Популярная история евреев - Джонсон Пол (читать книги онлайн полностью .TXT) 📗
Благодаря этому визиту Герцль вступил в контакт с ведущими членами правительства, особенно министром по делам колоний Джо чем-берленом и министром иностранных дел маркизом Лэндсоуном. Оба в принципе благожелательно относились к идее еврейского национального очага. Но вот где? Обсуждался вариант Кипра, затем Эль-Ариша на египетской границе. По мнению Герцля, это место очень подошло бы, тем более что расположено вблизи Палестины, и он направил письмо в британский кабинет, впервые сформулировав сильный, но опасный аргумент: «Одним махом Англия получит 10 миллионов тайных, но лояльных подданных по всему миру, активных в разных областях жизни». Но египтяне не согласились, и идея была отвергнута. Затем у Чемберлена, вернувшегося из Восточной Африки, возникла новая идея – Уганда. «Увидев ее, – говорил он, – я подумал: вот подходящая земля для доктора Герцля. Но он, конечно, человек сентиментальный и предпочтет Палестину или ее окрестности». Герцль же был настолько обеспокоен новой волной еще более кровавых погромов в России, что согласился бы и на Уганду. И Лэндсоун написал письмо: «Если удастся отыскать место, которое признают подходящим [Еврейский колониальный] трест и Комиссия Его Величества и с которым согласится Правительство, то лорд Лэндсоун будет готов представить конкретные соображения по организации еврейского поселения на условиях, которые позволят его обитателям сохранять национальные обычаи». Это был подлинный прорыв, эквивалентный предварительному дипломатическому признанию будущего сионистского государства. Своим последующим обращением Герцль пробудил интерес молодого растущего политика – либерала Дэвида Ллойд-Джорджа и привлек его юридическую фирму к разработке проекта статуса колонии. Он зачитал письмо Лэндсоуна на Шестом сионистском конгрессе, где оно вызвало «восхищение… щедростью британского предложения». Впрочем, многие делегаты сочли его предательством сионизма; делегаты из России покинули зал заседаний. И Герцль сделал окончательный вывод: «Палестина – единственная страна, которая может стать пристанищем нашего народа». На Седьмом конгрессе (1905) Уганда была официально отвергнута.
Но это случилось уже без Герцля, который скончался в возрасте 44 лет. Он стал жертвой собственных героических усилий и пафоса, которые погубили его тело и разрушили его брак. Дальнейшая судьба его семейства достойна сожаления. Жена Юлия пережила его всего на три года. Дочь Полина стала наркоманкой и умерла в 1930 году от передозировки героина. Сын Ганс, лечившийся у Фрейда, несколько позднее покончил с собой. Другая дочь, Труда, умерла от голода в нацистском концлагере, а ее сын Стефан покончил жизнь самоубийством в 1946 году, после чего от его семьи ничего не осталось. Однако подлинным наследием Герцля явился сионизм. За несколько месяцев до смерти Герцль говорил Стефану Цвейгу: «Моя ошибка в том, что я начал слишком поздно… Если бы ты знал, как я страдаю при мысли о потерянных годах». На самом деле к моменту смерти Герцля сионизм был уже вполне сформировавшимся движением с мощной поддержкой со стороны Англии. Стартовав в 1895 году, Герцль обеспечил сионизму почти двадцатилетнюю фору по сравнению с его конкурентом – арабским национализмом, и в конечном счете этот факт оказался решающим. И приговор Дрейфусу, который инициировал события именно в данный момент, а не позднее, можно считать рукой Провидения, подобно жутким событиям 1648 и 1881 годов.
Тем не менее, к концу жизни Герцля сионизм был лишь небольшим ручейком среди половодья религиозных и светских еврейских движений. Главным его противником было безразличие, однако имелись и активные враги. Вплоть до Первой мировой войны огромное большинство раввинов, будь они реформистского, консервативного или ортодоксального толка, были противниками светского сионизма. На Западе они смыкались со светскими ассимилированными евреями, которые видели в нем угрозу своему достигнутому положению, поскольку он ставил под сомнение их гражданскую лояльность. На Востоке же, не в последнюю очередь – в России, где находилось большинство сторонников сионизма, религиозная оппозиция была сильной и даже фанатичной. Это имело серьезные последствия для будущего государства Израиль. Основатели сионизма в большинстве своем были не просто западниками, но и (в глазах ортодоксов) атеистами. Когда Герцль и Нордау отправились на субботнюю службу накануне Первого сионистского конгресса, это был их первый поход в синагогу со времен детства, так что их пришлось инструктировать, как вести себя во время богослужения. Ортодоксам все это было известно. Для большинства их светский сионизм был мишенью для тех же обвинений, что и просветительство, плюс сильное обвинение в том, что он представляет собой богохульное извращение одной из главных и наиболее священных заповедей иудаизма. Утверждение, что религиозный и светский сионизм являются двумя сторонами одной медали, абсолютно фальшиво. Для религиозного еврея возвращение в Сион – это этап божественного плана использовать евреев в качестве прототипа всего человечества, и оно не имеет ничего общего с сионизмом, который есть решение человеческой, гуманитарной проблемы (отторжение и бездомность евреев) человеческими средствами (создание светского государства).
К концу XIX века среди религиозных евреев Центральной и Восточной Европы можно было различить три основных течения. Первое – хасидистская традиция Бааль-Шем-Това. Была традиция мусара, или морализма, основанная на писаниях ортодоксальных мудрецов из Литвы, в которую вдохнул новую жизнь Израиль Салантер (1810—1883), распространяли иешивы. И было еще течение Самсона Гирша «Тора с цивилизацией», которое нападало на секуляризацию оружием собственного современного учения и (говоря словами Гирша) трудилось во имя реформы, «поднимающей эпоху до уровня Торы, а не низводящей Тору на уровень эпохи». Сыновья и внуки Гирша показали, что светское образование можно приобрести, не теряя веры, и помогали организовать движение «Агудат Израэль». Оно ставило своей целью создание всемирной организацией Торы для координации действий иудаистских религиозных сил, направленных против секуляризации, и учитывало то обстоятельство, что фонды помощи жертвам российских погромов попали в светские руки и использовались для дискриминации в отношении благочестивых евреев. Все эти три течения были сильно настроены против сионизма, и в особенности против его усиливающихся попыток говорить от имени всех евреев.
Мудрецы Восточной Европы ужасно боялись сделать какой-нибудь жест, от которого могли бы выиграть сионисты, – например, отправиться в Эрец-Израэль. Один из них, цадик Люблина (1823—1900), писал довольно характерные вещи: «Иерусалим – наипривлекательнейшая вершина, к которой устремлены сердца Израиля… Но я боюсь, что мой отъезд и восхождение на Иерусалим может быть воспринято как жест одобрения деятельности сионистов. Я обращаю свои надежды к Богу, моя душа жаждет Его слова, что грядет День Искупления. Я жду и предвкушаю зрелища омовения Его ног. Но даже три сотни плетей с железными шипами не заставят меня двинуться с места. Я не совершу восхождения на потребу сионистов».
Ортодоксы утверждали, что Сатана, отчаявшись ввести Израиль в соблазн посредством преследования, получил дозволение попробовать другие, более деликатные методы в своих гнусных и мерзопакостных планах, в том числе приманку Святой Земли и просветительства. Таким образом, сионизм бесконечно хуже, чем лже-мессия, ибо он есть полностью ложная, сатанинская религия. Другие добавляли, что светское государство вызовет безбожный дух демоса и противоречит данному Богом Моисею указанию следовать по пути олигархии: «Иди и созови старейшин Израиля» (3 Книга Моисеева); «Небеса запрещают, – писали два ковенских мудреца, – чтобы массы и женщины болтали насчет собраний или мнений, отражающих общественные нужды». 11 мая 1912 года в Катовице мудрецы-ортодоксы основали движение агудистов для координации противодействия планам сионистов. В то же время ряд ортодоксальных евреев верили, что сионизм можно использовать во имя религиозных целей. Раввин Авраам Исаак Коок (1865—1935) утверждал, что новый «национальный дух Израиля» можно использовать, чтобы призвать на патриотической основе евреев соблюдать и проповедовать Тору. При поддержке сионистов он в конце концов стал главным раввином Иерусалима. Однако большинство религиозных евреев, уже находившихся в Эрец-Израэле, слушали о сионизме с ужасом. «В Святой Земле великая тревога, – писал раввин Иосиф Хаим Зонненфельд (1848—1932), – по поводу того, что эти грешники, отрицающие Единого и Его Святую Тору, объявили во всеуслышание, что в их власти ускорить искупление народа Израиля и собрать рассеянных со всех концов земли». И добавил, что, когда Герцль прибыл в Святую Землю, «его сопровождало зло, и мы пока не знаем, что делать с разрушителями целостности Израиля, да пребудет с ним милость Господня». Эта широкая, хотя и совсем не повсеместная, оппозиция благочестивых евреев сионистской программе неизбежно все определеннее толкала ее в руки светских радикалов.
