Москва купеческая - Бурышкин П. А. (читать книги онлайн бесплатно полностью без TXT) 📗
Но Кноп взялся за это дело с необычайной энергией, и тут-то и проявился его выдающийся организаторский талант. Оказалось, что у него отличный желудок, но голова — еще лучше. Он сумел завязать деловые отношения с рядом машиностроительных заводов Манчестера и получить от них монопольное право на представительство в Москве. В Манчестере он стал единственным и непререкаемым специалистом по московским делам.
Успех в оборудовании Никольской мануфактуры был решающий. За Морозовым последовали другие — можно сказать, все другие — и в течение ближайших лет вся почти текстильная, главным образом, хлопчатобумажная промышленность московского района была «модернизована» и переоборудована заново. Успеху деятельности Кнопа весьма помогало то обстоятельство, что по мере развития своей активности он получил возможность своего рода финансирования обслуживаемых им предприятий. Техническое оборудование доставлялось не за «наличный расчет» и не в кредит, а за счет увеличения основного капитала и выпуска новых паев, которые и служили средством расплаты. Благодаря этому методу, Кноп являлся участником целого ряда предприятий — Шульце Геверниц дает цифру 122, — которые были, при содействии его конторы, оборудованы и где его люди сидели в правлениях и других руководящих органах. Но нужно сказать, что Кноп не стремился «контролировать», в тесном смысле этого слова, связанные с ним хлопчатобумажные фирмы. И он, и его ставленники были «мужи совета», и такой вид активности не мало способствовал его успеху; его не боялись и охотно шли на всяческие с ним соглашения, а деятельность конторы Кноп весьма расширилась с течением времени: в частности, она стала поставщиком американского хлопка.
Кноп и его семья довольно быстро обрусели, как это впрочем часто бывало с разными иностранцами. Он стал русским подданным, потом получил титул барона, но не знаю точно, как и почему. Людвиг Кноп умер в 1894 году, в расцвете своего успеха. После него осталось два сына, — барон Андрей и барон Федор Львовичи. Но у них не было и малой доли того влияния и того авторитета, которые были у их отца. Они были очень приятные, очень культурные люди, в особенности Андрей Львович, с которым мне не мало приходилось встречаться по фирме Эмиль Циндель, но особой роли в общественно-промышленной жизни Москвы они не играли. Тем не менее, среди московских немцев они по праву занимали первенствующее положение.
Деятельность Людвига Кнопа была, несомненно, очень полезной для развития русского текстильного дела и ни в какой мере не способствовала подчинению русской индустрии иностранному капиталу. Но, конечно, и на кноповскую активность нередко бывали нападения. Так например Кокарев писал в своих «Экономических провалах»:
«Не могу не вспомнить о близком к нашему времени обстоятельстве, ясно выразившем, до какой степени правительство и общество относятся, спокойно к вопросу о привозе иностранного хлопка, убивающего народную льняную промышленность. Известный коммерсант К., водворяющий в Россию несколько десятков лет американский хлопок и устроивший, с пособием своих средств, для разных лиц более сорока бумагопрядильных и ткацких фабрик, праздновал какой-то юбилей своей, губительной для русского народа, деятельности. Многочисленное русское общество пировало на этом юбилее, поднесло юбиляру альбом с видами сооруженных при его посредстве фабрик, а правительство возвело его в какой-то чин. Таким образом отпраздновали пир, так сказать на хребте русского народа, лишившегося льняных посевов и насильственно облеченного в линючий ситец, распространение которого, увлекая нашу монету за границу по платежу денег за хлопок, увеличило внешние займы и усилило финансовое расстройство. Вспоминая этот юбилей, нельзя не воскликнуть: «О невинность, это ты».
Оценка Кокарева даже для того времени представляется весьма наивной и упрощающей довольно сложное положение всей русской текстильной промышленности. Кокарев был своего рода экономический славянофил и любил все русское, но нужно сказать, что в восьмидесятых годах хлопчатобумажная промышленность была подлинной русской индустрией и работала уже частью на русском хлопке.
Говоря о семье Кнопов и об отношении к ним в Москве, интересно сказать об отношении вообще к немцам, коих в московской промышленной и торговой жизни было не мало. Приведем, один анекдотический эпизод, о котором в свое время много говорили.
В эпоху Всероссийской выставки 1896 года было не мало проявлений усилившейся роли купечества в России. Выставка была устроена в Нижнем Новгороде, во время Макарьевской ярмарки. И ярмарочное, и прежде всего — московское купечество хотели подчеркнуть, какую важную роль они играют, являясь «оплотом торговли и промышленности могущественной России.» Одним из внешних проявлений этой тенденции явилась организация «почетной охраны при особе Государя», в то время, когда он приезжал осматривать выставку. Двадцать семь детей из московского и нижегородского родовитого купечества составили отряд рынд, одетых в красивые белые кафтаны с секирами на плечах.
Молодые люди были подобраны один к одному. Костюмы были очень дорогие. У многих были подлинные серебряные секиры. Словом, отряд производил внушительное впечатление и всем очень понравился. Понравился он и Государю, который решил проявить к рындам свое внимание. Обратись к одному из них, он спросил: «Как твоя фамилия?» «Шульц, Ваше Императорское Величество» — последовал немедленный ответ. И действительно, это был Андрей Иванович Шульц, в будущем маклер по учету при Московской Бирже, очень красивый человек, а в молодости, как говорят, напоминавший юного греческого бога. Тогда Государь обратился к другому с тем же вопросом: «Ну а твоя фамилия?» — «Ценкер, Ваше императорское Величество.» — ответил вопрошаемый. Государь несколько смутился и наудачу спросил еще одного: «А ты как называешься?» — «Кноп, Ваше Императорское Величество.» Государь фамилий больше не спрашивал, но спросил еще одного из рынд: «Что работает ваша фабрика?» Тот, в смущении, вместо того, чтобы сказать «ситец», ответил: «Чичец, Ваше Императорское Величество.»
На этом и кончилось общение Царя с рындами. Этот эпизод считали символом немецкого засилья в купеческой Москве и много, хотя и добродушно, над этим случаем посмеивались.
К началу войны 1914 года обрисованный выше патриархальный характер структуры текстильной промышленности Москвы начинает несколько видоизменяться. С помощью банковского капитала начинается процесс концентрации отдельных отраслей, который особенно сильно сказывается в хлопчатобумажной и льняной группах. Характерно то, что таковая концентрация идет за счет отхода и умаления влияния Кноповской группы. Примерно в 1912 году Богородская Глуховская мануфактура стала испытывать некоторые денежные затруднения, что вызвало реорганизацию состава правления. Кноповская группа продала свои паи на сумму свыше миллиона рублей Азовско-Донскому банку, и представитель последнего, заведующий его товарным отделом, вступил в состав правления, заменив директора от Кноповской группы, Р. И. Прове.
Точно также Кноповская группа отошла от руководства тремя крупнейшими ситценабивочными мануфактурами Московского района: Товариществом Альберта Гюбнера, Даниловской мануфактурой и Товариществом H. H. Коншина С-ей. Кнопов заменил известный сибирско-московский мануфактурный деятель H. А. Второй, ставший во главе всех этих трех мануфактур и создавший для сбыта их изделий особые синдикатские типы Товариществ внешней и внутренней торговли.
Процесс концентрации проявился сильно и в льняной промышленности, где группы Рябушинского и С. H. Третьякова купили ряд льняных мануфактур: Т-во Локаловых, Меленковскую мануфактуру, Нижегородскую льняную и др. Это были первые шаги к созданию русского льняного треста, но революция помешала окончательному завершению этого дела. Этот процесс концентрации получил сильное развитие после февральской революции, но то, что было сделано, в сущности говоря, осталось на бумаге.
Значение Москвы в общей народнохозяйственной жизни России усиливалось в свое время еще и тем, что дело организации и представительства в этой области стояло на очень низкой ступени. Еще в промышленности, особенно после революционных событий 1905 года, положение было несколько лучше; торговля же до самых последних дней так и оставалась неорганизованной. По правде говоря, в дореволюционной России вообще не было того торгово-промышленного представительства, какое знают и Западная Европа, и Америка. Это не значит, что голос промышленности, а иногда и торговли, не был вовсе слышен и что Правительство к нему не прислушивалось, но в первую голову имело значение кто говорит, какое лицо, а не какое учреждение. Таковых было немного, и они долго не носили общероссийского, либо общепромышленного характера. Закон о торговых палатах был принят Временным Правительством лишь в 1917 году и вовсе не вошел в жизнь.
