Эликсир и камень - Бейджент Майкл (книги онлайн .txt) 📗

В то же время герметизм дал нам нечто большее, чем просто абстрактное или теоретическое понимание, нечто большее, чем общая философская ориентация. Он также познакомил нас с теми способами, при помощи которых «магия» – почти всегда это были темные формы «магии» – живет и действует в современном западном обществе. Другими словами, герметизм позволил нам понять, каким образом некоторые его основные идеи и принципы были украдены и использованы с откровенно корыстными целями. Слово «магия» – по крайней мере в современном мире – превратилось в метафору для определенного рода хитрой манипуляции, для искусства «создавать события», не имеющего ничего общего с самим герметизмом.

Герметизм также открыл нам новый взгляд на историю. В соответствии с традиционными учебниками того времени, а также лекциями большинства наших профессоров такое исключительное явление, как Возрождение, имело в своей основе ценности, которые впоследствии были названы «гуманистическими», – ценности, выразителями которых являлись Мартин Лютер, Эразм Роттердамский и автор «Утопии» сэр Томас Мор. Разумеется, для нас был привлекателен такого рода гуманизм. Однако в процессе самостоятельных занятий и знакомства с новым поколением исследователей, представленных такими личностями, как Эдгар Уинд и Фрэнсис Йейтс, Возрождение постепенно представало перед нами совсем в другом свете. Вне всякого сомнения, это явление было многим обязано гуманистическим идеям, но ничуть не меньше, а возможно и больше, оно взяло от герметической мысли и герметических традиций. Выяснилось, что истинной движущей силой Возрождения была «магия».

Это открытие стало для нас основанием для другого, о котором академическая наука – в полном соответствии с послевоенным рационализмом – благоразумно умалчивала. Если Возрождение в большей степени основано не на гуманизме, а на герметизме, то так называемый «человек Возрождения» – фигура, которая олицетворяет эту эпоху в глазах следующих поколений, – не мог быть Лютером, Эразмом или Томасом Мором. Тогда кто же он? Вскоре мы нашли его среди тех личностей, которых Фрэнсис Йейтс называла «магами Возрождения». Однако, получив возможность идентифицировать этих «магов» как исторических персонажей, мы осознали, что уже сталкивались с ними в форме вымышленных фигур. Мы познакомились с ними – хотя и в рамках строгой христианской морали – в лице доктора Фаустуса Марло. Мы познакомились с ними – теперь уже в более благоприятном контексте – в лице Фауста Гете. Чем пристальнее мы вглядывались в Фауста, тем значительнее казалась его личность. Для нас он стал олицетворением неугомонности, любопытства, отваги, жажды знаний, неприятия ограничивающих свободу условностей – всех тех качеств, которые были свойственны нашему поколению.

С кем стремится идентифицировать себя наша цивилизация? Ответ поначалу кажется совершенно очевидным. Люди продолжают говорить о «христианской цивилизации», «христианской культуре», «христианском мире». По-прежнему, хотя и не так часто, как в прошлом, приходится слышать и о «христианстве». По этим фразам становится понятно, что западное общество льстит себе, предлагая Иисуса Христа в качестве символа того мира, который оно создало. На самом деле наиболее точно западную культуру персонифицирует вовсе не распятый на кресте, кроткий, как агнец, «Спаситель». Совсем наоборот – это маг, колдун и волшебник, который, как утверждают легенды эпохи Возрождения, скрепил кровью свой договор с «дьяволом». Не Христос, а Фауст является олицетворением нашей цивилизации.

Сведения о Фаусте, или Фаустусе, дошли до нас – в основном, хотя и не только, – благодаря двум выдающимся произведениям литературы, пьесе Марло и драматической поэме Гете. Оба этих произведения знакомят западную цивилизацию с воплощением ее коллективной личности. Оба посвящены человеку, который ко времени нашей первой встречи с ним уже овладел всеми признанными науками, вобрал в себя весь широчайший человеческий опыт и задумался над тем, на что еще направить свои усилия – какие новые миры ему нужно завоевать, какие неизведанные области знания исследовать. В отличие от Иисуса Христа этот человек не стремится привести других людей к Богу или самому достичь единения с Богом. Наоборот, он сам хочет стать Богом – не больше и не меньше. Преследуя эту цель, он задействует все доступные для его времени технические средства, чтобы получить доступ к неограниченной и неиссякаемой власти, той власти, которая по законам традиционной христианской морали считалась «адской», «демонической», «дьявольской», «сатанинской». С хранителем этой власти Фауст заключает сделку. Он получает возможность удовлетворить свои желания, проникнуть в новые области знаний, подняться до самых высот и опуститься в самые глубины человеческого опыта, изучить и описать то, что до сих пор оставалось неисследованным. В обмен – после выполнения этих грандиозных планов – он отдает свою душу.

Существует, однако, важное отличие в трактовке этой истории между Марло и Гете, между взглядами середины шестнадцатого века и конца восемнадцатого и начала девятнадцатого столетия. В концовке пьесы Марло утрата Фаустом души является необратимой, безвозвратной, окончательной и не подлежащей отмене. В концовке поэмы Гете расставание с душой – благодаря вмешательству «das Ewigweibliche», «вечного женского начала», или «женственного начала», – прерывается, и Фауст получает шанс на освобождение и спасение.

Сегодня, в начале двадцать первого века, наша цивилизация имеет возможность написать собственный коллективный труд о Фаусте. Остается подождать, какой окажется концовка у этого произведения – как у Марло ил и как у Гете.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1. Гермес Трижды Величайший

Вне всякого сомнения, с самого начала эксперимента под названием «человек» среди людей встречались колдуны, шаманы, предсказатели, чудотворцы и целители. Задолго до появления письменной истории такие фигуры уже выполняли функции – иногда отличные друг от друга, иногда пересекающиеся – священнослужителя, пророка, мудреца, колдуна, прорицателя, толкователя снов, астролога, барда и лекаря. Их деятельность одна из первых нашла отражение в исторических документах.

На заре христианской эры на Ближнем Востоке таких фигур было великое множество. Некоторые даже утверждают, что сам Иисус был лишь одним из многих чудотворцев своего времени и его влияние на нашу цивилизацию можно считать лишь делом случая. Так, например, по мнению профессора Мортона Смита из Колумбийского университета, христианство представляет собой случайное явление, которое могло бы проявиться совсем иначе или не проявиться вообще. Учитывая случайный характер стечения обстоятельств, у нас вполне могло быть не два тысячелетия христианства, а два тысячелетия религии, основанной на учении, скажем, Аполлония Тианского. И действительно, Иисус – в том облике, как его представляет христианская традиция, – имеет много общего с Аполлонием.

Аполлоний родился в Тиане (современная Турция) в начале первого века нашей эры и умер между 96 и 98 годом от Рождества Христова. Жизнеописание Аполлония было составлено писателем Филостратом примерно в 220 году. В соответствии с преданиями, собранными и записанными Филостратом, Аполлоний исцелял больных, воскресил по меньшей мере одного человека, а после смерти был вознесен на небеса под пение жриц. По общему мнению, в юности он принял учение пифагорейцев. Аполлоний был убежденным вегетарианцем и носил длинные волосы. Неприятие убийства заставило его носить одежду из растительных волокон, отказавшись от кожи, меха и других продуктов животного происхождения. Страстное стремление к философскому исследованию мира побудило его много путешествовать – в Италию, Грецию, Египет, Сирию и Вавилон. Он отказывался посещать Палестину, потому что считал, что иудаистская традиция жертвоприношения в храме оскверняет как народ, так и страну. С 41 по 54 год нашей эры он жил в Индии, изучая индуистскую философию и то, что осталось от буддизма. Среди его приверженцев был римский император Веспасиан, который считал Аполлония своим духовным наставником. Считается, что Аполлоний придерживался единственно разумной философии в том, что касается души. По его мнению, «именно душа, которая не является объектом ни жизни, ни смерти, есть источник существования» [1].