Игры писателей. Неизданный Бомарше. - Радзинский Эдвард Станиславович (книги регистрация онлайн бесплатно .txt) 📗
– Или... в них нуждаетесь вы – чтобы держать в руках генерала.
– Это несущественно. Существенно лишь то, что я выставляю на торги темную подноготную великого человека. Плата – нужные мне документы о генерале. Выгодный обмен.
Бомарше засмеялся.
– Итак, мои бумаги в обмен на доносы о Бомарше? Кратко. И делово. Но вместо этого... Вместо этого Бомарше решил произнести любимый им монолог.
– Вы отказываетесь?
Будто не слыша, Бомарше продолжал:
– Актеры, гражданин Фуше, обычно жаловались на длину моих монологов. Так что наберитесь терпения. Надо вам сказать, я всегда хотел взять какую-нибудь возвышенную классическую пьесу и написать приземленное продолжение. Ну, к примеру, сочинение Шекспира «Ромео и Джульетта» – изложить эту любовную историю в пересказе слуг Монтекки и Капулетги.
Трагедия и Любовь – языком лакеев!.. Я не написал этой пьесы, как, впрочем, и многого другого – и спасибо судьбе, что не сделал этого. Ибо оказалось, что она написана и называется: «Жизнь литератора в записи лакеев из полиции». Благодарю вас за труд, вы превосходно изложили эту пьесу. А теперь маленький комментарий самого героя... Да, я был секретным агентом короля. Вы правы, я часовщик, и мне всегда было интересно, как движутся, подталкивают друг друга колесики интриги! Да, две мои первые жены были много меня старше. Но это был особый век! Румяна, мушки, парики, удобный полумрак будуара и прочие тайны и ухищрения лишали людей возраста. Всем мужчинам было немного за тридцать, а всем дамам едва за двадцать. Вы жили в монастыре. А Париж...
– Париж был тогда вавилонской блудницей.
– Сладостной блудницей, скучный гражданин Фуше. Это был последний век, когда правили женщины. Гостиные представляли собой самое увлекательное поле брани, где шло непрерывное сражение. Все мужчины думали о том, как соблазнить женщин, все женщины – как побыстрее быть соблазненными... Я был молод и неопытен. Она приняла меня в полумраке, сидя у камина, ее крохотная ножка покоилась на маленьком стульчике. И красота маленькой ступни обещала восхитительные колени... Она была достаточно мудра, чтоб разрешить мне проверить это предположение. И я начал свое исследование. «Колени – это последняя станция, где прощаются с дружбой и начинается любовь», – так простодушно я написал ей потом. Мой первый поцелуй выше подвязки... Я пребывал в безумии... но в галантном безумии. В ответ на оказанную милость я тотчас польстил ей строчкой любимого Вольтера: «Белая шея чиста, как алебастр, а внизу раскинулась холмистая долина Амура: пышная грудь возбуждает желание... и жадно хотят припасть к ней уста». Она была хорошо воспитана и тотчас обнажила грудь для дружеского поцелуя. Я не медлил, и она прижала мою голову к себе обеими руками. И, раздеваясь, с восхитительной улыбкой сказала: «Я уверена, что одежду выдумал какой-то горбатый карлик, чтобы скрыть свое тело».
– Содом и Гоморра – вот во что вы превратили Францию! Мы сожгли, уничтожили ваш грешный век!
– Точнее, обезглавили. И торопливо насиловали несчастных аристократок, приходивших к вам просить за возлюбленных. Вы были уверены, что несколько поспешных содроганий на бесчувственном теле женщины – это и есть обладание! Вы – лишенцы Любви.
– И все-таки, обладатель Любви, вы отравили ее – свою первую жену?
– Безусловно. – Бомарше расхохотался, глядя на потрясенное лицо Фуше. – Любовниками мы расставались в темноте. Впервые при свете утра я увидел ее после нашей супружеской ночи. Так я открыл ее лицо без румян. Это был шок... И с той поры я старался возвращаться из Версаля от своих царственных учениц как можно позже. Версаль... там все дышало галантным безумием... В темноте ночи сколько раз я наталкивался на стонущее чудовище о двух головах... И все же мне приходилось возвращаться в благоразумную семейную постель – кладбище желаний. Так что вы правильно догадались: я убил ее. Мы все убиваем тех, кто нас любит. Яд – это все, что может выдумать полицейская фантазия... Послушайте, скучный человек, я убил ее орудием куда похуже яда. Я убил ее Нелюбовью.»
И следующая была старше меня. Жены, которые старше мужей... они им еще и матери. У меня рано умерла мать... Но вторая была только любовницей. Высокая красавица, сложена, как богиня... Она обожала мужские костюмы с обтягивающими рейтузами, чтобы вы могли грезить о ее теле... И все свершилось так быстро! Сколько прелестных обычаев уничтожили зануды, устроившие революцию... например, «1ауа1з» – утренний туалет знатных дам, когда они принимали поклонников. Она приняла меня в ванной, лежа под простыней. Что может быть чувственней тайны обнаженного женского тела, закрытого жалким куском материи? Когда камеристка покинула комнату, я в самых изысканных выражениях попросил дозволения откинуть простыню. Дозволение было дано – но «лишь на мгновение». И я получил представление о прелестях, которые мне сулили. Но камеристка сообщила о возвратившемся муже, ситуация стала скучной, и я удалился. Но уже в следующий раз она приняла меня в постели. Легкая муслиновая шаль на белых точеных плечах не скрывала грудь... Она отправила меня взглянуть, куда запропастилась ее негодница камеристка. Конечно же я ее не нашел. И конечно же, когда я вошел, она уже спала. По галантному обычаю она позволила себе проспать самое интересное... проснувшись невинной. Но уже на следующий день я был приглашен ночью на ее половину. Венец галантного приключения был тогда публичен – дамы любили объявлять о новом обладателе своего сердца и тела. Она приказала постелить солому перед своим домом, чтобы все знали: здесь боятся шума экипажей, ибо этой ночью в доме нужен покой. Утром она принимала подруг с темными кругами вокруг глаз. И все обязаны были говорить восхищенно: «Как вы утомлены».
Вот правда, которую так скучно описали доносы. Вот чего был лишен гражданин Фуше в своей тихой провинции... А умерла она от чахотки. Никогда я не плакал так, как после ее смерти... Что же до старика Дюверне, то он обожал меня, и я его тоже. Он не просто научил меня зарабатывать большие деньги, не только посвятил в тайны и радости охоты за деньгами. Он объяснил мне то, чего вы не знаете: самое важное – не нажить деньги, а суметь их истратить в свое удовольствие Это и значит быть повелителем денег... А слухи, самые гнусные слухи... да, они нас преследовали. Что делать... «Нет такой пакости, самой нелепой выдумки, на которую не клюнула бы толпа» – его фраза, которую я вставил в свою пьесу. Старик был мудр, он вдоволь накормил меня своими изречениями... Фигаро– это он, а не я. И это его слова: «Смейтесь чаще, смейтесь, чтобы не заплакать...»
– Я видел в театре все ваши пьесы. Я помню.
– И все-таки не отказывайте Бомарше в удовольствии еще раз процитировать не столь плохие реплики. Поверьте, я читаю свои пьесы куда лучше актеров, которые их играют. Что же касается посмертной клеветы, которой вы мне грозите, то это от незнания. Поверьте, если в будущем все ваши гнусности опубликуют... – Бомарше приник к уху гражданина Фуше и прошептал, как величайшую тайну: – ...это только продлит мою славу. Ничто так не укрепляет посмертную судьбу писателя, как дурные слухи. Толпа обожает грех. И поклоняется, и помнит тем дольше, чем больше у знаменитости масштаб негодяйства.
– Итак, вы отказываете в моей просьбе?
– Но с большой благодарностью. Я рад, что вы дали мне перелистать мою жизнь. Мне это сегодня необходимо... Это была нелегкая жизнь. Я играл на всевозможных инструментах, но музыканты меня не принимали всерьез – я был для них часовщиком. Я изобретал часовые механизмы, но часовщики злословили на мой счет – я был для них всего лишь музыкантом. Я начал писать пьесы, но все говорили; «Куда он суется, лучше бы делал свои часы». Я начал писать стихи и песни, но никто не считал меня поэтом – я был для них драматургом. Я издал Вольтера, но печатники заявляли: «Зачем суется в издатели этот глупец, лучше бы оставался писателем». Я вел торговлю по всему свету, но негоцианты не принимали меня всерьез, ибо я был для них неудачливым издателем. Я, как никто из французов, столько сделал для свободы Америки, но никто не позаботился заплатить мне хоть грош – я был для них богатым торговцем. И вот сегодня благодаря вам я смог подвести итог. Я спрашиваю себя: кем же я все-таки был? Только самим собой. Свободным даже в оковах, веселым в опасностях, я был ленив, как осел, и, как осел, всегда трудился» я был верен одной, любя при этом многих... я был свободен – свободен, как ветер! Я был – Бомарше! – Он вздохнул и добавил: – Надо сократить.
