Путешествие в страну летописей - Натанов Натан Яковлевич (читать книги онлайн полные версии .txt) 📗
Алеша борется с соблазном — денег из дому присылают мало… И все же гимназист Шахматов возвращает деньги и дарит заказчику весь товар — 300 цыганских, японских, абиссинских и еще каких-то слов и оборотов…
Он хочет поведать об этом друзьям после того, как одолеет Цицерона, но не успевает.
— Эй ты, гениальный мальчик, — рявкает над ухом один из камчадалов.
Шахматов хмурится и бычком идет на врага.
— Гениальный мальчик, гениальный мальчик!.. — закричали кругом.
Алеша оборачивается и хохочет…
Кто-то распустил слух, будто в одной из московских гимназий появился «гениальный мальчик», что знаменитый профессор Миллер, филолог и лингвист, человек хмурый и язвительный, принимает мальчика у себя на квартире, выслушивает его рассуждения о языках, допоздна спорит с ним и в конце всегда восклицает: «Удивляюсь удивительному!..»
Молва о «гениальном мальчике» проникает в университетские круги; рассказывали, что мальчик явился в Румянцевский музей, где по записке какого-то профессора ему дали только что вышедшее печатное издание «Изборника Святослава», одной из древнейших русских книг. Гимназист будто бы читал, выписывал, а потом положил на стол профессора свои поправки и замечания, и оказалось, что новое издание содержит тьму ошибок и никуда не годится. «Ну, что нового натворил гениальный мальчик?» — спрашивает время от времени кто-либо из «светил», — и окружающие веселятся.
Поползли анекдоты: «Гениальный мальчик» уже работает над 19 томом своих сочинений, где опровергает «все, что было». Он свободно читает на трех десятках языков, знает про летопись больше всех университетов с академией в придачу и в определенные часы дает консультации профессорам и академикам в раздевалке какой-то гимназии.
Начали подозревать, что мальчика придумал кто-то из молодых магистров, желая привлечь внимание публики к своим работам.
Но наступил день, когда «гениальный мальчик» открылся. По гимназии молниеносно разлетелся слух, что Алеша Шахматов из 6-го класса — ученый. Передавали также удивительные небылицы о каком-то диспуте в Московском университете.
Директор 4-й гимназии не помнил ученика Шахматова. Когда ему доложили о необыкновенном шестикласснике, испугался: не совершено ли упущение по службе; затем изумился, вызвал.
«Гений» был обнаружен под лестницей, где, поглощая пятикопеечный филипповский калач, проявлял несомненное стремление не услышать звонка на урок. Белобрысый коротышка в синем, аккуратно застегнутом мундире предстал перед директором; рассказывал он нехотя: «Да, был в университете при защите диссертации Соболевским. Да, тем самым, уже знаменитым филологом. Да, да, оппонентами выступали два профессора, Тихонравов и Дювернуа. Когда спросили, как полагается, «кому еще угодно выступить», — он, гимназист Шахматов, встал и выступил… Что говорил? Да просто был ряд соображений. Очень специальных… господину директору будет неинтересно».
И вдруг Алеша вспомнил, как, увлекшись, он говорил и говорил, завершая каждую мысль несколько ироническим «вот так!», вспомнил, как Соболевский сначала слушал, снисходительно улыбаясь, а потом нахмурился и стал быстро записывать; как потом диссертанты и несколько профессоров, чьи имена он знал уже давно, пожимали ему руку, а он думал, как бы не попасться надзирателю.
Вечером Алеша воспроизводит в лицах свою беседу с директором перед профессорами Миллером и Фортунатовым. Миллер угрюмо ухмыляется, Фортунатов о чем-то задумывается и говорит негромко:
— Надо, Алеша, заняться делом.
— Как — делом? Разве я бездельничаю?
— Нет, — отвечает Миллер. — Вы не бездельничаете. Ваши статьи мы поместим в нашем сборнике. Скажу больше, если бы такие статьи написал молодой магистр или начинающий профессор, я бы счел это нормальным. Для вашего возраста, господин гимназист, написано даже великолепно! Вы помните, как я заподозрил при нашем первом знакомстве, что вы списали свою статью у какого-нибудь специалиста. Но довольно говорить о возрасте. Надо писать такие работы, которые любой профессор, вот я или… или, скажем, светила мирового класса сочли бы значительными. Вы понимаете, милостивый государь, значительными! Вот вы мне рассказывали, что с детства любите возиться с летописями. Летопись и язык — две страсти, отлично! Вот вам на первый раз и задание: достаньте Несторово «Житие Феодосия» из Киево-Печерского патерика. Где хотите достаньте… Исследуйте язык «Жития», а по ходу дела разрешается вам совершить пару великих открытий. Ну, например, рассудить Нестора с Сильвестром…
Тут улыбнулся даже Фортунатов. «Нестор — Сильвестр» — задача заброшенная, неразрешимая.
В Румянцевский музей пришлось ходить после уроков. Пришел, хотел заказать «Известия общества древностей российских» за 1857 год, где напечатан текст «Жития Феодосия». Увы! В музее «Известия» только с 1860 года. Где достать?
В Оружейной палате — «Успенский список» Печерского патерика. Рукопись старинная и драгоценная. Миллер помог, переговорил кое с кем, — и вот на столе гимназиста в полутемном вечернем зале «Румянцевки» хрустящие листы манускрипта. Алеша Шахматов любит древности, но коллекции старых рукописей не собирает. Такой страсти не имеет. Однако, когда пергаменный патерик перед ним, он волнуется… Это волнение не оставит его до конца дней.
«Я, грешный Нестор, начал писать слово о житии отца нашего Феодосия. Постоянно печалился я, вспоминая о жизни преподобного и о том, что никем не описана она…»
Алеша начинает переписывать «Житие Феодосия», чтобы размышлять над ним дома, спокойно. Работа изрядная. На помощь ему приходит верный товарищ. Взяли по кипе бумаги— и вот уж перья заскрипели… «Кустарная работенка, — ворчит друг. — Как древние летописцы. Один у другого скатывал».
Помощник преуспевал в математике получше, чем его гуманитарный однокашник. Поэтому после двух дней работы он занялся вычислениями: «Еще месяца два прокорпим…» Алеша соглашается: «Да, пожалуй, не меньше…»
Семидесятые годы
День за днем они переписывают старинные рукописи, по еще задолго до конца Алеша начинает размышлять и разгадывать «неразрешимые загадки». Иногда мысли так одолевают, что он бросает перо. Достает том летописи и, положив его рядом с патериком, сравнивает и сравнивает, точь-в-точь как в родной Шахматовке пять лет назад…
Год 1073. «Возбудил дьявол распрю между братьями Ярославичами. В этой распре Святослав со Всеволодом были заодно против Изяслава. Ушел Изяслав из Киева, Святослав же и Всеволод вошли в Киев 22 марта, преступив завещание отцовское». Интересно, откуда Нестор помнил, что было именно 22 марта 1073 года? Ведь он еще и в монастырь-то не пришел, а писать летопись стал много позже…
22 марта 1073 года… Неужели кто-то вел летописные записи до Нестора? Как узнать?
Еще раз он перечитывает строки о 1073 годе. Их автор — против усобиц, за единую Русскую землю. Не очень он страшится князей, иногда даже спорит, осуждает. Правда, выходит, что князья сами вроде бы и не виноваты — «возбудил дьявол распрю…»
Народ киевский, думает Алеша, конечно, и пальцем не шевельнул за Изяслава, памятуя про восстание 1068 года, постыдное бегство князя, его возвращение и расправу над жителями.
Изяслав, второй раз бежав из столицы, как и прежде, скрывается в Польше «с богатством многим, говоря, что «этим я найду себе воинов». Но поляки все это отняли у него и выгнали его вон».
Второй брат, Святослав, садится в Киеве, и закипают новые раздоры и усобицы. Дробится древнее Киевское государство. Святослава сменяет через 3 года Всеволод, Всеволода — возвратившийся Изяслав. Изяслав затем гибнет в бою. Снова — Всеволод. После смерти сыновей Ярослава Мудрого в бой вступают внуки. Звон оружия не затихает в Русской земле: горят города и села, замирает торговля и, радуясь распре, нападают степняки.
Святослав Ярославич, торжественно въезжая в Киев, ждет, что и печерская братия будет его приветствовать: ведь всем известно, что монахи не очень ладили с изгнанным Изяславом. Однако Антоний, Никон и Феодосий рассудили по-своему. Изяслава им не за что любить, но княжеские раздоры — бедствие. Поэтому печерцы решительно на стороне изгнанника — старшего брата: «Великий это грех нарушать завет отца своего».
