Молотов. Полудержавный властелин - Чуев Феликс Иванович (читать книги онлайн полностью .TXT, .FB2) 📗
…Тем временем подходили родственники, гости. Всего собралось четырнадцать человек.
— Мы сегодня в ограниченном составе, — сказал Молотов. — Решили в два часа обедать.
Молотов поднялся над составленными столами, пересчитал число тарелок, уточнил, сколько будет народу. Увидев на столе две бутылки сухого вина и по бутылке шампанского, водки и коньяка, сказал, что этого много, чтобы открывали вино, либо водку, либо коньяк. Увидев, что я уже открыл коньяк, не позволил внуку откупорить водку. Эта бережливость, вряд ли жадность, проявлялась в нем всегда, но сейчас, с годами, обострилась. Он из тех людей, кто привык на себя тратить минимум.
Одной из родственниц сделал замечание, что надо здороваться. А до этого был в хорошем расположении духа. Быстро стал раздражаться, может, оттого, что не все слышит, о чем говорят за столом. А слуховым аппаратом пользоваться не любит: и трещит, и не нравится ему. Я вспомнил, как он рассказывал, что Ленин весьма не любил, когда его видели в очках…
Уселись за стол, он произнес тост, подняв рюмку с красным сухим вином:
— По праву самого старшего за этим столом я хочу выпить за шестьдесят восьмую годовщину Великой Октябрьской социалистической революции, за то, чтобы каждый из нас сделал что-то полезное для нашей революции!
Я сидел с ним рядом, видел, что ест он неторопливо, мало, всего понемножку. Звонили, поздравляли его с праздником, он к телефону уже не подходил.
Он в обычной своей коричневой рубахе навыпуск, серых брюках, черных, начищенных ботинках. Левый глаз совсем сощурен, закрыт… Говорилось несколько тостов. Неожиданно он сказал, что мы здесь не напиваться собрались, а отметить годовщину Октября. Такого раньше не было. Примерно через час он встал из-за стола, сказал: «Обед окончен» — и ушел отдыхать. Мы продолжали сидеть за столом. Мне показалось, что ему сегодня особенно стало обидно, что никто из руководства не поздравил его — единственного из ныне здравствующих членов Военно-революционного комитета по подготовке Октябрьского восстания.
07.11.1985
«Грамотность-то мала»
Встретились в новом, 1986-м. Спрашиваю:
— Сейчас все больше говорят о том, что в 1937 году уже не было врагов Советской власти, врагов революции…
— Это пустые головы. Прошло почти семьдесят лет, их еще полно, а тогда только двадцать лет минуло!..
Сегодня много пишут о жульничестве, о приписках. Я думаю, что больше будет пользы, если мы станем не просто говорить об этом, а каждый на своем месте бороться с этим злом. Нам надо всем проснуться и быть самим прежде всего честными. Вот тогда наша партия пойдет вперед и мы будем продвигаться все дальше по пути социализма и коммунизма. Ведь невзирая на все, большевики сумели выстоять и в более трудные годы!
01.01.1986
«Разрешенная храбрость». Последний новый год
После обеда, на котором Вячеслав Михайлович произнес первый и заключительный тост, я проводил его наверх, в светелку, снял с него неизменную коричневую рубаху, расстегнул брюки, помог переодеться. А потом свел вниз по ступенькам в спальню, раздел и уложил в постель.
Расспрашиваю его об иркутской ссылке 1916 года. Он немного рассказал, а потом говорит:
— Ну ладно, свои новости расскажите — не то, что было миллион лет назад.
— Был съезд писателей РСФСР, очень бурный. Почувствовали демократию, «захлопывали» ораторов, топали ногами. Михалков встал и говорит: «Вы зачем сюда пришли? Вы какого черта здесь собрались?» Кто-то из зала: «Это говорит сын камер-юнкера!»
Выступил Евтушенко. Смысл его речи — какой хороший был Ленин и какой хороший сейчас Горбачев.
— Вот как? — реагирует Молотов.
— Да. И какой плохой был Сталин.
— Сволочь он, конечно, — говорит Молотов об ораторе.
— В печати многое вырезали. Он выступал против самовосхваления: вот Ленин себя не восхвалял, не то что его незавещанный преемник Сталин, который потом душил кибернетику, генетику, лишил наших детей компьютера…
Я подумал: если Сталин душил кибернетику, то каким же образом мы смогли всего через четыре года после его смерти запустить спутник?
— Ничего от него хорошего ждать нельзя, — сказал Молотов.
— Хвалил Ленина и Горбачева, и вроде такая смелая речь у него! Я вспомнил слова Маркса.
— Ну-ка скажи.
— «Нет ничего подлее разрешенной храбрости».
01.01.1986
Я написал очерк о Молотове. Он прочитал, сделал замечания, в целом одобрил. Я предлагал очерк последовательно в несколько редакций, везде охотно брали, обещали, но при всей нашей якобы гласности напечатать не смогли. Тогда я направил очерк в ЦК КПСС. Меня пригласили для беседы, из которой стало ясно, что очерк напечатан не будет. Со мной разговаривали два ответственных работника ЦК. Их суждения я и попросил Молотова сегодня прокомментировать.
Выслушав меня, он сказал:
— Сейчас идут большие изменения. Есть ли уверенность, что мы выстоим? Я имею в виду дело социализма.
Сейчас это во многом будет зависеть от отношения к Сталину.
— Мне сказали в ЦК, что в 1920 году на бюро Нижегородкого губкома вам было вынесено партийное порицание за интриганство.
— Было, — отвечает Молотов. — Я выступал там против местных работников. Нет, не за интриганство они меня, а они хотели утвердить свою линию обывательского типа, ничего особенного не трогать, никого не задевать… Это 1920 год. А в 1921-м по предложению Ленина я стал Ответственным секретарем ЦК — после этого порицания от Нижегородского губкома.
— Еще говорят: Ленин назвал вас «каменной ж…».
— Знали б они, как Ленин других называл! Ленин ввел меня в Политбюро — первым кандидатом! Мое назначение было для меня самого неожиданным. Многие были недовольны этим, потому что я всегда боролся за ясную и твердую политику, и Ленину, видимо, нравилось это. Не все было ясно, не все готово, и хлеба не было, а вот как-то победили все-таки! Значит, на чем-то держались. Я считал, что отказаться от нэпа никак нельзя и плыть по течению нэпа тоже нельзя. Конкретно это сформулировать было непросто, и на этом некоторые пытались вести какую-то свою линию — показать практически обывательство и добродушие, но это не давало бы пользы и завлекло бы нас в еще более трудное положение. Но, несмотря на все трудности, партия боролась за линию и добилась того, что троцкисты, зиновьевцы и бухаринцы были разбиты, и при всех недостатках, при всем том, что надежных коммунистов было мало, вот этот тончайший слой коммунистов, о котором Ленин пишет, он все-таки сыграл громадную роль. Если бы его не было или он был бы еще тоньше, то дело могло бы лопнуть и руководство страной не было бы организовано. А вот прошли через эти трудности, иногда как будто на волоске висело дело, а вот все-таки не выпустили руль из рук. В Политбюро было три ярых оппозиционера, но в скрытом виде, и я с ними боролся, помогая Ленину. Сталин обыкновенно не углублялся в теоретическую сторону вопроса, а Ленин и практическую, и теоретическую стороны умел связать, в этом его заслуга. Ну, и Ленин перебарщивал кое в чем.
Однако без решительных мер, без критики оппортунизма мы бы не прошли, мы бы лопнули, потому что вот именно на волоске висело дело. Они не хотели уступать, а у нас в руках были все-таки более надежные части партии. Это надо всегда помнить. И размахнутьдя ни в одну, ни в другую сторону нельзя. Неточно, неясно, но надеждами жили, не сдавали позиций, не скатывались к обывательщине. Вот в нижегородской обстановке и в других многих местах тогда обывательщина захлестывала, но победить не смогла. В этом я вижу заслугу партийцев, которые глубоко понимали Ленина, хотя не всегда умели правильно защищать эту линию — по-иному не научились. А все-таки пропустили такого, как Хрущев, на самую верхушку. Многим это нравится сейчас, в этом-то и опасность большая, что некоторые поддерживают социализм, а в душе у них другое, в душе они не верят.
