История германского фашизма - Гейден Конрад (электронная книга .txt) 📗
Диапазон растет. Прежний небольшой кружок серых ремесленников постепенно сошел на нет. Гитлера окружают теперь новые люди различного социального положения; среди них мало мелких мещан. Это — буйные, авантюристские, — есть и темные, — но во всяком случае интересные натуры, как и сам Гитлер. Большинство из них более самоуверенны, чем он, но ни один из них не достигает в решительный момент его нервного неистовства. К Дитриху Эккарту, единственному «кавалеру» в старом кружке, присоединяются теперь Розенберг и молодой студент, заграничный немец Рудольф Гесс [35]2а, лучший друг Гитлера, ставший впоследствии его личным секретарем и неизменным спутником. Таковы люди, которые бескорыстно или с расчетом верят в него.
«ВОЖДЬ»
Снова подтвердилось старое положение, что если три человека с твердой решимостью стремятся к одному и тому же, они достигнут цели, хотя бы они поставили себе задачей завоевать весь мир. Герман Эссер первый приветствует Гитлера как «вождя» после сомнительного успеха в цирке Кроне. Возникает некий круг руководителей национал-социализма; его несокрушимой догмой является неограниченная власть Гитлера над рядовыми членами партии как над толпой профанов.
Со стороны в партию приходят уже «важные господа» и обладатели громких имен. В партию вступил капитан-лейтенант Гельмут фон Мюкке, [36] командир «Айши» и национальный герой; что еще важнее, он добывает для партии финансовые средства. Однако в то же время начинаются также раздоры между вождями. Эссера обуяла бешеная ненависть в Розенбергу. Забываясь, он иногда переносит эту ненависть даже на Гитлера. В эти моменты он пытается натравить «идиота» Дрекслера против более сильного «товарища». Гитлер начинает верить в самого себя. Ему еще долго придется играть скромную роль «барабанщика» перед другими лицами, превосходящими его своими влиянием, образованием, остроумием. Когда он находится наедине с Людендорфом или Пенером, он в эти моменты, пожалуй, и сам верит в свою скромную роль. Но потом, оставшись без такого визави, когда он сидит один за столом и речь снова льется потоком из под его пера, — ибо писания его та же речь, — он уже мечтает о том, как «в один прекрасный день явится железный человек, быть может, в грязных сапогах, но зато с чистой совестью, положит конец разглагольствованиям этих вылощенных джентльменов и преподнесет нации действия».
Железный человек! Можно побиться об заклад, что это не кто иной, как богом одаренный человек, выступивший перед четырьмя тысячами и в своем волнении, вероятно, принявший их за восемь тысяч. На нем как раз «грязные сапоги»… некогда он прогулял свой экзамен и теперь хвастает перед своими товарищами, капитанами и лейтенантами, что он был только «простым» ефрейтором. Несмотря на грязные сапоги, он превосходит всех других своим подвижным умом, способностью быстро схватывать новые ситуации. Он не только понял сущность фашизма, появляющегося теперь на сцене в Италии, но схватил также стиль коллеги — Муссолини, тоже пришедшего из окопов в грязных сапогах. Гитлер решил «преподнести нации действие».
Впоследствии один итальянский фашист назвал этого подражателя римского стиля «Юлием Цезарем в тирольской шляпе». Однако в Гитлере не раз еще скажется стиль бывшего венского строительного рабочего. Издеваясь над орлом в новом имперском гербе, он пишет в «Фелькишер беобахтер»: «Народную массу гораздо больше интересуют жареные курочки и уточки; наш народ с его здоровым инстинктом смеется над этой безобразной скотиной». Затем трещотку сменяют фанфары: «В этом новом имперском гербе преобладающее большинство народа видит не эмблему честных и свободных мужей, а каинову печать самой низкой измены». В этой мозаике стилей народный тон еще безыскусствен, цезаризм же вымучен. Но Гитлер ставит себе целью стать Цезарем пропаганды, человеком, у которого в крови нечто императорское, человеком, который лишь снисходит к фамильярному тону разговора с толпой. Несколько лет спустя он без запинки и не краснея перещеголял Куртс-Мелер (Куртс-Мелер — оперная певица, выступающая в вагнеровских ролях (прим. перев.).): «О судьба, тебя приветствует коричневая гвардия». Когда же в 1932 г. одно время запрещены были штурмовые отряды, наш дуче сладко пел: «Пока у штурмовиков есть сердце в груди, они будут верны мне и только мне».
ТРЕБУЮТ ВИСЕЛИЦЫ
«Требуются виселицы» — так изысканно выражается Гитлер в позднейшие годы. Но во время своих первых крупных успехов Гитлер чуть было не испортил все дело своей опасной склонностью к иронии. Его язык порою звучит как еврейский жаргон. Природа мстила здесь за то, что Гитлер старался слишком наглядно представить своим слушателям манеры и образ мышления «избранного народа». Когда Гитлер говорит о «гоготании истерических дур-революционерок», — эта травля уже бьет мимо цели, — Гитлер зарапортовался… Гораздо большее впечатление производят следующие слова: «Мы предлагаем повесить Виктора Коппа [37] перед окнами русского посольства; Зеверинг и Герзинг [38] должны получить не меньше двадцати лет каторжных работ».
Это первые членораздельно выраженные угрозы. Впервые здесь произнесена фраза о «головах, которые покатятся с плеч». В программе национал-социалистов фигурирует смертная казнь только для ростовщиков и спекулянтов. Но 28 апреля 1920 г. Гитлер заявляет уже:
«Мы требуем предания суду преступников перед нацией, начиная с Эрцбергера до Симонса (ставшего впоследствии председателем имперского суда) и включая всю парламентскую сволочь, соучастников их преступлений. Все они должны предстать перед судом верховного трибунала. Но мы твердо уверены, что эти преступники умрут не от почетной пули, а на виселице. Уже теперь мы позволяем себе обратить внимание будущего национального трибунала на то обстоятельство, что ввиду экономии света многие фонарные столбы у нас свободны».
Это напечатано в «Фелькишер беобахтер», и прокуратура не воспрепятствовала этому. Несмотря на этот слишком уж кровавый стиль, газета прекрасно отвечала тогда своему назначению — гораздо лучше, чем когда бы то ни было впоследствии. Это было заслугой ее молодого редактора Эссера, специалиста по части «исследования» тайн еврейских квартир. Эссер обладает гораздо большим журналистским талантом, чем Гитлер. Гитлер отлично знает вибрирующие, чувствительные струнки своей аудитории и умеет играть на них, но он не знает чувствительных мест читателя. Аудитория собраний принимает слова на веру, отдельный же читатель настроен более критически, к нему надо подойти конкретно, а этого Гитлер не умеет.
Здесь более темпераментный, более дерзкий и путанный Эссер превосходит своего товарища. Школой для этой национал-социалистической журналистики послужил «Мисбахер анцайгер», захолустная газетка, несколько лет пользовавшаяся чуть ли не мировой известностью благодаря своей борьбе против республики. «Фелькишер беобахтер» быстро усвоил этот тон, но кроме того он имел и некоторое преимущество перед мисбахской газетой: у него была конкретная историческая цель.
Дворцовый переворот
Молодая слава Гитлера растет. Он становится известным уже за пределами Мюнхена. В начале лета 1921 г. он живет несколько недель в Берлине. Здесь он связывается с северогерманскими правыми кругами и выступает в национальном клубе. Он замышляет не малое: распространить движение за пределы Баварии. С этой целью Гитлер ведет переговоры также с консервативными лидерами бывшей прусской палаты господ: графом Йорком фон Вартенбургом и графом Бером. Но тут за его спиной произошло событие, которое заставило его спешно вернуться в Мюнхен. Молодая слава вдруг оказалась под угрозой. Основатели партии собираются свергнуть слишком высоко поднявшегося Гитлера.
Первым толчком к этому явилось слишком поспешное распространение движения за пределы Мюнхена. В движение было вовлечено много иногородних групп и много новых вождей, но переварить их сразу не удалось. В Нюрнберге с 1920 г. подвизался Юлиус Штрайхер, по профессии учитель, по убеждениям антисемит и ненавистник «чистой публики», милостью божьей — агитатор, могущий помериться с Гитлером своими местными успехами. Правда, по уму он уступает Гитлеру, язык его примитивнее, беднее, путаннее.
