Ракеты и люди. Фили-Подлипки-Тюратам - Черток Борис Евсеевич (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗
Фамилии создателей нашего атомного оружия и всех ученых, имевших отношение к проблемам ядерной науки, до начала пятидесятых годов были надежно засекречены. Даже мы, ракетчики, имевшие высокую форму допуска к секретным работам, до поры не ведали, кто и что делает в атомном королевстве. Только после официального сообщения в августе 1949 года о появлении нашей атомной бомбы я услышал фамилию — Курчатов. Вскоре на одно из очередных испытаний атомной бомбы на Семипалатинский полигон получили приглашение Королев и Мишин. Вернувшись, Королев, полный впечатлений, рассказывал, что руководит всеми проблемами «Черная борода» — академик Игорь Васильевич Курчатов, в то время уже дважды Герой Социалистического Труда.
Только после этого я наконец вспомнил, что встречался с неким Курчатовым, работавшим в Ленинградском физико-техническом институте. Дома я отыскал в своей книжной свалке чудом уцелевшую после многочисленных переездов тонкую книжку-монографию «Сегнетоэлектрики» — авторы И.В. Курчатов и Л.М. Неменов. Все сходилось. Тот самый Курчатов, консультацию которого по поводу своего очередного изобретения я получил в 1934 году.
Между тем на заводе готовилась сенсация международного масштаба. В ноябре 1934 года в Париже открывалась Всемирная авиационная выставка. Для полета в Париж на выставку были подготовлены ТБ-3 в «экспортном» исполнении. С них сняли все вооружение. Установили новое радиооборудование. Приборные панели пилотов и бортмехаников были заменены на более нарядные. Все, что можно было, во внутреннем оборудовании хромировали или покрывали лаком «мороз». Одним словом, наш мрачный темно-зеленый бомбовоз превратился в комфортабельный оранжево-голубой самолет с самым современным навигационным оборудованием.
Советская делегация вылетела в Париж во главе с Миткевич. Ольга Миткевич, руководитель советской делегации, бывший работник Коминтерна, владевшая тремя европейскими языками, директор крупнейшего в Европе авиационного завода, вызывала во всех слоях французского общества сильнейший интерес. Для французских коммунистов это было прекрасным источником наглядной агитации и пропаганды. Советский павильон пользовался наибольшим вниманием. Миткевич проводила многочисленные пресс-конференции, посещала рабочие клубы, встречалась с представителями деловых кругов. Это были звездные часы ее жизни. Но история вмешалась в ее судьбу.
1 декабря в Ленинграде был убит Киров. Миткевич поняла, что это убийство будет иметь тяжелые последствия для партии и страны. Она прервала свое пребывание в Париже и срочно вернулась в Москву.
Зимой 1935 года по распоряжению Миткевич меня отозвали на завод. Я был включен в комиссию по выяснению причин массовых отказов в системе бомбосбрасывания. Председателем комиссии был назначен Александр Надашкевич — руководитель разработок вооружения самолетов в КБ Туполева.
Миткевич сама собрала всю комиссию на заводском аэродроме и, показав на заставленное десятками самолетов летное поле, сказала: «Мы не могли сдать эти машины потому, что с них бомбы не сбрасываются когда нужно или сбрасываются самопроизвольно. Сделайте же что-нибудь! У завода сорван план. Такого позора еще не бывало. Я собрала в комиссию разработчиков, теоретиков и практиков. Неужели вы не способны понять, что надо сделать? Черток, ты изобретаешь новый прибор, но это будет не скоро. Разберитесь, что делать с этими машинами сегодня. Помогите заводу!» К нам обращался не грозный парторг ЦК, а попавший в беду директор завода. В ее обращении звучали нотки отчаяния.
Всегда щегольски одетый, с профессорской бородкой клинышком, Надашкевич слыл крупнейшим специалистом по технике авиационного вооружения. Отобрав трех «практиков», в число которых попал и я, он сказал: «Отцы! Просмотрите всю проводку. От гребенок на ЭСБР до каждого пиропатрона. Обязательно найдем дефекты».
С двумя мастерами-электриками Майоровым, Эйгером и бригадой монтажников самолет за самолетом мы прозванивали и прощупывали каждый проводок и каждую клеммную коробку. Заменили несколько ЭСБРов. Обмотали изоляцией массу оголенных мест. Браковали партии пиропатронов. Беда заключалась в том, что надежность и безопасность пиропатронов в принципе трудно достижимы для однопроводной схемы электрооборудования самолетов. Тем не менее скрупулезный профилактический ремонт помогал.
Недели через две самолеты начали разлетаться по воинским частям.
Я вернулся в свою спецдабораторию, заслужив благодарность Николая Годовикова, который в тот период был начальником ОТК и сильно переживал срыв плана по вине низкого качества выпущенных самолетов.
Та встреча на аэродроме с Ольгой Миткевич оказалась последней. Начались черные дни репрессий не только против невиновных в убийстве Кирова монархистов, но и против многих членов партии, подозреваемых в симпатиях к Кирову. Дело в том, что на XVII партсъезде многие делегаты поговаривали о выдвижении Кирова на пост Генерального секретаря. Миткевич была в их числе. Пришло время расправиться со всеми, заподозренными в излишних симпатиях к Кирову.
Обстановка на заводе была тяжелой. Один за другим исчезали из цехов руководители партийных организаций, которые хлопотами Миткевич были переведены на завод из аппарата ЦК и Московского комитета. Затем начались аресты и среди ведущих специалистов завода. В начале 1935 года Миткевич заболела. Было объявлено, что она снята с должности директора и направлена на учебу в Военно-воздушную академию имени профессора Н.Е. Жуковского.
Я обмолвился матери, что Миткевич у нас больше не директор. К моему удивлению, это известие она восприняла очень тяжело. Впервые мать рассказала мне о свидании с Миткевич по поводу моей судьбы. Во время той единственной встречи выяснилось, что у них были общие знакомые по подпольной деятельности. Миткевич, по словам матери, совершенно необыкновенная и выдающаяся женщина. «Такие люди облагораживают партию. Но их слишком мало», — сказала она.
Во время учебы в ВВА Миткевич пыталась хлопотать о многих так называемых «врагах народа». Она считала их честными и преданными партии людьми. В 1937 году она снова тяжело заболела. Известно, что из больницы она отправила письмо Сталину и Берии. Сразу по выходе из больницы она была арестована.
Ее дальнейшая судьба мне неизвестна. Миткевич реабилитировали посмертно после XX съезда партии. Обстоятельства смерти, место и дату выяснить не удалось.
В КБ БОЛХОВИТИНОВА И КОСТРе
В конце 1933 года инициативная группа ведущих ученых Военно-воздушой академии имени Н.Е. Жуковского разработала проект дальнего тяжелого четырехмоторного бомбардировщика, который в ближайшие годы должен был заменить морально стареющие ТБ-3. Опираясь на достижения авиационной техники, предлагалось создать бомбардировщик, который был бы качественно новым шагом в самолетостроении. Он должен был развивать скорость до 330 км/ч, летать на высоте 6000-7000 м, поднимать до 5000 кг бомб при максимальной дальности 5000 км.
Начальник ВВС Алкснис обратился к Миткевич с предложением создать при заводе № 22 специальное конструкторское бюро для разработки ДБ-А — дальнего бомбардировщика «Академия». Предложение было поддержано Глававиапромом, Тухачевским и Орджоникидзе. Так было создано при заводе свое опытно-конструкторское бюро. В отличие от серийного КОСТРа его называли КБ-22, или КБ Болховитинова. Это последнее крупное мероприятие, которое успела осуществить Миткевич по инициативе Алксниса, сыграло через много лет большую роль в истории ракетной техники.
В конце 1934 года мой электробомбосбрасыватель приобрел вполне товарный вид. Я очень спешил и погнался за двумя зайцами. Первым было стремление сдать прибор на госиспытания в НИИ ВВС, получить «Красную книгу» — официальное заключение о допуске к летным испытаниям. Вторым было горячее желание совершить вместе с Катей летом 1935 года восхождение на Эльбрус. Оба зайца были мною упущены.
Во время очередных испытаний — подрыва десятков пиропатронов — в моей спецлаборатории появился председатель заводского общества изобретателей с небольшим «активом», а следом за ним — два военных инженера высокого ранга. Это были Виктор Болховитинов и Михаил Шишмарев. В их присутствии мне был вручен значок «Почетный изобретатель СССР». Высокие гости ознакомились с содержанием моей деятельности и задавали вопросы не столько по технике, сколько по тактике бомбометания. При этом они спорили между собой. Из разговора я понял, что чем «выше стремим мы полет наших птиц», тем труднее осуществить точное бомбометание. Для высотного и скоростного бомбардировщика накрытие малоразмерной цели: моста, здания или корабля — дело совершенно безнадежное. Нужны новые методы прицеливания и объединения прицела со сбрасывателем в единую систему. Короче говоря, мне предлагалось безотлагательно перейти на работу в новое КБ и возглавить бригаду спецоборудования. Бригада почти укомплектована, а руководителя пока не было. Проектировался новый бомбардировщик, следовало проявить максимум инициативы и изобретательности, чтобы в максимальной степени повысить обороноспособность самолета при нападении истребителей и точность бомбометания. К работе предлагалось приступать немедленно, новый бомбардировщик — в будущем краса и гордость наших ВВС — должен взлететь в марте 1935 года! Все хлопоты по испытаниям ЭСБРа в НИИ ВВС Болховитинов брался уладить и мне для этого выделял помощника. Что касалось премии за изобретение, то через УВВС он тоже все мог уладить.
