Древняя Греция. От Геракла до Перикла - Савельев Андрей Николаевич (мир книг TXT, FB2) 📗
Гибель ликийского царя Сарпедона. Сцена из «Илиады»
Чтобы получить этот статус, непременно надо быть перенесенным в свой demos – в Ликию, где только и возможно учреждение культа, «почесть» (time), которая полагается богам. При этом time полагается Сарпедону по его царскому достоинству уже при жизни. Царь – культовая фигура в своем demos. Но чтобы стать «бессмертным», он должен, подобно Ахиллу, отказаться от возвращения домой живым.
Сарпедон говорит, обращаясь к своему соратнику Главку, что почести (time) – такие как особое место на пиршестве, отборное мясо и полные чаши, а также выделение священного надела земли (temenos) с прекрасными виноградниками и хлебородной пашней – это награда за то, что они стоят в первых рядах воинов и приносят с собой подлинную силу и славу. В этом отрывке «Илиады» просматривается несколько пластов реальности – общинная и мифическая. Социальная роль царя – быть в первых рядах и доказывать свою славу в битвах, за что полагается и особый имущественный статус. Мифическая роль – быть богоподобным символом бесспорного превосходства над соплеменниками. Если учесть, что эти слова приписываются Сарпедону постфактум, то можно предположить, что социальная роль со смертью отпадает, а мифическая превращает героя в божество, чья слава подобна божественной, но зависима от демоса, учредившего культ. Имущественный статус переносится в ритуал: герою жертвуют отборные куски мяса, a temenos в данном случае означает уже «священный участок, святилище». Time у героя есть еще до смерти, а после смерти, попадая в эпос, он получает kleos – посмертную славу. В эпосе и культе то и другое становится «нетленным».
Божественное перемещение тела героя – один из важных мифологических сюжетов. И Сарпедон дает свое имя скале, откуда Борей похитил Орифию. Кроме того, сам Сарпедон, получив тяжелую рану (как своего рода намек на будущую судьбу), приходит в себя от порыва северного ветра Борея. Основа имени героя sarp– соотносится с harp– («хватать», отсюда «гарпия»). По одной из версий мифа, гарпии – дочери Борея. И они могут быть исполнителями воли Зевса и Аполлона, перенося в данном случае не душу, а тело героя.
Согласно Гесиоду, люди «золотого века» умирали «как бы объятые сном». Сон и смерть – состояния почти тождественные. Люди «золотого века», погибая, получали «царский почетный дар», geras – особый род time. Поколение «серебряного века» было погублено Зевсом по причине того, что оно не воздавало должного time олимпийским богам, а потому оказалось не способно выполнять роль служителей (therapon) бессмертных, приносить им жертвы и тем самым отождествляться с ними. Уклонение от уподобляющего богам служения ведет к гибели. Тем самым, смерть героя не минует, но уподобление божеству все же сохраняется в посмертной славе – культе. Посмертное бессмертие – получение kleos aphithon в эпической поэзии. Бессмертным не стать, если не умереть.
Герой связан с определенным символизмом – с опознаваемыми символами, приметами, позволяющими сопоставить человека с героическим сюжетом и именем, известным из эпоса. Знак (sema) может быть открыт родным и близким героя (philoi). Например, Одиссея, изменившего облик, узнают по шраму на ноге его престарелый отец, няня и верные пастухи. А Пенелопа опознает и «понимает» (anagignosko) его по одежде, подаренной ею самой. Неузнанный пастухом Евмеем Одиссей, принявший облик бродяги, получает от того указание не слоняться вокруг дворца, чтобы его кто-нибудь не покалечил и «следить за такими вещами». Одиссей отвечает, что он понимает указание (gignosko), потому что способен узнавать, о чем идет речь (поео). Бытовой характер указания сопряжен с совсем небытовым ответом Одиссея. Но этот ответ не обращает на себя внимания пастуха, который лишен noos. Слушатель поэмы, напротив, получает иллюзию способности к распознаванию знаков. Он-то знает, в чем дело.
Эти внешне обыденные признаки на самом деле создают возможность самого эпического сюжета: герой отмечен sema именно для того, чтобы его можно было узнать. Так же может быть отмечен и любой другой человек, но он не попадает в эпос, остается за пределами памяти певцов. Остаются только признаки героя.
Зачастую Зевс подает знак, подлежащий толкованию, в виде молнии. Когда Одиссей молит Зевса дать ему знак, что он одолеет навязчивых женихов своей жены, Зевс посылает молнию и вкладывает «пророчество» в речь рабыни, мелящей зерно. Ее речь обозначена словом epos и содержит мольбу к Зевсу наказать женихов, которые делают ее труд нестерпимо тяжелым. Поэзия становится sema, а ее смысл распознается с помощью noos.
Зевс в «Илиаде» диктует свою волю мановением головы. Гера корит его, что он не высказывает смысла этого символа с помощью epos. Зевс отвечает, что «слово» (muthos) он хранит в своем noos. При этом «Илиада» как раз отражает эпическое воплощение воли Зевса – sema его noos.
Зевс наделяет sema тайным смыслом – это священные символы, какими бы обыденными они ни казались. Sema Зевс посылает ахейскому войску: змея пожирает восемь птенцов и их мать. Прорицатель Калахас опознает в этом знаке грядущее разрушение Трои. Приам видит посланную Зевсом птицу и полагает этот символ добрым знаком для себя: он может без опасения идти к ахейским кораблям.
В «Одиссее» прорицатель Феоклимен предпочитает покинуть пир женихов, усмотрев в их безудержном смехе дурной знак: «злая судьба близится к вам». Предводитель женихов – Антиной (Anti-noos – противоразумный) не видит знаков, которые говорят о скорой его гибели от руки Одиссея.
Некоторых людей эпос наделяет (через богов) способностью замечать (поео) знаки, а значит – и толковать их. В грудь прорицателей, пророков (mantis) Зевс вкладывает истинный noos. Семантика – sema-mantis – пророческое толкование символов с помощью noos. Сам Аполлон пользуется мантическими способностями: например, узнает (gignosko) в пролетевшем вороне сына Зевса (Гимн Гермесу). И все же знаки богов и случайные события смешиваются, отчего суеверия приводят к ошибкам, и воля богов видна лишь в развязке любого сюжета.
Узнавание символов – noos – происходит от индоевропейского корня *nes-, «возвращаться к свету жизни». В греческом neomai означает просто «возвращение», производное от него nostos – «возвращение домой», а другое производное – noos. На примере Одиссея хорошо видно, что его способность к noos приводит к nostos. Понимая знаки, он находит путь домой даже вопреки воле Посейдона и опасности «забвения» (lethe) – как в случаях с лотофагами и Киркой.
Колесница, подъезжающая к поворотному знаку
Serna – это исходно не только «знак», но и символ могилы или гробницы – земляной курган или надгробие. Собственно, это «знаки» становятся приметами, структурирующими пространство. Дороги прокладываются от знака к знаку, от знака дороги ветвятся в разные стороны, знаки становятся поворотными столбами на соревнованиях колесниц. Это не только пространственная метка, но и kleos – реальное воплощение славы героя, прославленное в поэмах вместе с его деяниями.
Обратный пробег колесниц называется neomai. В Немейских одах Пиандра содержится тот же термин во фразе: «богач и бедняк возвращаются (neomai), пройдя мимо Смерти». Sema в виде поворотного столба – это знак Смерти, могила. Но также sema – это знак возможной жизни после смерти или оживления. Noos пророка Тиресия сохраняется в его душе (psukhe). Это свойство, позволяющее psukhe воссоединиться с телом, вернуться к жизни. Или иметь возможность познания после смерти как у Тиресия – и это его исключительное свойство, позволяющее Одиссею в Аиде беседовать с мудрецом.
На мюнстерской гидрии колесница Ахилла мчится вокруг знака над могилой Патрокла, рядом бежит сам Ахилл, верху парит psukhe Патрокла и возвышается символ могилы Ахилла и Патрокла – маяк у Геллеспонта, «чей блеск виден издалека» («Одиссея»).
