывалась в Систему. И тем не менее в личностном плане это был аналитик, понимавший, что эту Систему надо подкрепить. Имея печальный опыт моего отца, он предпочел косметические меры, не затрагивая интересы партийной номенклатуры. И это тоже была ошибка. Изменить Систему, не меняя главного, было невозможно.
Она, эта Система, вторгалась и в личную жизнь. Несколько лет после освобождения из тюрьмы мы с моей женой прожили вместе. К сожалению, травля не прекращалась. Я все надеялся, что как-то уляжется все со временем, но ничего не изменилось. Решили фиктивно развестись ради детей. Поставим, мол, их на ноги, а там и вместе будем жить. Не получилось…
Марфа Максимовна Пешкова — замечательная женщина, и мы остались с ней в самых добрых отношениях. Живет она в Москве, работает в Институте мировой литературы. Старший научный сотрудник. Часто приезжает к нам в Киев.
