Генерал Скобелев. Казак Бакланов - Корольченко Анатолий Филиппович (прочитать книгу TXT) 📗
— Нельзя ли познакомиться с ним? Сделайте это, ради бога.
— С удовольствием, мой друг! Пойдемте.
Они подошли к столику художника.
— Василий Васильевич, — обратился к нему француз. — Позвольте представить вам моего бывшего воспитанника, а ныне офицера Генерального штаба. Скобелев Михаил Дмитриевич.
Художник поспешно поднялся.
— Верещагин. — Быстрым цепким взглядом скользнул по высокой фигуре офицера, облаченного в гусарскую форму.
Они немного поговорили и разошлись.
Художнику исполнилось двадцать девять, он на год старше Михаила Дмитриевича. По желанию отца готовился стать морским офицером, учился в кадетском, а потом и в Морском корпусе, деля любовь между службой и рисованием.
По окончании учебы, когда гардемаринов представляли великому князю, Верещагин заявил о своем нежелании служить.
— Почему? — вопросил генерал-адмирал.
— Он нездоров, — вступился директор корпуса.
— Что у тебя болит? — обратился великий князь к гардемарину.
— Грудь болит, ваше высочество, — покривил он душой. Князь внимательно посмотрел на молодого человека и сожалеюще произнес:
— Очень жаль, Верещагин. Мне тебя прекрасно рекомендовали. Очень жаль.
Он вышел в отставку в чине прапорщика гарнизонной службы и получил возможность всецело отдаться любимому делу. Творческие поиски заставили его изъездить Россию, Кавказ. Узнав, что генерал Кауфман, назначенный Туркестанским генерал-губернатором, ищет художника, Верещагин направился к нему.
— Просил бы удовлетворить мою просьбу.
— Могли бы вы показать свои работы?
— Они при мне. Я учился в Академии художеств, имею две серебряные медали.
Кауфман, перелистав альбомы с рисунками художника, одобрительно о них отозвался.
— Ну что ж, я согласен вас взять, готовьтесь к отъезду.
Художник, который определялся в должности как «прапорщик, состоящий при генерал-губернаторе», вытребовал право свободно разъезжать по краю и не носить формы.
— И еще одна просьба, ваше превосходительство: не давайте мне никаких чинов.
— Пожалуйста, молодой человек. Все рвутся к чинам, живота не жалеют, чтобы получить их, а вы просите обратное, — развел руками генерал. — Вы, право, совсем не земной.
— Чины и награды несовместимы с творчеством. Они только мешают художнику, как и писателю, артисту.
Осенью 1867 года, совершив долгий и трудный путь, Верещагин достиг, наконец, Ташкента. Узнав, что русские войска направились к Самарканду, бросился вперед. Приехал, когда город уже пал.
Отложив мольберт и альбом, Василий Васильевич взял ружье. Находясь в цепи защитников, не думал о себе. Одна пуля сбила с головы шапку, вторая перебила ствол ружья. Когда неприятель закрепил на воротах знамя, он, рискуя, захватил его. Восемь суток небольшой отряд защищал город, испытывал недостаток в воде, еде, боеприпасах, и решил уже взорвать себя, когда, к счастью, подоспела помощь.
Позже совет по наградам единогласно отметил мужество Верещагина, одним из первых включив его имя в приказ о присвоении Георгиевского креста.
Однажды художник пришел в кабинет генерала. Тот строго уставился на него.
— А где ваш крест?
— У меня его нет, — отвечал Верещагин.
— Возьмите, — строго сказал генерал и снял свой орден.
— У меня, ваше превосходительство, некуда его привесить.
— В, петлю.
— Но петля не прорезана.
— Я прорежу.
— Я не дам резать сюртук. Он у меня новый.
Кауфман взял со стола перочинный нож.
— Стойте смирно! Не шевелитесь, а то порежу! — проткнул петлю ножом. Торжественно, медленно привязал крест и, любуясь, отошел. — Вот теперь вы — Георгиевский кавалер. И вид у вас стал совершенно другой…
С той встречи в ташкентском ресторане и началась дружба двух выдающихся людей России: Скобелева и Верещагина. До конца своих дней они оставались верны этой дружбе.
Дуэль
В тот вечер в ресторане было много офицеров. Они занимали почти все столики, вели разговоры о походах и похождениях, службе и политике. Именно о ней шел разговор и в компании, где находился Скобелев.
— Эмир совсем не одинок, — говорил он своим высоким голосом. — Если б не заморские его союзники, все бы обстояло по-иному. Именно они мутят воду.
— А я полагаю, англичане тут ни при чем, — возразил капитан. — Какой смысл ввязываться англичанам? У них свои заботы: удержать бы Индию.
— Именно поэтому они и ввязываются в азиатскую кутерьму: здесь главные подступы к Индии, — продолжал Скобелев. — Помните, как еще Павел по настоянию Наполеона намеревался через Туркестан проникнуть в Индию. Направил туда с казачьим войском атамана Платова. Поэтому сейчас английские джентльмены и поддерживают Кокандского да Бухарского эмиров, натравливают их против нас.
— Они и Афганистан заодно прибирают к рукам, чтобы в нем укрепиться, — подал голос штабс-капитан.
— Вот-вот, вместе с эмиратами англичане намерены создать своеобразный пояс, нейтральную зону…
У столика выросли два офицера. Они явно подшофе: лица разгоряченные, мундиры распахнуты.
— О чем вещает этот господин из Генерального штаба? — с наигранной улыбкой спросил капитан-кирасир.
— Он изрекает истины, которых нахватался в столице, — продолжил стоявший с ним рядом ротмистр Павлов, адъютант Кауфмана.
— Не верьте, господа. Он такой же словоблуд, как и его небезызвестный дед. — Капитан уперся взглядом в Скобелева. — Или, может, я говорю неправильно? Вы, Скобелев, любите всех поучать, быть главным, изрекать известные истины и тем возвеличивать себя.
— Вы пьяны, капитан Гнатовский! — вскочил тот. — Вам бы следовало отдохнуть, проспаться. Я отказываюсь с вами говорить.
Вмешался с соседнего столика подполковник:
— Господин капитан! Извольте уйти на свое место! Уведите его, ротмистр!
— Слушаюсь! — ответил Павлов и потянул за собой капитана. — Пойдем, Гнатовский. Ну, пойдем же…
— Нет, нет! Я еще не все высказал. Скажу и уйду. Итак, довожу до вашего сведения, господа, что он еще и трус, этот Скобелев. Да… да… В последнем поиске, который провел, он выглядел не лучшим образом. В донесении он писал о какой-то ночной вылазке, а на самом деле ничего не было. Ночь славно проспал. Отсыпался.
— Ложь! Откуда такое? — изменился в лице Скобелев.
— Бывший с вами казак доложил. Мне поручили проверить, и я проверил. Казак… Как его? Ну, тот самый, которому по вашему представлению присвоили, чин урядника, сказал, что ничего такого не было.
Сидящие за столиком переглянулись, уставились на Скобелева.
— Поэтому-то, господа, он и выхлопотал казаку чин, — продолжал Гнатовский. — Баш на баш, стало быть. А казак не дал ввести себя в обман, не позволил-с.
— Я требую сатисфакции, господин капитан. Вы оскорбили не только меня, но честь фамилии. Мы будем стреляться.
— В любой час, господин штаб-ротмистр, — пьяная улыбка не сходила с лица капитана.
— Тогда вам придется иметь дело и со мной, — выступил ротмистр Павлов. — Гнатовский мой друг. Я не могу оставить его одного в беде.
— Согласен стреляться и с вами. Завтра ожидайте секунданта, — едва сдерживая себя, сказал Скобелев.
Дуэли в русской армии были нередки. Формально запрещали, дуэлянтов наказывали (правда, не очень строго), считая тем не менее негласно единственным способом защитить офицерскую честь и дворянское достоинство.
Итак, вызов был брошен, определены секунданты и назначен день поединка. В назначенный час секунданты отмерили расстояние, кинули жребий: с кем первому придется штаб-ротмистру стреляться, чей выстрел первый. Первым противником был ротмистр Павлов — адъютант главнокомандующего. Это был услужливый и добрый человек, которого в штабе уважали, называли запросто Паша. Питал к нему симпатию и Скобелев.
— Господин ротмистр, я буду стрелять в воздух, — ответил он, беря в руки пистолет.
Павлов не ответил.
— Сходитесь! — прозвучала команда. Дуэлянты начали сближаться.
