Мир в ХХ веке - Коллектив авторов (список книг TXT) 📗
Начиная с Войны за независимость (1810–1826), военные приобрели в политической жизни Латинской Америки исключительно важное значение. Известный мексиканский социолог и историк Пабло Гонсалес Касанова, обобщив наиболее существенные исследования в этой области, опубликовал в конце 80-х годов книгу “Военные и политика в Латинской Америке”. В ней большой интерес представляет статистика, раскрывающая характер участия военных в управлении государством в различные периоды латиноамериканской истории.
Прежде всего нельзя не обратить внимания на динамику военных переворотов в XIX и XX вв. С 1840 г. по 1879 г. совершалось почти четыре военных переворота в год (3,75), с 1880 по 1920 г. этот показатель сократился до 1,80, а с 1930 по 1966 г. вновь возрос до 2,73 [573].
Еще более красноречив анализ 1763 правительств стран Латинской Америки, находившихся у власти с 1804 до 1985 г. В течение этого времени 44,8 % правительств были военными и 38,4 % — гражданскими (остальные смешанными). Военные правительства правили 47,6 % времени указанного периода, гражданские — 42,5 %. Больше всего военных правительств было на первых этапах становления независимых государств: 1801–1830 гг. (57 %), 1831–1880 (55,7 %). В последующие годы отмечена такая динамика: 1881–1944 (42 %), 1945–1963 (34,3 %), 1964–1977 (50,5 %), 1978–1983 (48,1 %) [574].
В XX в. характер военных переворотов существенно изменился в другом. Теперь чаще всего за ними стояла крупная буржуазия, связанная с иностранным капиталом, а сам переворот осуществлялся представителями регулярной армии, диапазон которых весьма широк: от сержанта Батисты на Кубе до генералитета различных латиноамериканских армий.
Большинство военных переворотов порождало длительные периоды социальной, политической и экономической неустойчивости, что отнюдь не соответствовало интересам народа той страны, в которой военные захватывали власть, удерживаемую ими иногда по несколько десятилетий. Аргентинский военный теоретик подполковник Марио Орасио Орсолини даже ввел в научный оборот понятие “армии-партии с собственной идеологией” [575]. Такое определение в основном правомерно и для многих других армий региона.
“Собственная идеология” латиноамериканских военных по существу всегда являлась зеркальным отражением тех процессов, которые происходили и происходят в обществе. Ее спектр весьма широк: от крайне левых до ультраправых тенденций, она то пронизана общенациональными, патриотическими мотивами, то направлена на защиту интересов иностранного капитала.
Яркими примерами патриотической ориентации в 20-е годы были борьба “армии свободных людей” Аугусто Сесаря Сандино в Никарагуа и движение “тенентистов” в Бразилии во главе с молодым офицером Луисом Карлосом Престесом. Борьба Сандино носила национально-освободительный, антиамериканский характер и была направлена прежде всего на прекращение оккупации Никарагуа войсками США. В то же время “тенентисты” (лейтенанты) в сложный период трансформации бразильского общества выступали за расширение демократических основ и социальный прогресс.
“Генетически” очень тесно связаны с военными режимами диктаторские формы правления, имевшие место в XX в. во многих странах Латинской Америки. Характерные черты латиноамериканских диктатур этого периода: авторитарные формы правления, попрание основных норм демократии и демократических свобод, подмена конституции диктатурой штыка, превращение армейских казарм в главное правовое поле той или иной страны.
Среди возникших в первой половине столетия режимов наиболее одиозными были диктатуры X. Мачадо на Кубе (1925–1933), Р. Трухильо в Доминиканской республике (1930–1961). X. Убико в Гватемале (1931–1944) и клана Сомосы в Никарагуа (1937–1979). Присущие всем им кровавые репрессии в широких масштабах, забвение национальных интересов в угоду крупным иностранным монополиям, использование государственной казны в целях личного обогащения, сервилизм по отношению к Вашингтону привели к социальным взрывам, вылившимся в революции на Кубе (1933–1935), в Гватемале (1944–1954) и в Никарагуа (1979).
Латиноамериканские “измы”
Конституции большинства латиноамериканских государств основаны на идеалах политического либерализма, не признающего чрезмерной концентрации власти и ее произвола и выражающего всемерное уважение к неотъемлемым правам человека. Однако приведенные выше примеры свидетельствуют о том, что реализация конституционных норм в повседневной жизни или была сопряжена с серьезными проблемами, или они вовсе игнорировались.
Бурное начало этого столетия, выразившееся в серии войн и революций, оказало существенное воздействие на формирование в Латинской Америке нескольких идейно-политических течений. Некоторые из них имели место в масштабе одной страны (батльизм, карденизм, варгасизм, перонизм), другие (апризм и национал-реформизм) — в целом ряде государств. Первые, а также национал-реформизм, включали в себя и идеи модернизации, и поиски собственных моделей развития, и попытки ответить на вызов времени. В то же время апризм должен был обосновать историческую специфику Латинской Америки и доказать неприемлемость для нее марксизма.
Апризм. Революционные процессы, имевшие место в начале века в ряде стран мира, и особенно революции в России и Мексике, оказали сильное радикализирующее воздействие на политическую жизнь многих государств Латинской Америки. Для конца 10 — 20-х годов характерно возросшее влияние в континентальном масштабе коммунистической идеологии, образование компартий и усиление рабочего движения. Период создания и организационного укрепления компартий занимает десятилетие — с 1919 по 1929 г. Он завершается проведением I конференции латиноамериканских компартий в 1929 г. в Буэнос-Айресе.
Не вдаваясь в детали такой сложной и многогранной проблемы, как Коминтерн и Латинская Америка, отметим лишь, что на втором этапе (1929–1943 гг.) этот международный коммунистический центр сыграл значительную роль в создании в Латинской Америке массовых антифашистских движений типа Народного фронта.
В XX в. в значительно большей степени, чем в предыдущем, на первый план выходит поиск идеалов национального самосознания и соответствующих им моделей развития. Возрастает роль интеллигенции, все активнее включающейся в исторический процесс. Именно ее представители вместе с другими выходцами из средних слоев составили в 1924 г. основу Американского народно-революционного альянса (Alianza Popular Revolucionaria Americana — APR А). Латинизированная аббревиатура этой организации — АПРА дала название философско-политическому течению — апризму.
Его основателем был перуанец Виктор Рауль Айя де ла Торре (1895–1979) политический деятель и теоретик апризма. Он начинал как марксист, признавал диалектический материализм, экономический детерминизм, классовую борьбу и первоначально не сходился с ортодоксальным марксизмом только в одном: в тактике и методах решения социально-экономических и политических проблем Латинской Америки. Применив теорию относительности А. Эйнштейна к интерпретации социально-экономических категорий, он выдвинул тезис о “пространстве — историческом времени”. В соответствии с этой концепцией, каждый социальный феномен имеет четыре измерения: три из них связаны с пространством и касаются географического местоположения, минеральных ресурсов и уровня развития, и один — с историческим временем, показывающий степень “исторического сознания”. Определяя сущность своего течения, Айя де ла Торре говорил: “Апризм — это национализм в его наиболее подлинном творческом и конструктивном проявлении” [576].
Отвергая в дальнейшем марксизм как чужеродную для Латинской Америки идеологию, апристы претендовали на выработку особой латиноамериканской теории революционного пути, специфического латиноамериканского учения. Пытаясь обосновать его необходимость, Айя де ла Торре следующим образом перефразировал известную гегелевскую триаду применительно к Латинской Америке: “тезис — капитализм, антитезис — коммунизм, синтез — апризм”.
