Образ врага. Расология и политическая антропология - Савельев Андрей Николаевич (чтение книг txt) 📗
Особенно ненавистен русофобам сталинский период, практически все сюжеты которого преподносятся в форме доноса на русский народ и русскую историю. Даже Великая Отечественная война, в результате которой евреи были спасены от истребления и мук, считается ужасной: лучше было не иметь «имперских амбиций», сохраняя миллионы жизней. Что Гитлер имел такого рода амбиции — уже не важно. Русская Победа — самое неприятное для русофобов, и она должна быть ими всячески опорочена. Русофобы занимаются этим увлеченно, прикладывая всю силу таланта. Вся русская история должна быть представлена русофобами как «вакханалия убийств и посадок, депортации целых народов, средневековое мракобесие в печати и образовании, повальное холуйство» и т. д. А раз так, то современное униженное положение России может вызывать у русофобов только злорадство: не выйдет у вас ничего, «все империи распадались», о русских на Западе всегда будут судить по сталинским репрессиям и КГБ и т. д.
Русофобия формируется также идеологическими установками: любая формула русского самосознания должна быть представлена в качестве причины исторических катастроф. Так, формула «православие-самодержавие-народность» становится в идеологии русофобов источником революций, тоталитаризма и краха государственности. Любые представления об Империи русофобы определяют как желание развязать войну, любой проект воссоединения разорванной на части страны — как требование подготовки военных операций. Почвеннические идеалы русских для русофоба всегда представляют собой страшные признаки гражданской войны. Наконец, любое исследование расовых различий, выявление политического измерения антропологии тут же объявляется нацизмом, а представления о жизненном пространстве (путь даже духовном), русских школах в естественных науках, русском антропологическом облике тут же трактуется как симпатии к Гитлеру. Раз все это «гитлеризм», то донос продолжает умопостроение ученого еврея просто автоматически.
Для русофоба русской науки быть не может, но может быть еврейская (евреи — создатели атомной бомбы); для русских не должно быть права судить о евреях, а у евреев — полное право осуждать русских; русские обязаны склонять голову перед еврейскими жертвами нацизма и сталинизма, но для евреев подобное в отношении русских не может рассматриваться как нечто обязательное. Еврейство требует всеобъемлющей монополии евреев на страдание — любое представление о том, что холокост стал масштабным коммерческим проектом, любое представление о больших, чем еврейские, страданиях других народов оценивается еврейством как антисемитизм. Вслед за этим — вопли либеральной общественности и доносы в правоохранительные органы, доклады в адрес мировой общественности. Все это показывает, что расовая чуткость, доведенная до расизма, присутствует именно в еврействе, а вовсе не в русском политическом движении. Как это ни парадоксально, Гитлер снабдил еврейство убеждением в своем праве ненавидеть другие народы.
Русофобии нужны, разумеется, не доводы и доказательства, а общее впечатление. Любое слово воспринимается с идеологической нагрузкой: услышат «раса» — скажут «расизм», услышат «нация» — скажут «нацизм», услышат «империя» — скажут «война», услышат «русские» — скажут «антисемиты». Свои фобии русофобы выдают за объективные суждения, а фобии по отношению к себе — за крайнюю форму агрессивности, возбуждение ненависти. Даже любому личному суждению приписывают общественно значимый характер, чем оппонент лишается права на личное мнение, на личную неприязнь и личную ненависть. Любое личное негативное чувство в ответ получает донос о подстрекательстве к расовой распре.
Фобия является естественным проявлением человеческой натуры — это недоверие к чужаку и опасения на его счет. Недоверие к еврейству (а не к евреям) со стороны русских вполне оправдано. Евро-русофобы заполняют в России органы власти, СМИ, бизнес. Евреев-русофобов очень много вокруг русского человека не потому, что их много численно, а потому, что с ними приходится постоянно сталкиваться. Эти столкновения особенно неприятны русским в силу очевидной асимметрии в статусе: Россия — русское государство, где избыток евреев на общественно значимых местах ощущается русским человеком как оккупация.
Русофобы требуют, чтобы русские отказались вовсе от естественной реакции, сберегающей самость нашего народа. Они хотят нашу настороженность представить расизмом: будто мы заведомо считаем себя в расовом отношении выше чужака. Это совершено не так. Просто своя семья, свой народ, своя раса ближе, чем чужие — это закон человеческого общежития. Проблема современности — смутность границы «свой-чужой». От этого возникает избыточный контакт разнородных элементов человечества и обострение конфликтов, а с ними — опасность гибели народа. Соответственно, охранительное чувство становится более бдительным. Реакция на опасность — сопротивление избыточному смешению с другими народами и экспансии усредненных образцов поведения, отличающихся от традиционно принятых. Все это касается не только русского народа.
Донос изобличает нашего врага — в подписях под русофобскими статьями, жалобами в прокуратуру на русских общественных активистов фиксируется общность, противостоящая русским и готовая сжить наш народ со свету. Соответственно, русским придется выбрать — либо покончить с собой, либо покончить со своими врагами.
Геростраты
В 356 г до н. э. некто Герострат сжег храм Артемиды в городе Эфесе — одно из 7 чудес света, святилище, которое, вероятно, было создано греками за несколько веков до того. Легендарная история приписывает Герострату невероятное честолюбие, которое эфесяне решили отметить постановлением: «Забыть Герострата!» Но поскольку весть о сгоревшем святилище распространилась по всей Греции и греки повсюду собирали пожертвования на восстановление, утаить имя Герострата не представлялось возможным. Древнегреческий историк Феопомп помянул Герострата в трудах, которые до нашего времени не дошли. Дошло только легендарное предание — мол, бывают такие честолюбцы, готовые на все. Из истории их не вычеркнуть, поскольку забыть их злодеяния нет никакой возможности.
Легенда о Герострате не так проста, как кажется. Прежде всего, потому что личность самого Герострата никого не заинтересовала. Это говорит о самих греках очень многое: прежде всего, что кара для Герострата была настолько неизбежной и предопределенной, что о ней просто умалчивается. Кроме того, злодейство в глазах греков настолько стирало личность злодея, что его биография также не вызывала никакого интереса. Интерес греков был иной — восстановление храма, который через несколько лет бы выстроен еще более великолепным. По легенде греки нашли на пепелище почти не поврежденную статую Артемиды. Они восприняли это как чудо, как волю богов, требующих возродить храм. И храм восстал из пепла, обретя каменную крышу — чтобы поджигателям не было так просто реализовать свои замыслы. Только по прошествии шести веков в 263 году храм Артемиды разграбили готы. Окончательно сравняли храм с землей землетрясения.
Есть еще одна легендарная деталь — все, что осталось от Герострата помимо его честолюбия. Свои намерения Герострат открыл под пыткой. То есть, его честолюбие было скрытым. Герострат, вероятно, страдал пироманией и не мог толком объяснить мотивов своего поступка. Какой-либо корысти или ненависти к святыне у него не было. Каков же мог быть ясный грекам мотив? Честолюбие! Греки это могли понять — как народ политический они знали цену честолюбию. И поверили, что честолюбие может заходить так далеко. Перед их глазами были, по всей видимости, и другие, пусть менее масштабные, примеры неуемного порока честолюбцев.
Скрытый смысл легенды о Герострате соединяет честолюбие и некрофильские импульсы, подобные пиромании.
Торопливая мысль часто объединяет некрофилов и тиранов (как это делает, например, популярный европейский мыслитель Эрих Фромм). Действительно, желание быть значимым и страсть к славе в иной персоне могут реализоваться только разрушением. Но геростратический комплекс, в отличие от тиранического, не вызывает по отношению к себе страха или благоговения — только презрение. Некрофилу единственный способ быть значимым среди людей — что-нибудь разрушить. Тиран же может быть и созидателем, чем подтверждает неоднозначность своей личности и создает себе оправдание в истории. Герострат же — только некрофил, любитель мертвечины и руин. Вместе с тем, геростратия может маскироваться под реформаторство и революционизм — политик приобретает значимость в своей решимости утверждать новое. Пожар, пожирающий старый мир, возбуждает его, а болезненное увлечение общества пироманией в отношении собственной традиции возвеличивает революционера.
