Тайны Великой Скифии. Записки исторического следопыта - Коломийцев Игорь Павлович (книга жизни txt) 📗
Имя им — миражи
Мы живем на маленькой и очень тесной планете. С тех пор, как семь-шесть тысячелетий назад потомство Адама и Евы разбрелось по ее поверхности, Земля стремительно превратилась в некое подобие старой московской коммуналки, со всеми ее склоками и неизбежными территориальными конфликтами. Особенно много желающих занять чужую жилплощадь обнаружилось на просторах Евразийского материка, где всегда обитала большая часть представителей рода «хомо сапиенс», то есть людей разумных, как они с гордостью сами себя прозвали. От отвесных скал Пиренейского полуострова до поросших соснами заливов Желтого моря практически все удобные земли захватили племена-соседи. Одни пахали и сеяли, другие разводили скот. Кто-то ловил рыбу, а кто-то промышлял зверя. Но все — воевали. Лишь знойные пустыни Юга, бескрайняя сибирская тайга и высокогорные плато заселены были слабо. Но к жизни в тех суровых местах надо было приноровиться. Не каждый народ сможет привыкнуть к жаре и безводью или приспособиться к трескучим морозам. Туда бежали, как правило, слабые племена, преследуемые воинственными соседями, чтобы либо раз и навсегда смириться с существованием на окраине обитаемого мира — Ойкумены, либо, собравшись с силами, попробовать взять реванш у вчерашних обидчиков и выдворить тех с отчей земли.
Случалось, что изгнанники матерели, мужали и действительно прогоняли врага. В свою очередь, изнеженные потомки племен, еще вчера (по историческим меркам), два-три столетия назад огнем и мечом добывших плодородные долины и многотравные степи, в ужасе бежали прочь перед полчищами диких варваров, закаленных Севером или окрепших на Юге.
Впрочем, чаще бежали все же кочевые народы. Земледельцы предпочитали покориться пришельцам. Платить дань, поставлять воинов в их войско, терпеть унижения. Но и тем, кто выбирал бегство, приходилось несладко — вокруг ведь жили соседи, их приходилось теснить с оружием в руках. Последние тоже порой предпочитали покинуть свои наделы и удалиться в более спокойные края.
Так и катились по планете миграционные волны, с пугающей периодичностью забрасывавшие монголоидов в сердце Европы, а европеоидов — в глубины Азии, сметая казавшиеся незыблемыми империи, уничтожая династии и стирая имена этносов. Но только имена. Поскольку народ в принципе не может быть уничтожен другим народом. Как огонь нельзя потушить огнем, а реку нельзя осушить с помощью струй другой реки, так не в состоянии одно племя полностью искоренить другое. Ни один жестокий завоеватель не губит весь народ — ни свой, ни чужой. Даже если (что бывало не так уж часто) в результате кровопролитной войны отправляются в мир иной практически все мужчины племени, а женщины и дети попадают в рабство, то и эта трагедия не означает смерти этноса. С молоком матери впитывают младенцы древние традиции и уклад жизни предков — проходит обычно пара десятков лет, и словно из небытия возникает вновь народ, который все считали погибшим.
Устойчивость и стабильность этносов — этих уникальных форм человеческого общежития — просто поразительны. Некоторые из них, например, цыгане или евреи, волей судеб на тысячи лет оказались лишены исторической родины и обречены скитаться среди иноплеменников, враждебно настроенных к пришельцам. Выходцы из Индии постепенно забыли былую веру, израильтяне со временем утратили свой древний язык, но и те и другие смогли пронести сквозь века традиции, привычки, особый склад бытия, свой неповторимый внешний колорит и, главное, этнический Дух. То особое мировосприятие и осознание самого себя, что делает русского русским, грузина — грузином, француза — французом.
Конечно, История знает процесс ассимиляции — когда более сильные поглощают слабых соседей или просто сосуществующие мирно на одной территории племена сливаются в единое целое. Но ведь при этом от этносов, как будто полностью исчезнувших, многое остается: на генном уровне передаются грядущим поколениям расовый тип, антропологические особенности внешности, уклад жизни, песни, сказания, обычаи, культурные традиции и обряды. Зачастую остается Дух племени, поселяющийся в народе с новым самоназванием (этнонимом). Поэтому, по большому счету, все жившие когда-либо на Земле этносы бессмертны, в отличие от отдельных людей. Их облик, традиции, навыки, привычки и склонности благополучно сохранились в характерах и антропологическом типе ныне существующих народов, даже если последние о подобном родстве и не догадываются.
Правда, уже в наше время по мановению пера историка Льва Гумилева возникла и обрела популярность теория этногенеза, то есть в переводе на русский — народовозникновения. Согласно ей этносы тоже умирают. Их век безжалостно отмерен Львом Николаевичем в двенадцать-пятнадцать столетий. После чего народ либо гибнет, становясь добычей молодых агрессоров, либо, при благоприятных условиях, превращается в «реликт» — беспомощный и слабый остаток некогда могучего племени{64}.
Не будем до поры вступать в спор с одним из величайших ученых современности, тем более что у нас будет еще возможность проверить фактами эту известную концепцию, поговорим пока о другом. Даже если жизнь отдельных этносов ограничена промежутком в полтора тысячелетия, все равно, согласитесь, это немало. В то время как ныне на страницах исторических трудов и художественных произведений мы имеем дело с народами-«однодневками», которые возникают из Пустоты, вершат отмеренное число подвигов и громких деяний и вновь растворяются во мраке безвестности.
В седьмом веке до Рождества Христова на просторах Северного Причерноморья безраздельно господствовали царские скифы. Через четыре столетия их не стало. Готы, гепиды и прочие восточногерманские племена объявились здесь же во II–III веках и исчезли в VIII столетии. И уж совсем неприлично поведение знаменитых гуннов, которые ворвались в Европу и, блеснув на протяжении пары сотен лет, безвестно испарились. Одно из двух: либо многие этносы оказались не очень устойчивы, что противоречит нашим знаниям о природе этих образований, либо… либо мы имеем дело с явными заблуждениями представителей современной исторической науки, которые оказались не способны отследить весь жизненный путь того или иного племени.
И на то есть свои причины. Нелегко достоверно восстановить историю не имеющих собственной письменности варваров, которые к тому же упорно не желают пребывать на одном и том же месте, легко срываются в дальние походы, периодически меняют не только среду обитания, но и во многом — образ жизни, отдельные привычки, иногда даже язык. И все это осложняется еще тем обстоятельством, что имена народов в древности были весьма недолговечны. Древние хронисты не успевали записать один этноним, как он уже бывал отброшен и заменен новым. Народ, живший на берегах реки или склонах горной гряды и нареченный в честь этих географических объектов, перебираясь в другие края, менял и собственное прозвище. Смена руководящей верхушки, появление деятельного и прославленного вождя, меткая кличка, данная соседями, — словом, поводов к замене самоназваний было предостаточно.
Типичнейший пример такому положению дел — восточные славяне, непосредственные предки русских. В начале нашей эры они, вместе с западными собратьями и, возможно, балтами прозывались венедами. Затем появился новый этноним — склавины. К IV веку восточная ветвь славянского рода стала носить другое имя — анты. Позже их величали полянами, древлянами, северянами, ильменчанами, полочанами и дулебами. А уж потом они назвались Русью. За неполное тысячелетие четыре совершенных переименования.
Причем наши пращуры все это время жили в непосредственной близости к цивилизованным римлянам, грекам и византийцам, благодаря трудам которых мы сегодня можем эти изменения отследить. А если бы предки, подобно восточным германцам, перемещались по Евразии на многие тысячи километров в период Великого переселения народов? Или вообще, как кочевники, меняли б раз в столетие страны и континенты? Сумели бы мы их узнать после очередной смены имени и территории обитания?
