Солдатский долг. Воспоминания генерала вермахта о войне на западе и востоке Европы. 1939–1945 - фон Хольтиц Дитрих

Мы придерживаемся мнения, что строгая дисциплина необходима для сохранения войск и всякое нарушение прав, всякое беззаконие, совершенное армией, в конце концов ударит по ней самой. Успехи, достигнутые в ходе суровой боевой подготовки, поддерживались в основном благодаря запрету солдатам вызывать к себе жен и детей. Это было не в традициях вермахта, даже когда он продолжительное время занимал значительные территории иностранных государств. Приезд семей к солдатам и офицерам оккупационных войск, а также установление гражданской и одновременно военной администрации всегда вызывают среди тех, кого это затрагивает, латентные конфликты, которые могут неблагоприятно повлиять на ситуацию. Естественно, в тот момент война еще не закончилась, и условия были иные; сейчас же войска наших бывших противников оккупируют нашу страну.

Можно отметить, что во все грозные времена человеческие отношения подвергаются суровым испытаниям, расшатывающим фундаментальные основы общества. К этому прибавляется любопытный психологический факт: женщины испытывают большее влечение к победителю, чем к побежденному. Материальная нужда может послужить извинением таких фактов, которые болезненно ранят солдата побежденной страны, поскольку он считает, что честно выполнил свой долг перед родиной, несмотря ни на что. С другой стороны, мы должны находить утешение в надежде на то, что совместное проживание с нежеланными гостями часто может создавать очень продуктивные связи, способствуя зарождению взаимопонимания между народами. Могу сказать, что я всегда чувствовал себя счастливым, когда командиры рот моего полка докладывали мне, что в адрес моих солдат приходили многочисленные письма из мест, где они раньше стояли постоем, поскольку я знал, что дружба, завязавшаяся через границы и часто продолжающаяся годами, помогает смягчать бесплодную ненависть между народами.

Глава 4. В должности командира полка во время вторжения в Россию

Подготовка

Я хочу в нескольких словах напомнить, что весной 1941 года наша дивизия была передислоцирована из Бельгии в район Магдебурга. Вскоре после этого мой полк получил приказ выступать. Это была одна из самых великолепных транспортных операций, которую я когда-либо видел в своей жизни. Весь полк с лошадьми, техникой и снаряжением погрузили на грузовики и отправили через Чехословакию на аэродром Асперн, возле Вены. Оттуда мы должны следовать дальше по воздуху, но тяжелое вооружение пришлось оставить в тылу.

Благодаря превосходной организации транспортная авиационная группа Морджика перенесла нас над Венгрией и Карпатами в Румынию. Словно по мановению волшебной палочки, все вокруг нас переменилось. Когда мы вышли из самолетов у южного склона гор, нас окружал не свежий, прохладный воздух северной весны, а тяжелая, душная атмосфера, наполненная пылью и незнакомыми ароматами. Однако все это лишь ненадолго отвлекло наше внимание. Наше задание было каким-то неопределенным. Пока полк размещался во временных казармах вокруг аэродрома, ежесекундно ожидая приказа продолжать движение, я вылетел в Софию за разъяснениями. Предполагалось наше участие в воздушно-десантной операции в районе Скопье. Однако ничего из этого не вышло, отчасти потому, что зарядил дождь, ливший целыми днями, отчасти потому, что ситуация в Югославии поменялась так быстро, что участие авиадесантного полка не потребовалось. В глубине души я этому радовался, поскольку из разговоров понял, что задание было сложным и даже невыполнимым; действительно, судя по разведданным, полученным позднее, нам предстояло садиться на ограниченной площадке, в центре расположения крупных сил противника, находившегося в состоянии боевой готовности. Солдаты не скрывали своего разочарования. На протяжении нескольких месяцев мы гостили у румын возле центра нефтедобычи – города Плоешти. Прибывшие остальные полки дивизии были размещены дальше. В принципе, задача нашего прибытия в нефтедобывающий район сохранялась. Хотя изначально мы предназначались для атаки с воздуха, нам приходилось действовать в качестве его защитников. Ожидалась высадка советских парашютистов. Потом опасались того, что Россия вступит в югославский конфликт, но скоро стало ясно, что наша задача изменилась, и нам предстоит участие в наступлении на Россию. Румыния проводила мобилизацию медленно, что было связано как с особенностями организации ее вооруженных сил, так и с распоряжениями ее руководства. С румынскими боевыми товарищами у нас установились очень теплые отношения после того, как мы сумели адаптироваться к темпераменту, языку и мышлению этой нации, так сильно отличающейся от нашей. Мы не должны были выглядеть надоедливыми и высокомерными оккупантами, хотя в целом на нас смотрели именно так. Я всегда обращал внимание молодых офицеров на необходимость понимать совершенно другой народ и признавать его достоинства. Мы присутствовали на совещаниях и совершали длинные инспекционные поездки. Эта страна оставалась для нас чужой, хотя солдаты неплохо ладили с местным населением. Также нам приходилось привыкать к расхлябанности в организации румынской армии, имевшей дело с гораздо более примитивным и менее зависимым от техники человеческим материалом, чем наша; армии, в которой в отношениях между офицерами и солдатами было много черт деспотизма. Тем не менее у нас сложилось впечатление, что к нам относятся хорошо.

Политическая ситуация была напряженной. О походе на Россию не было никаких разговоров. Гитлеровская пропаганда не говорила об этом вплоть до самого последнего момента. В результате всего этого в войсках не верили в возможность войны с Россией. Среди рядовых и офицеров об этом велись оживленные дискуссии: война на Западе не была закончена, и, пока Англия не побеждена, вероятность любого развития событий там, на Западе, сохранялась. Победа в Югославии и Греции, дерзкая Критская десантная операция, без сомнения, укрепили уверенность армии в своих силах, но Россия была совершенно другим противником. Атаковать ее означало снова начать войну на два фронта, что однажды уже привело нас к катастрофе. Эта историческая аналогия сразу приходила нам на память. Многие из нас знали, что отношения с Россией, хотя и не дружеские, были вполне нормальными, что между нами велась крупная торговля и ничто не предвещало изменений. В общем, настроение перед началом наступления было далеко не радостным. Следует отметить, насколько точка зрения узкого круга, в котором мы вращались, которая была и нашей тоже, совпадало с настроениями командования вермахта. Впоследствии мы узнали, как энергично фельдмаршалы и генералы сопротивлялись воле Гитлера; их мнение, основывавшееся на знании наших собственных возможностей и возможностей противника, полностью совпадали с мнением рядовых солдат – выходцев из простого народа. Лозунги, требовавшие «завоевания жизненного пространства для германской нации», не оказывали абсолютно никакого воздействия при сравнении их с реальными угрозами будущей войны.

Естественно, настроения изменились бы, если бы русская армия первой атаковала нас. Стали появляться инструкции со сведениями о состоянии Красной армии. Дававшиеся в них советы были неопределенными и непригодными к использованию. Относительно возможности русского наступления хранилось полное молчание. В основном речь шла о снаряжении и вооружении русских. С того момента, когда русские войска встретились с нашими на демаркационной линии в Польше и с трудом одержали победу над Финляндией, у нас превалировало мнение, распространившееся сверху донизу, что они плохо вооружены, что их командиры, в сравнении с нашими, примитивны, что в их стране непрерывно продолжается большевистский террор, а если он прекратится, режим немедленно рухнет; но, хотя такое мнение доминировало, никто лично не считал, что этими слабостями следует воспользоваться для начала превентивной войны. Напротив, значение русского нейтралитета, который помог нам одержать победу на Западе, было слишком велико, и мало кто думал, что Гитлер решится нарушить его.