Над Курской дугой - Ворожейкин Арсений Васильевич (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Нестройный ответ не волнует командира. Он знает: летчик, получив задание, уже живет думами о предстоящем деле. Хотя фронт находится в тридцати километрах и в воздухе ничем не обозначен, летчик всеми мыслями там, на передовой. В его воображении возникает вся обширная панорама наземного сражения и возможная воздушная обстановка, в которой придется действовать. Купин, хорошо понимая состояние людей, не повторяет своего вопроса, а только проницательно окидывает всех взглядом, как бы убеждаясь по особым приметам в готовности каждого выполнить поставленную задачу.
Правофланговые младшие лейтенанты Боровых и Баранов — ветераны полка. Он уверен: эти не подведут. На счету каждого уже по десятку сбитых фашистских самолетов. Умелые и опытные бойцы, они скоро перейдут в другой, соседний полк, формирующийся из мастеров воздушного боя.
С ними сержант Сергей Лазарев. Как и большинство высоких людей, он чуть сутулится. Самый молодой летчик в полку и воюет еще недавно. Губы плотно сжаты — первый признак внутреннего напряжения. Синие с прищуром глаза доверчиво устремлены на командира. В них и задор, и суетливое нетерпение, свойственное еще неопытным воздушным бойцам. Купин постоял около Лазарева, но ничего не сказал.
Младший лейтенант Архип Мелашенко — небольшой, не в меру раскрасневшийся, с очень взволнованным рыжеватым лицом. Вся его фигура выражает какую-то безотчетную тревогу. Он заметно переживает: видно, как нет-нет да и вздрогнет левая рука. Воюет он с начала организации полка, не раз палился в огне, а переживает, нервничает, как перед первым вылетом. Может, война не закалила, а, наоборот, ослабила его сердце, нервы?
— Не холодно? — спрашивает Купин.
Архип вздрогнул, еще сильнее зарделся, словно его пристыдили за что-то, и поспешно ответил:
— Нет.
По лицам товарищей пробежала улыбка, разрядив их скованность.
Около меня Дмитрий Иванович задержался. То ли желая подбодрить, то ли просто еще раз решил напомнить:
— Прошу особо обратить внимание на линию фронта. В случае какой-нибудь неприятности тяните на свою территорию. В бою от группы не отрываться! — И, доброжелательно улыбаясь, заключил: — Все будет хорошо…
Хотя я на добрые десять лет старше многих из стоящих со мной в строю летчиков, в глазах Купина все равно «новичок», необстрелянный боец.
Замки парашюта застегиваются непослушно. Мелко дрожат пальцы. Ловлю себя на этом и думаю: «А кому это не знакомо? Одно дело говорить о войне, решать учебные тактические задачи, но совсем другое — самому идти в бой».
Какая-то оторопь, безотчетная спешка… Знаю — нехорошо, но все равно не в силах ничего поделать с собой. Волнение, присущее человеку, составляет одно из свойств его природы и, может быть, один из признаков деятельной натуры. Если бы я не понимал, на что иду, очевидно, и не волновался бы… Наблюдаю за товарищами и вижу: каждый старается ничем не показать своего душевного состояния. Владеть собой — мужество. А кто из нас не хочет быть мужественным?
Над аэродромом появились наши штурмовики. Взлетаем шестеркой. Звено в четыре самолета ведет капитан Купин. Чуть в стороне — пара Андрея Боровых.
У меня не убирается шасси. Проверяю, выполнил ли все требования инструкции. Вроде все, однако ручка, которой должен сделать сорок семь оборотов, не двигается с места.
С неубранными колесами в бой лететь нельзя: теряется скорость, да и мотор можно перегреть. На этой машине вчера летал, все было нормально. В чем дело? Еще раз проверяю последовательность своих действий и обнаруживаю техническую неисправность.
Возвращаться? А если будет бой, возможно, кто-то погибнет? Конечно, упрека никто не бросит, однако подумают, что, если бы я полетел, несчастья могло не случиться: наших на один самолет было бы больше. От такого предположения крепнет решимость остаться в строю, быть рядом с товарищами.
В такие минуты сомнений летчики редко руководствуются официальными правилами, словно забывают их, и действуют в общих интересах, рискуя собой. И наоборот, тех, кто следует строго предписаниям, осуждают…
Капитан Купин, у которого я иду ведомым, машет рукой: «Возвращайся!» Делаю вид, что не понимаю, он же настойчиво повторяет. Я по-прежнему «не понимаю», успокаивая себя тем, что на И-16 можно драться и с неубранным шасси. Наконец, Дмитрий Иванович грозит кулаком, тычет им по голове, потом по козырьку кабины, напоминая, что я такое же бестолковое «бревно», как и эта часть самолета. В конце концов ведущий, убедившись в моей «непонятливости», перестал сигналить. А я весь отдался полету. Раз и навсегда принятое решение, хотя, может быть, и неправильное, приносит душевное равновесие.
Успокоившись, внимательно наблюдаю за происходящим. Как найти свой аэродром после боя — это меня не тревожит: накануне все оглядел с воздуха и обдумал. По железной дороге Торжок — Ржев, которая сейчас стелется левее, всегда можно восстановить ориентировку.
Пятерка Ил-2 в плотном строю клина плывет на небольшой высоте. Мы летим сзади штурмовиков попарно уступом влево. Строй разомкнут: это не отвлекает внимания на пилотирование в группе, и летчики имеют возможность наблюдать за всем, что делается вокруг. А маневренность? Тоже ничем не стеснена. Каждый отдельно и все вдруг могут в любую сторону развернуться, не мешая никому. Чем же отличается сейчас боевой порядок от времен Халхин-Гола? В парном построении и разомкнутости. В 1939 году мы уже применяли эшелонирование групп по высотам. Жаль, что сейчас этого нет.
Вдали от дыма и гари волнами туманится горизонт. Близок фронт. Чуть левее в лучах солнца заблестели колокольни оккупированного Ржева. Значит, враг совсем близко. В прозрачном воздухе противника нет. Мне не терпится увидеть линию фронта, и я смотрю вниз.
Волга! Знаю — внизу немцы. Но где же они? Кроме леса, изрытой земли и полусожженных деревень ничего не видно. По расчету, передний край должен быть где-то под нами.
Чтобы с воздуха читать расстилающуюся карту войны, нужно не только по бумаге изучить расположение войск, а, как говорят, «врасти» в наземную обстановку. Только многократные полеты позволяют понять эту своеобразную географию.
