Философы Древней Греции - Брамбо Роберт (книги онлайн бесплатно TXT) 📗
Я считаю, что сравнение Басе с Гераклитом многое разъясняет. У них обоих было ощущение парадоксальности мира преходящих индивидуальных вещей. Их взгляды не полностью согласуются между собой: там, где Басе пишет о «Небесной Реке», то есть предполагает, что реальность – там, где звезды, Гераклит не в состоянии ничем успокоить дикое текучее море. Там, где Басе передает свои мысли напрямую через яркие зрительные образы, Гераклит применяет созвучия, игру слов, ясно выраженное словами противоречие. И все же у них одно и то же чувство парадокса в основе и одна и та же вера, что философские истины нельзя преподносить косвенным образом и в абстрактных понятиях, а следует излагать напрямую, путем интуитивных ассоциаций. Более того, это сравнение позволяет нам разглядеть одну особенность современного экзистенциализма. Экзистенциалисты часто пишут не обычные «полиматические» труды, а романы, поэмы или пьесы. Может быть, это тоже потому, что у них есть чувство парадокса, которое, как они интуитивно ощущают, может быть передано только путем литературного «обмена чувствами на расстоянии». Или, если взять другой пример экзистенциальной мысли, не выполняют ли изумительные, хотя и вычурные «этимологии» Хайдеггера [3] в какой-то степени ту же роль, что неожиданные обороты речи у Гераклита?21 Этот вопрос не был задуман как риторический, хотя я, разумеется, думаю, что верный ответ – «да».
Вечный, никогда не утихающий огонь и всеобщий «логос», борьба противоположностей, напряжение между ними и гармония как результат борьбы, абстракции, которые придумывают мудрецы, и конкретные дела этих мудрецов – вот центральные темы у Гераклита. Попытка напрямую передать интуитивные представления, несомненно, объясняет выбор прорицания как формы: такое изречение достаточно коротко для того, чтобы действовать на слушателя непосредственно, а его простые слова и загадочный смысл слышны и через две тысячи лет22.
Гераклит вывел философию на новый уровень. И поскольку его открытия были новым измерением, а не просто новым учением уже привычного материалистического или формалистического типа, нам трудно сказать обычным языком, что он имел в виду. Что, например, означало у него слово «пир» (огонь)? Просто огонь-вещество, как у милетцев? Едва ли. Тогда еще не было известно, что «аэр» – воздух – материален, а огонь, если рассуждать разумно, еще меньше подходил на роль вещества-первоосновы!23 Возможно, огонь – просто символ постоянного преобразования и того, что перемена – мощный порыв? Слово «огонь» действительно имеет особую символическую силу, это доказывают недавнее исследование французского философа Башляра Огненныш Психоанализ (Psychanalyse de Feu) и строчка у Джека Керуака [4] «Я горю, горю, горю», которой мои студенты начинают свои курсовые работы о Гераклите. Но живой огонь, который, бесконечно изменяясь, творит движущую силу мира, – больше чем символ. Он по меньшей мере физическая причина. А «путь вверх» и «путь вниз» позволяют предположить, что среди взглядов Гераклита было представление о каком-то закономерном цикле физических преобразований24.
Я думаю, что Уилрайт прав, считая, что у Гераклита слово «огонь» имело много значений, слитых воедино25. Но если мы настаиваем на том, чтобы обязательно сохранять все оттенки значений этого изумительного космического слова «огонь» в любом контексте, то должны осознавать, что это можно сделать только в поэзии, но не в науке и не в философии. Может быть, само простое, что можно сказать об этом, – это то, что Гераклит пытался обозначить в образе огня одновременно и напряжение, которое приводит к гармонии, и огромное количество энергии, текущей через реальный мир. Для него важнее всего была не материя, как таковая, а присущая ей энергия26. Аристотель не мог представить себе энергию в отрыве от какой-то материальной энергетической вещи, хотя его собственные воззрения могли бы навести его на мысль, что энергия без материального носителя возможна. Может быть, лишь такие недавние достижения западной мысли, как у Эйнштейна и Уайтхеда, заменили Аристотелевы вещества процессами, происходящими в элементарных частицах природы, позволили нам заглянуть дальше, чем видел Аристотель. И сегодня мы можем признать философию процесса, в котором физической реальностью является не материя, а энергия, подлинной и интересной философией27.
В определенном смысле кажется, что Гераклит вернулся назад в эпоху мифологии. Но его чувству парадокса придает новизну и яркость фон бытия, вызванный к жизни тем вопросом, который задал Фалес. Без этого фона неизменной реальности мы обнаружили бы только пафос, а не парадокс у поэта, который пишет, что поколения людей «падают, как листья опадают с деревьев»28. Однако, когда разум оказывается околдован механическими моделями или математическим картами и забывает про конкретные факты изменений, борьбы и неповторимости единичного, которые являются самой основой известного нам по опыту мира, этому разуму снова нужен прорицатель. Видения человека, который обладает тонким чувством эстетики и метафизики, необходимы для того, чтобы показать нам, что аккуратный космос наших моделей и уравнений – это не тот мир, в котором все существует и который мы знаем. Ни мифология, ни абстрактные рассуждения не могут ни раскрыть его природу, ни дать философии окончательный ответ на ее вопросы.
«Этот мир, одинаковый для богов и людей, никем не сотворен, но представляет собой вечный огонь, который в определенном ритме разгорается и в определенном же ритме угасает», – писал Гераклит29.
Парменид
Логика и мистицизм
Только бытие существует, небытие не может существовать.
Парменид, уроженец города Элеи в Южной Италии, испытал сильное влияние пифагорейцев. Он изобрел формальную логику, применив математический метод доказательства к философской проблеме о сущности бытия и небытия. Излагая свои доводы в форме эпической поэмы, он применял логику для того, чтобы показать, что бытие неизменно и не сотворено. Этот вывод отрицал возможность любой видимости разнообразия или изменения. Естественным результатом этого точного, хотя и мистического, умозаключения был вывод о том, что человеческий разум способен понимать реальность.
Довольно интересно, что кроме этого Парменид писал об астрономии, биологии и других науках. А ведь если свою главную интуитивную идею он считал верной, то многое, что изучают эти науки, не могло быть реальным. Греки, остро ощущая изменчивость и единичность вещей в том мире, который они наблюдали вокруг себя, пытались найти способ сохранить логический метод Парменида, но избежать его мистического вывода.
Парменид изложил свои идеи в эпической поэме – в этой форме записывали свои откровения поэты-орфики. Благодаря невероятной удаче большой кусок первой части этой эпопеи – «Путь Истины» – дошел до нас. Сохранились также несколько разрозненных отрывков из второй части, называвшейся «Путь мнения». Поэма открывается прологом, в котором Парменид совершает путешествие во дворец солнца, где встречается с богиней, приветствующей и наставляющей его.
«Кони, которые несут меня так далеко, как я желаю, вынесли меня туда, куда их направляли, – на тот знаменитый Путь, который ведет знающего человека через все человеческие города. По этой дороге несли меня кони. Подчиняясь хорошим советам, они тянули колесницу, а Девы указывали путь. Скрипела деревянная ось, которая сверкает (потому что на оба ее конца надето по круглому грузу), когда Девы Солнца покидают Дом Ночи и едут к свету, отбрасывая руками назад свои покрывала.
Вот Ворота Ночи и Дня, скрепленные каменным порогом и мраморной перемычкой, сами их огромные двери достигают эфира, их поворачивающиеся ключи хранит мстительная Справедливость. Девы убедили ее ласковыми словами, и она быстро и без возражений отодвинула засовы. Огромные двери с бронзовыми скрепами раскрылись, их петли громко заскрипели в гнездах. Бронзовые колодки повернулись, и распахнулись ворота. По широкой дороге Девы со скакунами и колесницей въехали в них.
