Левые коммунисты в России. 1918-1930-е гг - Геббс Ян (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
Хотя в своей брошюре Коллонтай критиковала «налаживающиеся торговые сношения с капиталистическими державами, сношения, идущие через голову как русского, так и иностранного организованного пролетариата», «Рабочей оппозиции» в целом была свойственна та же тенденция, которая все более крепла в то время в большевистском руководстве — склонность ставить проблемы российской экономики выше задач распространения революции на международной арене. Это общее представление о том, что Россия может долгое время развиваться изолированно, замкнуться в самой себе и не предать при этом интересы мировой революции, имело большее значение, чем разногласия партийных группировок по вопросам экономического строительства.
Исключительно «российская» ориентация «Рабочей оппозиции» нашла отражение и в её неспособности установить сколько-нибудь прочные связи с левыми коммунистами-оппозиционерами за пределами России. Хотя брошюра Коллонтай была вывезена за границу одним членом КРПГ и опубликована этой партией, а также группой «Уоркерс'Дредноут», Коллонтай вскоре пожалела об этом и потребовала вернуть свой текст! «Рабочая оппозиция» не подвергла никакой реальной критике оппортунистическую политику Коминтерна, одобрила «21 условие» и не попыталась объединить усилия с «зарубежными» оппозиционерами, несмотря на солидарность, которую выказали ей КРПГ и другие. В 1922 году активисты «Рабочей оппозиции» в последний раз обратились к IV конгрессу Коминтерна, но их выступление ограничилось протестом против бюрократизации режима и отсутствия свободы выражения для инакомыслящих коммунистических групп в России. Данное обращение получило лишь очень слабый отклик в Интернационале, который уже исключил к тому времени свои лучшие элементы и вскоре одобрил печально известную политику «единого фронта». После этого для рассмотрения деятельности «Рабочей оппозиции» была создана специальная партийная комиссия, которая пришла к выводу, что группа представляет собой «нелегальную фракционную организацию», и последовавшие репрессии почти полностью положили конец ее деятельности. [19] К несчастью для «Рабочей оппозиции», она выступила в тот момент, когда партия переживала глубокие потрясения, которые вскоре сделали всякую легальную оппозиционную деятельность в России невозможной. Желая найти компромисс между легальной, фракционной работой внутри партии и подпольным противодействием режиму, «Рабочая оппозиция» в итоге повисла в пустоте. В дальнейшем факел пролетарского сопротивления понесли люди более решительные и непримиримые.
Часть вторая:
Левые коммунисты и контрреволюция (1921–1930 гг.)
После 1921 года большевистская партия оказалась в крайне тяжелом положении. Поражения рабочих восстаний в Венгрии, Италии, Германии и других странах в 1918–1921 гг. обозначили вступление мировой революции в фазу глубокого спада, из которой она так и не вышла, несмотря на кратковременные подъемы борьбы, например, в Германии и Болгарии в 1923 г., в Китае в 1927-м. В России как экономика, так и сам пролетариат находились почти на грани дезинтеграции; активность трудящихся масс упала, и они оказались вытеснены из политической жизни. Перестав быть орудием в руках. рабочего класса, советское государство переродилось по сути в механизм защиты капиталистического «порядка». Находясь в плену своих субституционистских концепций, предполагавших фактическое замещение пролетариата авангардной партией, большевики продолжали верить, что смогут управлять этой государственной машиной и капиталистической экономикой, одновременно ожидая нового наступления мировой революции и способствуя развитию революционного процесса. Наделе же потребности государственной власти превращали большевиков в явных агентов контрреволюции как внутри страны, так и за рубежом. В России они стали надсмотрщиками над все более ужесточавшейся эксплуатацией рабочего класса. Хотя нэп несколько смягчил государственный диктат в экономике, диктатура партии над пролетариатом не ослабла. Напротив, из-за того, что большевики всегда считали крестьянство основной угрозой революции в России, они пришли к выводу, что предоставление крестьянам экономических уступок следует уравновесить упрочением политического господства большевистской партии над российским обществом; внутри РКП(б) отражением этого стало усиленное насаждение принципов монолитности. Единственный способ построить пролетарский оплот, способный выдержать натиск стихии крестьянского капитализма, виделся в усилении контроля со стороны партии и в самой партии.
В международном плане, поскольку императивы российского государства, выразителем которых стала РКП(б), оказывали все более губительное воздействие на политику Коминтерна, господствующее положение в котором занимала российская секция. «Единый фронт», «рабочее правительство» — подобная реакционная «тактика» в значительной степени отражала потребность российского государства найти себе буржуазных союзников в капиталистическом мире.
Хотя большевистская партия еще не отказалась окончательно от пролетарской революции, вся логика ситуации, в которой она находилась, постепенно подталкивала ее к самоотождествлению с потребностями российского национального капитала. Последние работы Ленина свидетельствуют о его доходящей до одержимости озабоченности проблемами «социалистического строительства» в отсталой России. Победа сталинизма лишь окончательно выявила эту логику; она сняла дилемму между интернационализмом и интересами российского государства — отказом от первого в пользу последних.
События пятидесяти последних лет показали, что пролетарская партия не может выжить в период спада или поражения классовой борьбы. Так что единственным способом для коммунистических партий продолжить физическое существование после спада революционной волны был переход со своим оружием и багажом в лагерь буржуазии. В России перерождению компартии способствовало также ее сращивание с государством, ускорявшее адаптацию РКП(б) к потребностям национального капитала. В период поражения защиту революционных позиций могут осуществлять лишь небольшие коммунистические фракции, выделившиеся из перерождающейся партии или обретшие организационную самостоятельность в результате ее распада. Это явление имело место и в России, особенно в период 1921–1924 гг., когда образовался ряд маленьких групп, решительно отстаивавших коммунистические позиции, преданные правящей партией. Как мы видели, оппозиционные течения в большевистской партии возникали и ранее, однако с 1921 года условия, в которых приходилось действовать коммунистическим оппозициям, кардинальным образом изменились.
Предпосылкой защиты коммунистических принципов перед лицом наступления контрреволюции являлась, особенно в России, способность ставить верность этим принципам выше всякой личной, эмоциональной и политической привязанности к организации, какое бы славное прошлое она ни имела, если организация эта ступает на путь предательства интересов рабочего класса. Сила российских левых заключалась как раз в том, что при невозможности работать надело коммунизма в рамках Коммунистической партии и советского государства они готовы были вести борьбу за коммунистические принципы вопреки этим институтам. Коммунистические убеждения стояли для этих людей на первом месте. Они считали, что если прежние «герои» революции больше не отстаивают коммунистическую программу, следует их осудить и двигаться вперед без них. Не удивительно, что группы российских левых коммунистов состояли в основном из людей не слишком известных, преимущественно, рабочих, не входивших в большевистское руководство героических лет.
Иначе обстояло дело с троцкистско-зиновьевской оппозицией: Мясников даже насмехался над ней, называя «оппозицией знаменитостей», выступающих против сталинской фракции лишь по собственным бюрократическим соображениям (L'Ouvrier Communiste, № 6, janvier 1930).
Простым рабочим-революционерам, становившимся на левокоммунистические позиции, было гораздо легче понять положение российского пролетариата, чем высокопоставленным большевистским деятелям, утратившим реальный контакте классом и способным рассматривать проблемы революции исключительно с точки зрения задач государственного управления. Однако малая известность членов левых фракций зачастую составляла их слабость. Их анализ происходящего основывался в большей мере на классовом инстинкте, нежели на глубоком знании теории. В совокупности с историческими слабостями российского рабочего движения, о которых мы говорили выше, и изоляцией российских левых от коммунистических фракций за рубежом эти факторы серьезно ограничивали возможность развития идей левого коммунизма в России.
