Очерки Петербургской мифологии, или Мы и городской фольклор - Синдаловский Наум Александрович
В начале XX века в Петербурге был открыт Народный дом Николая II, который пользовался среди петербуржцев необыкновенной популярностью. Он считался образцом современной архитектуры. Его изображения часто появлялись в специальной и массовой литературе. Среди петербургских филокартистов бытует легенда о том, как однажды в Стокгольме была заказана партия открыток с изображением этого дома. Из-за досадной ошибки иностранного переводчика в надписи на открытке слово «народный» было переведено как «публичный». Тираж открыток прибыл в Кронштадт, где при досмотре с ужасом обнаружили прекрасно отпечатанный текст: «Публичный дом императора Николая II». Вся партия якобы тут же была уничтожена.
Это был не единственный курьез, связанный с буквальным переводом названия «Народный дом». Однажды, во время визита в Петербург французских военных кораблей, в Народном доме был устроен прием в честь моряков дружественного государства. На другой день во всех французских газетах появились крупные заголовки: «Reception dans la maison publique de Saint Petersbourg», что в переводе на русский язык означало: «Прием в публичном доме Санкт-Петербурга».
Впрочем, чужие языки таили в себе и политические опасности. Однажды их удалось избежать исключительно с помощью изящного лингвистического приема. За неделю до начала Первой мировой войны в Петербург с официальным визитом прибыл президент Французской Республики Раймон Пуанкаре. Ему устроили пышную встречу, в обязательную программу которой входило исполнение «Марсельезы» – мятежного марша восставших марсельцев, ставшего государственным гимном Франции. И, чтобы скрыть от русских исполнителей свободолюбивый текст революционной песни, пришлось прибегнуть к маленькой хитрости. К нотам, выданным музыкантам, был приложен невинный текст с бессмысленным набором русских слов: «Алена салом нос потри…», имитирующим бессмертные слова французского гимна: «Вперед, сыны отечества…» («Alons, enfants de la Patrie…»). С помощью такой мнемонической уловки будто бы было легче запомнить ритм марсельского марша и при этом не заразиться опасными идеями от подлинного текста.
Обращение к оригинальным текстам, минуя услуги переводчиков, придавали городскому фольклору не только некоторую пикантность, но и окрашивали его благородной патиной интеллектуального блеска, тем более когда это касалось фразеологических конструкций с использованием подлинных латинских крылатых выражений, дошедших до нас через века и тысячелетия. Так, знаменитое донесение Юлия Цезаря римскому сенату о победе над понтийским царем «Veni, vidi, vici» («Пришел, увидел, победил») стало смысловой частью пародийного двустишия, посвященного петербургскому ресторану «Вена»:
В «Вене» три девицы:
Veni, vidi, vici.
Ресторан «Вена» находился на Малой Морской улице. Недалеко от него, на Невском проспекте, в первом этаже дома № 46 в начале XX века распахнул двери посетителям другой популярный ресторан «Квисисана». Название представляет собой русскую транскрипцию латинской фразы: «Qui si sana», то есть «там, где оздоровляют». Sana является латинским корнем, знакомым нам по таким словам, как санаторий, санация, санитар и т. д. Так что питерские гастрономы не лукавили, когда отмечали, что такое название вполне соответствовало безупречной ресторанной кухне, вполне отвечавшей высоким требованиям петербургских любителей изощренной кулинарии. Завораживала и звучная ритмика заморского названия, которая вызывала такие сложные ассоциации, что в петербургском салонном фольклоре появилась поговорка, которую щеголи той поры любили произносить по латыни: «Mens sana In Quisisana» – «Здоровый дух в „Квисисане“». Именно так говорили древние римляне, формулируя свое отношение к гармоническому развитию духовных и физических сил гражданина и воина: «Mens sana In corpore sano» – «В здоровом теле здоровый дух».
3
В мировой истории словообразования личное имя занимает одно из самых почетных мест. Слова, образованные от собственного имени или фамилии, называются именными. Мы с ними хорошо знакомы с детства, порой даже не догадываясь об этом. Многие названия календарных месяцев происходят от имен римских императоров, «мавзолей» – от имени карийского царя Мавзола, «дизель» – от имени немецкого инженера Рудольфа Дизеля, «асфальт» – от имени баварского землевладельца Леопольда Асфальта, «одеколон» – от имени города Кёльна и так далее, и так далее. Есть такие слова и в петербургском лексиконе. В создании многих из них сыграл свою созидательную роль городской фольклор.
Среди именных слов, сохранившихся с конца XVIII века, в речевом обиходе бытуют фольклорные названия первых бумажных денежных знаков, введенных в обращение Екатериной II. Сторублевые купюры с изображением портрета императрицы в народе получили названия «катя», «катюха», «катеринка», «катенька». Купюры достоинством в 500 рублей, украшенные портретом Петра I, назывались «петенька». Традиция присваивать деньгам нарицательные имена, образованные от имен собственных, сохранилась и в дальнейшем. Бумажные денежные знаки, выпущенные Временным правительством Керенского, в фольклоре назывались «керенками». Во время Гражданской войны свои собственные деньги имели и области, контролируемые генералом Деникиным. Они имели подпись министра финансов деникинского правительства Н.В. Чайковского. Среди коллекционеров такие купюры до сих пор называются «чайковками». Первые советские бумажные деньги с изображением Ленина в народе получили название «ленинки». В скобках заметим, что уже давно в словари городского жаргона попало и нарицательное название всех без исключения денег: «бабки», по изображению Екатерины II – «бабушки» русских бумажных денег.
Мы уже знаем об арестантских комнатах при полицейских управлениях, широко известных в народе как «кутузки». Есть и другие примеры образования подобных именных слов. В старом Петербурге одно время вошли в моду высокие тугие галстуки, которые в обиходной речи называли «горголии» по имени известного щеголя, действительного статского советника, сенатора и обер-полицмейстера Петербурга в 1811–1821 годах Ивана Савича
Горголи. Придуманную неистощимой фантазией неисправимого романтика Александра Грина воображаемую страну, описанную им в повестях и романах, современники называли «Гринландией». После революции завхозом в Доме ученых работал известный владелец знаменитого в свое время ресторана «Вилла Родэ» – Адольф Родэ. По воспоминаниям современников, в голодное послереволюционное время он много сделал, чтобы облегчить жизнь петроградских ученых. Неслучайно Дом ученых называли «РОДЭвспомогательный дом». «Проскурятником» и «Запесочницей», по именам своих ректоров Н.М. Проскурякова и A.C. Запесоцкого, называют студенты Горного института и Гуманитарного университета профсоюзов свои Alma mater. «Доминиканцами» в дореволюционном Петербурге окрестили постоянных посетителей первого петербургского кафе «Доминик», владельцем которого был швейцарец Доминик Риц-а-Порта. В 1930-х годах на Невском проспекте начал работать первый кукольный театр марионеток под управлением Евгения Деммени. Впоследствии театру было присвоено его имя. По аналогии с «доминиканцами» посетителей театра ленинградцы называли «демминиканцами».
Многие персонажи петербургской истории, исключительно благодаря стилистическим, фонетическим или иным особенностям своих имен, вошли в такие популярные смеховые жанры городского фольклора, как анекдоты и каламбуры. В 1960-х годах, после разоблачения культа личности Сталина и ужасов сталинского террора, в народе началась интенсивная эксплуатация «говорящей» фамилии архитектора Растрелли. Вот один из них:
...
Берия на экскурсии по Ленинграду. Экскурсовод обращается к высокому гостю: «Лаврентий Павлович, кто из петербургских архитекторов вам ближе всего по душе? Монферран? Кваренги?..» – «Растрелли».