Повести - Рубинштейн Лев Владимирович (читать книги полностью .txt) 📗
— Да, милостивый государь! Служить благу общему есть обязанность гражданская!
Услышав слово «служить», Рябинин успокоился и даже вытащил из кармана табакерку и платок. Его обязанностью было отдать племянника в руки наставников, и он свою обязанность выполнил.
С Жанно сняли мерки для обмундирования и обуви. Снимали долго и тщательно. Придворные портные и сапожники совещались и записывали столбцы цифр в толстые книги.
— Попрощайтесь с вашим почтенным дядюшкой, — сказал директор, — и не расстраивайтесь. Вы, я вижу, юноша здравомыслящий. Будущее ваше принадлежит отечеству.
Директор обратился к высокому человеку, который молча стоял в тени, Жанно поначалу вовсе этого человека не заметил и посмотрел на него с удивлением. Глаза у этого человека были полузакрыты, а поверх галстука висел крест.
— Мартын Степанович, — сказал директор, — поручаю вам ещё одну юную душу: Пущин Иван. — Директор повернулся к Жанно. — Это наш инспектор, господин Пилецкий-Урбанович, — пояснил он, — будьте с ним откровенны, слушайтесь его. Он всегда возле вас будет.
Директор поцеловал Жанно в лоб, сел и углубился в книгу.
Инспектор взял Жанно за руку, как маленького, и повёл его в здание Лицея.
Лицей стоял рядом с дворцом — четырёхэтажный дом строгого вида. Лестница, по которой инспектор тащил Жанно, была крутовата. Жанно пытался избавиться от руки инспектора, но рука у него была железная, как лапа хищного животного.
— Как понравился вам наш директор? — спросил Пилецкий, не глядя на Жанно.
— Очень понравился, — отвечал Жанно.
Пилецкий промолчал. Втащив воспитанника на четвёртый этаж, он вдруг спросил отрывисто:
— В бога веруете?
— Я крещёный.
— Этого мало, — сурово сказал Пилецкий, — надо веровать сердцем… Вот ваша комната.
Комната была узка, тесна и темновата. На двери было написано «№ 13 — Иван Пущин». Над надписью было прорезано окошечко, задёрнутое кисейной занавеской.
Комната Жанно не понравилась. Но он повеселел, поглядев на соседнюю дверь: «№ 14 — Александр Пушкин» и такое же окошечко.
— Позвольте узнать, Пушкин здесь? — спросил он.
— Не приехал, — сухо отвечал инспектор.
Жанно с Пушкиным подружился ещё в Петербурге. Александр с дядей жили в гостинице (Пушкины приехали из Москвы). Гулять мальчики ходили в Летний сад. Играли в чехарду и в кегли. Пушкин бывал то в хорошем, то в плохом настроении. В хорошем он прыгал, скакал через высокие кусты — прыгун он был отличный, — кувыркался, шумел и изображал танцоров. В плохом — молчал, грыз ногти, надувал губы и глядел исподлобья. Середины у него ни в чём не было. В кегли он играл с увлечением, но горячился, посылал шары в сторону и бледнел, когда проигрывал.
— Нельзя же всегда выигрывать, — говорил ему Жанно.
Пушкин вдруг начинал хохотать, набрасывался на Жанно и щекотал его до упаду. Дело кончалось борьбой, из которой увесистый и спокойный Жанно всегда выходил победителем.
Пушкина в Царском Селе не было. Лицей был почти пуст; за приехавшими учениками никто не смотрел. Жанно бродил по бесконечным аллеям Екатерининского парка, тоскливо ступая по опавшей листве. На пруду он познакомился с Панькой, который оказался отличным проводником.
— Извольте поглядеть, ваше благородие, на те колонны. Павильон, название ему «Эрмитаж».
— Зачем?
— При покойной царице изволили кушать и развлекаться.
— А там что?
— Павильон, название ему «Камеронова галерея».
Жанно посмотрел — белая галерея, с террасами и лестницей к пруду, словно висела в воздухе, озарённая косыми лучами осеннего солнца.
— Статуи заметьте: старинный силач Геркулес и богиня Флора, которая деревьям и цветам начальница.
— А зачем галерея?
— Изволили гулять и развлекаться.
У Паньки на всё был один ответ. Зачем «Вечерний зал», спрятанный в густой зелени? «Танцевать и развлекаться». Зачем «Грот» на северном берегу пруда? «Отдыхать и развлекаться». А тройная «Рамповая аллея», обсаженная вязами и липами? «Известно, гулять и развлекаться»…
Жанно долго стоял перед затерявшейся в огромном парке небольшой статуей. Статуя изображала девушку, печально сидящую над разбитым кувшином. Из кувшина текла струя воды.
— Как красиво! — сказал Жанно.
— Фонтан, — невозмутимо сообщил Панька. — Начальство приказало в кувшине дыру просверлить и воду пустить, будто бы только что разбился. Называемое «Молочница». Господам придворным смотреть и развлекаться.
— Эх ты, профессор! — фыркнул Жанно и дёрнул Паньку за вихор.
— Я тут родился, — обиженно сказал Панька, — а брат мой в гвардии солдатом служит.
Жанно посмотрел на него и улыбнулся. Панька не был похож на сыновей дворцовых служителей, которые выросли возле дворца и привыкли с малых лет угодливо кланяться старшим и задаваться перед младшими, Панька был человек простодушный. Живя среди слуг и статуй, он понабрался важных слов, но никакой спеси в нём не было. Отец его попал в садовники из суворовских солдат, а мать была крепостной крестьянкой.
— Отец рассказывал, что при покойной царице тут славно развлекались, — сказал Панька, — не то что в России…
— В России? А тут тебе не Россия?
— Тут Царское Село, — пояснил Панька.
Жанно поглядел вдаль — туда, где за гущей деревьев, за Гатчинскими воротами, охраняемыми гвардейским караулом, начиналась «настоящая Россия» — страна приземистых чёрных изб, скрипучих колодезных журавлей и сиротливых берёзок.
Эту страну Жанно видел только из окна кареты.
Из-за пруда раздался трубный сигнал. В гвардейских казармах играли вечернюю зорю. Играли протяжно, сурово и торжественно. Эхо повторяло в садах звук воинской трубы.
— Ваше благородие, пора в Лицей, — напомнил Панька.
К середине октября лицейские собрались. В одиннадцатом номере по явился Володя Вольховский, мальчик смуглый и черноволосый, похожий на галку и никогда не улыбающийся. Он привёз с собой груду книг, всё больше про великих людей. Рядом с Жанно поселился Федя Матюшкин, небольшого роста тихоня. Дальше по коридору жил долговязый Илличевский, юноша болтливый и сварливый. Весь коридор знал уже, что Илличевский сочиняет стихи и рисует картинки и собирается после Лицея стать знаменитым поэтом. По другую сторону коридора в тридцать третий номер вселил Дельвига, который сразу же по приезде лёг спать. В тридцать восьмой номер внесли вещи Кюхельбекера. Вильгельм пошёл знакомиться с соседя ми, на ходу поссорился с Дельвигом, но тут же помирился, одолжил у Жанно мелок и написал на двери под своей фамилией: «Студент». Инспектор Пилецкий велел эту надпись стереть.
Пушкин приехал одним из последних.
Он не тосковал по дому, как Жанно. Наоборот, в Лицее ему понравилось.
— Мы тут как монахи в монастыре, — сказал он, — то будем сидеть по кельям, а то по ночам куролесить. Послушай, Пущин, давай ночью сходим на разведку. Тут, кажется, прямой ход во дворец через церковь.
Жанно обещал сходить. Но день оказался полным хлопот. До обеда всех позвали мерить мундиры и сапоги.
Форма лицеистов была сложна — недаром сам император её придумывал. Жанно с трудом надел на себя белый жилет, галстук и панталоны, облачился в синий мундир с красным воротником и нахлобучил на голову чёрную треуголку. На ногах у него были лакированные сапоги, выше колен — ботфорты.
Пушкин оделся быстро и ловко, посмотрел на себя в зеркало и прыснул.
— Ни дать ни взять — генералы! — сказал он.
Дельвиг медленно одевался, пыхтя и ворча. Кюхельбекер перепутал левый сапог с правым. Горчаков потребовал, чтоб его одели — он не умел одеваться сам.
Не успели снять парадное платье, как принесли обычное — такие же мундиры, но брюки синие и вместо высоких сапог полусапожки.
— Господи, и это каждый день натягивать! — стонал Дельвиг.
