Легендарный барон - Князев Николай (книга регистрации TXT) 📗
Барон Унгерн намечал коренную реорганизацию денежного хозяйства Срединного царства. Для разработки нового финансового законодательства и для проведения в жизнь этой серьезнейшей реформы приглашен был действительный статский советник И. А. Лавров, опытный и способный чиновник Министерства финансов. Из этих любопытных начинаний ничего не вышло, потому что уже в июне 1921 г. определилось, что Монголия потеряна для белых.
После того, как значительная сумма попала в руки красных под Троицкосавском, у барона осталось не очень-то много денег. В момент катастрофы, то есть 19–20 августа 1921 г., в денежном ящике Азиатской конной дивизии имелось лишь несколько тысяч рублей билоном.
Второй, то есть ургинский денежный ящик, поручен был попечению интендантского чиновника Коковина. Когда последний бежал из Урги на автомобиле вместе с бутафорским начальником штаба, помощником присяжного поверенного Ивановским, то захватил с собой весь вверенный ему остаток денежных знаков. Этот груз Коковин и Ивановский благополучно доставили к Буиру (Буир-нур), где стоял небольшой отряд связи барона с Хайларом. Специально организованная комиссия приняла там по акту от Коковина нижеследующие ценности: 3 пуда 37 ф. золота, 4 пуда билонного серебра, 18000 руб. банковским серебром, 2 пуда ямбами и рубленым серебром и 1400 американских долларов. Часть золота роздана была чинам буирнурского отряда, а также и прибывшим из Урги раненым (по 50 р. на человека); 20 фунтов золота взяли себе Коковин и Ивановский, 20 фунтов получил комендант Урги подполковник Сипайлов. Слишком, видно, много было крови на этих деньгах, потому что никому они не пошли в прок…
Правда, Коковин и Ивановский ухитрились провезти деньги во Владивосток, но едва ли смогли их там использовать, потому что оба они остались в Приморье после занятия этого края большевиками в 1922 г.
Что же касается Сипайлова, то он спрятал деньги в воде, под берегом, в укромном местечке. Но китайцы, арестовавшие его по обвинению в убийстве китайских и иностранных граждан в Урге, говорят, вынудили под жестокими пытками указать, куда он скрыл свою сумочку с золотом. Равным образом и остальные участники дележа унгерновских денег отказались от них в пользу китайского военного командования. Не исключена возможность, что в окрестностях Урги и по сию пору хранятся некоторые ценности, зарытые Сипайловым и другими членами отряда.
В виде исключения, барон оплачивал в твердой валюте услуги чахар, а также расходы по привлечению на свою сторону сердец монгольских чиновников и духовенства. Унгерн не по средствам щедро оплачивал молитвы буддийских монахов. Как правило, он выдавал от 2 до 8 тысяч рублей на монастырь, но в каком-то одном исключительном случае взнос с той же краткой пометкой «на молитвы» равнялся 200000 рублей (по свидетельству бывшего начальника штаба полковника К-на).
В своих тратах на монастыри барон преследовал политическую цель. Он лично знал, что в этой стране монашество имеет исключительное влияние на политику и что путь к сердцам кочевников шел через карманы многочисленного духовенства, которое в то время (1921 г.) в глазах простого народа сохраняло еще непререкаемый авторитет. Вероятно, неплохо было бы сделать какую-то ставку и на самих кочевников, помимо ухаживания за монахами и чиновниками, но у нашего диктатора не было для этого достаточно досуга и опыта. Этот порядок не нравился некоторым из унгерновцев. «Кадровые даурцы», например, осуждали финансовую политику барона за то, что он жесточайшим способом выколачивал от них деньги и ценности, полученные ими в качестве приза войны, для того, чтобы тотчас же переместить эти милые безделушки в другие карманы.
Китайское командование оставило в унгерновском районе наследие из 18000 лошадей и 5000–6000 голов крупного рогатого скота. Ввиду того, что основным, даже единственным предметом питания унгерновских частей являлось мясо этих животных, можно считать, что барон был обеспечен довольствием почти на целый год. Перед выходом из Урги в поход на Троицкосавск в мае 1921 г. Унгерн приказал перегнать на реку Орхон в свои новые базы 3000 голов рогатого скота и примерно такое же количество лошадей. Часть гурта и табуна последовала за бароном в троицкосавский поход и попала к красным. Уцелевший скот доставлен был на Селенгу в лагерь генерала Резухина. Этих животных мы гоняли с собой в поход по 1-му отделу Забайкальского казачьего войска.
Хлеба в Азиатской конной дивизии не выпекались, потому что барон категорически это воспретил. Если представлялась возможность, интендантство выдавало муку в сыром виде, одновременно с этим уменьшая мясной паек. Весной 1921 г. барон приказал сделать большие запашки хлебных злаков в плодороднейших долинах рек Хары, Орхона и Про. Но жатву собрала Красная армия. Унгерновское интендантство не имело времени заняться сбором своего хлеба, потому что пришлось спешно очистить указанные районы в первых числах июля месяца 1921 г. Всего лишь 50 возов зерна, вместо ожидаемых нескольких тысяч пудов было вывезено на базу на р. Селенга. Во время нашего марша по русской территории интендантство покупало муку у жителей по способу меновой торговли. По условиям тогдашнего рынка, крестьяне охотно отдавали нам 2 пуда ржаной муки за один аршин мануфактуры или же за одну восьмую плитки чая.
Чай занимал третье место в довольствие чинов Азиатской конной дивизии, непосредственно после мяса и муки. Китайские торговые фирмы оставили на ургинских складах солидные запасы всевозможных чаев. Следовательно, дивизионное интендантство имело в Урге и в новой базе на реке Селенге более, чем значительные запасы этого товара. Гораздо хуже обстояло дело со снабжением дивизии солью, потому что продукт этот являлся предметом роскоши для коренного населения страны. На ургинском рынке никогда не имелось запасов соли; не было ее и у нас. Но когда соль вышла, мы быстро отвыкли от нее, и в дальнейшем не испытывали никаких страданий от того что ели мясо в пресном виде. Еще легче человек примиряется с отсутствием сахара.
В целом ряде хозяйственных начинаний барона самым интересным являлся кожевенный завод. Это предприятие принадлежало когда-то еврейским коммерсантам, но пришло в упадок задолго до занятия Урги бароном. Унгерн мгновенно возродил дело. Завод весной выпускал уже прекрасную кожу для сапог и тонкую цветную замшу для одежды (барон дал распоряжение одеть дивизию в кожаные куртки и такие же брюки). Свыше 2000 комплектов готового кожаного обмундирования досталось красным в Урге. Следует также отметить оборудование скипидарного завода на прииске Дзун-модэ. По мысли барона, скипидар должен был заменить для автомобилей бензин, в котором в Урге ощущался недостаток.
Глава XIII
До взятия Урги барон Унгерн не расформировывал 1-го Татарского и 2-го Анненковского полков и не доводил эти 3-сотенные части до нормального полкового состава. В до ургинский период он находил более для себя удобным порядок деления на сотни и дивизионы. Последние были составлены по племенному признаку, например бурятский дивизион, чахарский и, перед самым взятием Урги — тибетский дивизион. Тибетцы впоследствии именовались личным конвоем Богдо-гэгэна. В награду за разумно проделанное ими похищение Его Святейшества, они получили также и священное знамя, перед которым монголы падали ниц. Остальные сотни бароновского отряда не входили ни в какие соединения и значились по фамилиям своих командиров.
Недели через две после занятия Урги барон объявил приказ о мобилизации всего русского населения Монголии, начиная от восемнадцатилетнего возраста. За неявку грозила смертная казнь, а все опоздавшие к назначенному часу лишались права на льготы по семейному положению. Эта мера дала барону около 1000 бойцов. В Урге в дивизию влилось 110 офицеров, служивших во время гражданской войны в корпусе генерала Бакича и в других частях армии адмирала Колчака.
В связи с событиями в городе застряло три генерала. Барон любезно предоставил им возможность выехать на Дальний Восток. Унгерн откладывал со дня на день обнародование приказа о мобилизации, может быть, потому что являлся убежденным противником такого способа пополнения войск. До мобилизации он переформировал некоторые из своих частей и создал новую систему военно-административного управления. Он начал с того, что расформировал штаб, оказавший ему немало услуг в боях с 1 по 5 февраля. Начальник штаба, Генерального штаба полковник Дубовик получил скромную должность заведующего оружием. Объяснялось это тем, что барон не переносил офицеров Генерального штаба. Дубовика заменил военный чиновник, бывший помощник присяжного поверенного Ивановский, который имел лишь весьма отдаленное знакомство с военной службой. Ивановский возглавлял личный штаб барона — полувоенный, полуполитический. В Маймачене создан был штаб генерала Резухина, на которого барон возложил руководство операциями против отошедших к Троицкосавску китайцев. Свой личный штаб «дедушка» приказал перевести в Хурэ.
