Горечь войны. Новый взгляд на Первую мировую - Фергюсон Ниал (читать книги бесплатно .TXT, .FB2) 📗
То, что множеству писателей пришло на ум изобразить в том или ином виде грядущий конфликт, может навести на мысль, что во втором десятилетии XX века война была вероятной. Однако заметим, что ни один из упомянутых авторов не смог точно предугадать, каким будет конфликт 1914–1918 годов. Как мы увидим, самая популярная фантазия (о германском вторжении на Британские острова) совершенно не соответствовала реальности. На 90 % военная литература демонстрировала полнейшее незнание технических ограничений, стоявших перед армиями, флотами и военно-воздушными силами всех держав. Лишь о нескольких авторах можно сказать, что они точно предсказали характер войны. Фридрих Энгельс в 1887 году писал:
Для Пруссии — Германии невозможна уже теперь никакая иная война, кроме всемирной войны. И это была бы всемирная война невиданного раньше масштаба, невиданной силы. От восьми до десяти миллионов солдат будут душить друг друга и объедать при этом всю Европу до такой степени дочиста, как никогда еще не объедали тучи саранчи. Опустошение, причиненное Тридцатилетней войной, — сжатое на протяжении трех-четырех лет и распространенное на весь континент, голод, эпидемии, всеобщее одичание как войск, так и народных масс, вызванное острой нуждой, безнадежная путаница нашего искусственного механизма в торговле, промышленности и кредите; все это кончается всеобщим банкротством; крах старых государств и их рутинной государственной мудрости, — крах такой, что короны дюжинами валяются по мостовым и не находится никого, чтобы поднимать эти короны… Вот куда, господа короли и государственные мужи, привела ваша мудрость старую Европу. И если вам ничего больше не остается, как открыть последний великий военный танец, — мы не заплачем. Пусть война даже отбросит, может быть, нас на время на задний план, пусть отнимет у нас некоторые уже завоеванные позиции. Но если вы разнуздаете силы, с которыми вам потом уже не под силу будет справиться, то, как бы там дела ни пошли, в конце трагедии вы будете развалиной и победа пролетариата будет либо уже завоевана, либо все ж таки неизбежна {177}.
Три года спустя Мольтке (старший), бывший глава прусского Большого Генерального штаба, в своей последней речи в рейхстаге рассуждал о подобном конфликте:
Времена “кабинетных” войн прошли, и теперь мы имеем дело лишь с народной войной… Господа! Если война, которая грозит нам, подобно дамоклову мечу, уже более десяти лет… Если разразится такая война, то ее продолжительность и исход будут непредсказуемыми. Крупнейшие европейские державы, вооруженные так, как никогда прежде, пойдут войной друг на друга. Ни одну из них нельзя разбить в ходе одной или двух операций так, что она признает поражение, будет вынуждена заключить мир на жестких условиях и, оправившись… не возобновит борьбу. Господа! Такая война может длиться и семь лет, и тридцать лет, и горе тому, кто подожжет Европу, тому, кто первым поднесет фитиль к бочонку с порохом {178}.
Самый подробный из этих сравнительно точных прогнозов, однако, сделал человек, который не был ни социалистом, ни военным. Варшавский финансист Иван Станиславович Блиох в своей работе “Будущая война и ее экономические последствия” (1898) доказывал, что война в Европе окажется беспрецедентной по масштабу и разрушениям по трем причинам {179}. Во-первых, развитие военной техники изменило характер войны так, что молниеносная победа для нападающего стала невозможной. “Время штыка прошло”, кавалерийская атака устарела. Из-за выросших скорости и точности винтовочного огня, употребления бездымного пороха, увеличившейся пробивной способности пуль и большей дальности и мощи казнозарядных орудий привычных планомерных операций более не будет. Не успевая вступить в рукопашную схватку, солдат на открытой местности “не увидит врага, не услышит даже выстрела, могущего отнять у него жизнь, а между тем увидит пораженного возле себя товарища”. Поэтому “следующая война… будет большой окопной войной”. Согласно тщательным подсчетам Блиоха, сто солдат, укрывшихся в окопе, смогут перебить до четырех раз больше атакующих, если те попытаются преодолеть трехсотметровую “простреливаемую зону”.
Во-вторых, рост численности европейских армий означал, что в любой войне примет участие до 10 миллионов человек, а бои “развернутся по широкому фронту”. Таким образом, несмотря на очень высокие потери (особенно среди офицеров), “следующая война будет долгой” {180}.
В-третьих, экономические факторы окажутся “элементом определяющим и главенствующим”. Война будет означать
полнейшее расстройство промышленности и лишение всех источников снабжения… Будущее войны — не борьба, а голод, и не смертоубийство, а банкротство народов и разрушение социальных структур {181}.
Разрыв торговых связей негативно скажется на странах, зависимых от импорта зерновых и другого продовольствия. Аппарат распределения также будет дезорганизован. Появится колоссальное финансовое бремя, даст о себе знать нехватка рабочих рук, и, наконец, наступит социальная нестабильность.
Все это выглядит исключительно убедительно, особенно если сравнивать с чепухой, написанной авторами-паникерами. Но и Блиох ошибся в некоторых важных аспектах. Так, он неверно предположил, что воевать в следующий раз будут с одной стороны Россия и Франция, а с другой — Германия, Австро-Венгрия и Италия (простительная для 1899 года ошибка). Блиох ошибся и тогда, когда писал, что “горожанин, в отличие от крестьянина, совершенно неспособен проводить ночи в голом поле, в сырости” и поэтому (а также в силу ее самообеспеченности сельскохозяйственными продуктами) “России проще вынести тяготы войны, чем более организованным народам” {182}. Кроме того, Блиох переоценивал выгоды английской военно-морской мощи. Если иметь флот слабее английского, то “лучше не иметь никакого… Флот, который не господствует на море, является заложником той державы, флот которой господствует на море”. Это ставит Англию “в исключительное положение по отношению ко всем остальным народам” {183}. Кажется, это противоречит предсказанию того же Блиоха о вероятности патовой ситуации на суше. В самом деле, если одна держава способна достичь абсолютного господства на море, нельзя ли достичь того же на суше? Или — что удержит какую-либо державу от строительства флота, способного бросить вызов английскому? И, разумеется, хотя Блиох был прав в том, что война в Европе будет ужасной, он ошибся в том, что это сделает ее неразумной в экономическом и социальном отношении. Его вывод слишком оптимистичен:
Война… в которой великие державы, вооруженные до зубов… бросят все средства на борьбу не на жизнь, а на смерть… с каждым днем становится все менее вероятной… Война между Тройственным союзом [Германия, Австрия и Италия] и франко-российским альянсом… теперь совершенно немыслима… Характер современных вооружений и общественного устройства делают ее экономически невозможной, и… любая попытка показать ошибочность моих суждений, поставив крупномасштабный эксперимент, неминуемо окончится катастрофой, которая разрушит все существующее политическое устройство. Таким образом, большая война теперь немыслима, и всякая попытка ее начать окажется самоубийственной {184}.
Блиоха иногда представляют наивным идеалистом — и напрасно. Он делает важную оговорку: “Не отрицаю, что народы способны ввергнуть себя и соседей в череду катастроф, могущих привести к полному ниспровержению цивилизованного порядка” {185}. (Глубокая ирония видится в том, что книга получила самое горячее одобрение русского правительства. Якобы под впечатлением от чтения “книги варшавского банкира Блиоха” Николай II в 1898 году обратился к державам и выступил инициатором мирной конференции в Гааге {186}.) Самая серьезная ошибка Блиоха следующая: он упустил из виду, что революции едва ли произойдут во всех сражающихся государствах одновременно и победителем окажется та сторона, которая сможет дольше оттягивать социальный коллапс. Поэтому в случае войны важно держаться — в надежде на то, что противник придет к катастрофе первым. Как мы увидим, примерно это и произошло после 1914 года.
