Тайна воцарения Романовых - Шамбаров Валерий Евгеньевич (версия книг .TXT) 📗
По уездам рассылались манифесты, объясняющие, что выборные в назначенный срок не прибыли, а ждать было нельзя, поэтому Собор созвали ограниченного состава и избрали Владислава на таких-то условиях. Провинция тоже стала присягать ему. Но Жолкевский понимал, что обман скоро раскроется, и спешил обставить русских. Стало формироваться “Великое посольство” к Сигизмунду и Владиславу, тоже от Земского Собора — вошли дворяне 40 городов, 293 представителя разных сословий. И, как потом признавался гетман, в состав посольства он нарочно включил тех, кто мог бы стать препятствием польским планам: Василия Голицына, Захара Ляпунова, Филарета Романова. Хотел включить и его сына Михаила, но мальчика направлять послом было неудобно.
Согласно подписанному договору, Жолкевский должен был выступить против “вора”. Семибоярщина выставила свое 15-тысячное войско, гетман вывел свое. Но сражаться с соплеменником Сапегой (и нажить врага в лице его дяди, канцлера литовского) ему не хотелось. Он вступил в переговоры и объявил боярам, что поляков можно оторвать от вора, если заплатить им. Мстиславский клюнул, раскошелился на 4 тыс. руб. наличными и 15 тыс. вещами, и Сапега ушел грабить Северщину. Увидев, что дело “царика” зашаталось, от него стала переходить в Москву и присягать Владиславу примкнувшая знать — Туренин, Долгоруков, Сицкий, Нагой. И самозванец отступил в Калугу.
А после этого в качестве “мирной инициативы” гетман предложил распустить часть собственных солдат. Если им тоже заплатят. Он опасался бунта в своем войске, из разложившихся клушинских перебежчиков отобрал 800 самых надежных, а 2.500 изменников получили за счет тех, кого они предали, плату за “службу” и удалились. Гетман запустил руку в русскую казну и для жалования полякам. Стращая бояр, что если “рыцари” уйдут — вдруг “вор” вернется? В пользу Лжедмитрия и в самом деле ширилось движение, он теперь выступал альтернативой полякам и Владиславу. Многие уже склонялись на его сторону и в Москве. И Жолкевский, перехватывая воззвания “царика”, доказывал, что поход против него начинать невозможно, как только войско выступит из столицы, произойдет восстание и ее захватят “воры”. Единственный выход — ввести в город польский гарнизон. И несмотря на противодействие патриотической части руководства — Гермогена, Ивана Воротынского и Андрея Голицына, такое решение было принято. Поляки вошли и разместились в Москве. Это, собственно, и было задачей Жолкевского. Успеть занять столицу, пока у его “союзников” глаза не открылись. Объясняться с ними по поводу обмана он не стремился и сразу засобирался уезжать, “поторопить Владислава на царство”. Прихватил низложенного Шуйского с братьями и семьями и оставил вместо себя полковника Гонсевского.
А посольство под Смоленском было горько разочаровано. Подписанного договора польские сенаторы не признавали, да и приехавший Жолкевский начал от своего “крестного целования” отказываться. Об обращении королевича в православие и слышать не желали. Король требовал присяги себе, а не сыну — в чем его поддерживали и иезуиты. А главное, на послов насели, чтобы они от имени правительства дали приказ Шеину сдать Смоленск. Остальное, мол, потом утрясем. Но и послы поняли, чем дело пахнет. Несмотря на личные политические амбиции, большинство из них было патриотами. И Голицын с Филаретом твердо зяявили, что от инструкций, данных им Земским Собором, отойти не имеют права. Переговоры зашли в тупик. Взбешенный король угрожал, а Шеину послал ультиматум, капитулировать в три дня, иначе все смоляне “будут казнены смертию”. Ровно через три дня ответом стал мощный взрыв — гарнизон прорыл длиннющую мину под батарею рижских осадных пушек и уничтожил ее. Пришлось везти новые тяжелые орудия, из Слуцка.
Другим регионам присяга Владиславу мира тоже не принесла. Призвание на царство королевича развязала руки шведам. Их контингент во главе с Делагарди и Горном уже находился в России. Карл IX выслал подкреления, чтобы поживиться “бесхозными” русскими владениями, и отряды разошлись для захвата Ивангорода, Орешка, Ладоги, Карелы. Наемники де ла Валя взяли Ладогу, Орешек отбивался, Карелу воевода Пушкин после клушинского предательства шведов сдать отказался и сел в осаду, а под Ивангородом французские и шотландские наемники взбунтовались, ограбили полковую кассу и разошлись. Но и польские отряды безобразничали повсюду. Сожгли Козельск, Калязин, подступали к Пскову и Новгороду, их гарнизоны бесчинствовали в Твери, Торжке, Старой Руссе, Волоколамске, Сапега опустошал Северщину, убивая жителей и продавая детей в рабство. Значительные силы поляков подступали к Курску. Перед этим некоторым горожанам было видение — будто сама Пресвятая Богородица с двумя светлыми иноками осеняет крестом их стены. Вдохновленные знамением куряне устроили крестный ход вокруг крепости, дали обет построить монастырь во имя Знамения Пресвятой Богородицы — и отбились.
В Москве первый месяц оккупации поляки вели себя подчеркнуто прилично, даже казнили двоих солдат за преступления против русских. Но Сигизмунд начал уже бесцеремонно распоряжаться Россией, как своей вотчиной. Щедро жаловал послушных, Мстиславского и Салтыковых, полковника Гонсевского произвел в бояре и назначил начальником Стрелецкого приказа, а в качестве доверенного лица послал в Москву своего прихвостня Федора Андронова — он стал главой Казенного приказа, а заодно и “тайной службы”, рассылая своих шпионов и составляя для коменданта списки недовольных поляками. Гонсевский продолжил политику Жолкевского, исподволь готовя страну к полному покорению. В столице оставалось до 7 тыс. стрельцов — он под разными предлогами разослал их в дальние города.
В октябре, поймав посланца “вора” попа Харитона и под пытками добившись от него нужных признаний (от которых Харитон потом отрекся), сфабриковал обвинение в “заговоре”, и патриотическая оппозиция в правительстве — патриарх Гермоген, Воротынский и Андрей Голицын, была отстранена от руководства и взята под домашний арест. Всплыла и проблема жалования оставшемуся в Москве 6-тысячному польскому войску. Снова фуражиры от рот поехали собирать “кормы” в провинцию. И вели себя соответствующе. Маскевич отмечает в дневнике: “Наши ни в чем не знали меры; они не довольствовались тем, что с ними обходились ласково, но что кому понравилось, то и брали, хотя бы у помещика жену или дочь”. Тут уж бояре стали доказывать, что это лучший способ взбунтовать народ. Выезды прекратили, стали платить из московской казны, переплавляя в монеты ювелирные изделия. Но оказавшись в Москве хозяевами, поляки и здесь стали вести себя нагло и грубо. По доносам Андронова Гонсевский казнил людей без суда, конфисковывал поместья и имущество, раздавая своим сторонникам.
Легенды о предательстве “семибоярщины” в целом некорректны. В полном составе она так и не существовала, и половина ее держалась патриотических убеждений. Но после разгрома оппозиции безвольный Мстиславский целиком пошел на поводу у поляков. Да он больше почти и не котировался, всем заправляли Гонсевский, Михаил Салтыков и Андронов, а оставшиеся в Думе бояре очутились в положении заложников, с одной стороны страшась поляков, а с другой — бунта черни против поляков. И Мстиславский, Салтыков и иже с ними отправили послам в королевский лагерь новый наказ — соглашаться уже и на присягу Сигизмунду. И требуя, чтобы они приказали сдаться Смоленску.
Впрочем, Смоленск не возражал против того, чтобы “целовать крест” Владиславу — но с тем, чтобы король снял осаду и вывел армию. А как раз это поляков не устраивало. Они настаивали, чтобы в крепость впустили их войско. Послы посовещались между собой, и Филарет обозначил твердую позицию: “Нельзя никакими мерами пустить королевских людей в Смоленск. Если мы впустим их хоть немного, то уже нам Смоленска не видать более”. А наказы бояр посольство отвергло, заявив, что делегация посылалась не от Думы, а от Земского Собора, поэтому примет лишь инструкции с подписями патриарха и земских сословий. Поляки настаивали, грозили, послы стояли на своем. В Москве Салтыков и Гонсевский пробовали уговорить патриарха подписать грамоту к послам и смолянам. Гермоген отверг требования. А послы отвергли новые инструкции без его подписи. Их взяли под стражу. И 21 ноября последовал четвертый штурм Смоленска. Мина в тысячу пудов пороха взорвала одну из башен и часть стены. Но позади городских стен смоляне успели возвести земляной вал “вышиной в два копья”, к пролому быстро подтянули пушки, и три атаки интервентов были отбиты.
