Три миллиона лет до нашей эры - Матюшин Геральд Николаевич (книги онлайн полные версии txt) 📗

Кертис проанализировал образцы Серлинга. Один из них дал дату 1,8 млн. лет, другой — 1,6 млн. лет. Это были почти точно те даты, которые предлагали для КБС специалисты по ископаемым свиньям. Они были в восторге от новых дат.

Р. Лики был в замешательстве. В общем обзоре гоминид Рудольфа, который он написал для «Сайнтифик Америк» в 1978 г., он заметил несоответствие между фитч-миллеровскими датами и датами Кертиса, но не указал, которые он считает верными. Однако даты показывали, что череп 1470 не мог быть древнее чем 2 млн. лет.

В августе 1982 г. в Москве состоялся XI Международный конгресс ИНКВа, ИНКВ — это Международный союз по изучению четвертичного периода. На конгрессе была образована специальная секция под названием «Проблемы антропогенеза и палеоантропологии». Харрис и Айзек представили совместный доклад под таким длинным названием: «Археологические находки как свидетельство деятельности ранних гоминидов, эскарп Карари, Кооби Фора». Вывод доклада четкий — дата орудий в слое КБС Кооби Фора между 1,3 и 1,6 млн. лет. Глин Айзек признал поражение. Правда, сам он на конгресс не приехал, доклад читал Джон Харрис. Харрис выступил на конгрессе в Москве и со вторым докладом: «Археологические открытия в Афаре, Эфиопия: доисторическая стоянка Гона». Соавтором его доклада был молодой, но уже к тому времени достаточно известный Дональд Иохансон. В нашей литературе его называют Джохансоном, но о нем чуть позднее. Сначала закончим разговор о дате Кооби Фора. Почему там произошла такая большая ошибка, чуть ли не на миллион лет?

В чем же дело? Почему даты расходились на 700 тыс. лет?

Все дело в чистоте образцов. Кертис и его группа в Беркли внимательно изучили образцы под микроскопом и заметили, что в туфе КБС было немного зерна более древнего происхождения. Они ухитрились выбросить древние загрязнения перед тем, как делать анализ образца. Результаты были убедительно согласованными: они все группировались около 1,8 млн. лет. Тогда они проверили два разных материала в образце: кристаллы полевого шпата и стекловидную пемзу. Оба были проверены на атомных счетчиках на калий-аргон и дали одинаковую дату: 1,6—1,8 млн. лет. Кооби Фора стала такой же по возрасту, как и олдувайские стоянки. Череп 1470 оказался не древнее олдувайских «умелых».

Значит, человек «помолодел» на целый миллион лет? И он живет не 3, а только 2 млн. лет, как это установил Луис Лики еще в начале 60-х гг?

Нет. Не успели отгреметь бои за Кооби Фора, как были найдены новые стоянки, на сей раз не в Восточной Африке, а в Эфиопии. Там была найдена стоянка Гона с каменными орудиями возрастом в 2,6 млн. лет. Там же были обнаружены новые предки человека возрастом около 4 млн. лет. Обо всем этом и говорилось на конгрессе в Москве в 1982 г. Человек не хотел «молодеть».

Новые останки предка человека нашел молодой палеоантрополог Дональд Джохансон в местности Хадар.

5. Следы на пепле

5.1. Ее называли Люси

5.2. Следы на пепле

5.3. Итоги и проблемы

5.1. Ее называли Люси

Дональд Джохансон, ученик Кларка Хауэла, добыв деньги на экспедицию на север Эфиопии в Хадар, где встречались ископаемые, приехал на конференцию по озеру Рудольф в 1973 г., чтобы уговорить специалистов ехать с ним в Хадар.

Он рассказывает: «Я говорил о Хадаре с энтузиазмом, с каким только мог. Присутствовала дюжина специалистов по плио-плейстоцену, людей с большой славой, некоторые, я надеялся, будут сотрудничать со мной. Получить их согласие было, однако, нелегко. Они вежливо слушали... мои предсказания того, какие предки там могут быть найдены. Они слушали меня потому, что я был „человеком Хауэла“. Я работал три сезона с ним в Омо и получил от него хорошие рекомендации.

Но сам я никогда не возглавлял экспедиции. Где были гарантии, что я способен на это? Каков был „калибр“ других сотрудников в моем отряде? Как надежны были мои стратиграфические наблюдения? Мог ли я быть уверен в том, что Эфиопия разрешит искать у себя стоянки? Насколько обеспечена датировка моих местонахождений? Да и вообще найду ли я их снова? Точно ли я отметил их местонахождение на карте? А лаборанты? Есть ли они, сделают ли они в срок все необходимые чертежи и анализы? Или придется десятками лет уговаривать их сделать все необходимое, пока кто-то из музейных работников сам не вспомнит о том, что надо все же что-то делать для экспедиции? Это важные вопросы, и они могли испортить все. Большое несчастье для занятого археолога попасть в такое положение, при котором дело терпит неудачу от недостатка внимания, недостатка материалов, недостатка решимости организаторов и, что хуже всего, от недостатка доверия к его находкам.

Я отчаянно нуждался в помощи специалистов Африки, но заполучить ее я мог только в том случае, если завоюю доверие на конференции по Рудольфу в 1973 г.

Я убеждал этих людей, что если я найду им кучу костей, то они могут быть уверены в дате. Я объяснял, что отложения в Хадаре сравнимы с нижними горизонтами Омо, но у нас ископаемые лучше и их больше, они могут дополнить Омо, Я нажимал на Алана Джентри из Британского музея, специалиста по антилопам, обещая ему кучу превосходных антилоп. Я говорил Джону Харрису о жирафах. Я говорил с Базилем Куком о свиньях. Я делал большое дело разговорами.

Я уехал в Хадар, но очень немногие твердо пообещали приехать туда».

О самой интересной находке в Хадаре Джохансон рассказывает так:

«В то утро 30 ноября 1974 г. я проснулся, как обычно в экспедиции, на рассвете. Я был в Эфиопии, в лагере на берегу мутной реки Аваш, в местности, называемой Хадар, около сотни миль северо-западнее Аддис-Абебы. Я был руководителем группы ученых, ищущих ископаемых.

Несколько минут я лежал в своей палатке, разглядывая брезент надо мной... Было относительно холодно, но не более чем 26° С. Воздух ни с чем не сравнимый, кристальный запах раннего утра пустыни, слегка приправленный запахом приготавливаемой пищи... Для большинства американцев в лагере это было лучшее время дня.

Я вышел из палатки и взглянул на небо. Снова безоблачный день, снова безупречное утро пустыни... Я вымыл лицо и взял чашку кофе у лагерного повара. Том Грей присоединился ко мне за кофе. Том был аспирантом, приехал в Хадар изучать ископаемых животных и растения, реконструируя насколько возможно точно типы и взаимоотношение того, что жило здесь в различные времена в отдаленном прошлом, и климата того времени. Моя собственная цель — причина для экспедиции — были гоминидные ископаемые: кости вымерших предков человека и его близких родственников. Я интересовался доказательствами эволюции человека. Но понимал, что наши поиски должны были быть подкреплены работой таких специалистов, как Том.

— Так что у нас на сегодня? — спросил я. Том сказал, что он наносит места находок ископаемых на карту.

— Когда ты пойдешь маркировать местонахождения 162?

— Я не совсем точно представляю, где это 162, — сказал он.

— Ну, тогда я покажу тебе его.

Я не собирался идти этим утром с Греем...

Я должен был остаться в лагере в это утро, заниматься бумажными делами, но я не остался. Я чувствовал сильный подсознательный толчок, побуждение идти с Томом, и я послушался побуждения. Я записал для себя в дневнике: „Ноябрь 30.1974. Местонахождение 162 — с Греем до обеда. Чувство хорошее“.

Как палеоантрополог, человек, который изучает ископаемых предков человека, я сверхсуеверен. Многие из нас такие потому, что в работе мы зависим в большой мере от везения. Ископаемые мы находим чрезвычайно редко, и есть палеоантропологи, которые за всю жизнь так и не нашли ни одного ископаемого. Я один из наиболее везучих. Это всего мой третий полевой сезон в Хадаре, а я уже нашел их несколько. Я знаю, что я счастливый, и не пытаюсь скрывать этого. Вот почему в своем дневнике я записал: „чувство хорошее“. Когда поднимался утром, я чувствовал, что это один из тех дней, когда судьба дарит счастье. Один из тех дней, когда может случиться удивительное».