За семью печатями - Сидоров Георгий Алексеевич (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .txt) 📗
А ответов нет. Их надо как-то найти. Но как? Правда одна из эвенкийских легенд, которую я десять лет назад записал в Мирюге, рассказывает, что нгомэндри под землю не уходили, а после появления на Лене якутов подались со своими оленями куда-то на северо-запад. Якобы с тунгусами у них отношения были хорошие, но с якутами не сложилось. Все предания о родах нгомэндри и эндри очень конкретны, но как понимать «ушли под землю»? Может, просто от какой-то неизлечимой болезни основная масса вымерла? И уход с Лены и Вилюя белых богатырей после продвижения туда якутов был обусловлен не войной с ними, а страхом заразиться от пришельцев чем-то таким, от чего нет спасения? Первых якутов на Лене была лишь горстка, и их никто не боялся. Страх был в чём-то другом, – размышлял я, шагая по мелкому лиственничному редколесью. – И действительно, якуты двинулись на север из Центральной Азии из-за рассадника заболеваний. В Прибайкалье они долго не задержались. Вытесненные оттуда предками бурят в пойму Лены, забитые и обескровленные, якутские роды в военном отношении были не опасны. Но именно с их приездом начинается повальное вымирание эвенов, эвенков и юкагиров. О совпадении речи идти не может. В хрониках прямо сказано, что северные инородцы от якутов переняли смертельные хвори и массово вымирали. Скорее всего, легендарные нгомэндри по этой причине и двинулись к Енисею. А там куда?» – задал невольно я себе вопрос.
И тут я вспомнил о загадочных мангазеях, о народе, про который рассказывают многие русские летописи, но следы которого до сих пор не найдены. Кто они были, эти воинственные властелины Лукоморья? Известно, что одевались мангазеи, не как самоеды. Одежда у них была иной, наподобие эвенкийской. Носились по тайге и тундре они на лыжах, подшитых соболиным мехом.
«Здесь, скорее всего, летописцы присвистнули, – подумал я. – Соболий мех на лыжи не годится. Наверное, лыжи мангазеев были подшиты шкурой выдры. Но самое главное – то, что все летописи о землях Лукоморья рассказывают, что мангазеи были высоки ростом, голубоглазы и светловолосы. И что самое интересное, говорили на понятном казакам языке».
От пришедшей в голову догадки я даже остановился.
«Неужели тазовские мангазеи и путоранские нгомэндри – один и тот же народ? Постой-постой! – рассуждал я про себя.– Мангазеи… На что походит это слово? На название реки Алазеи! А как перевести?»
Выйдя к небольшому ручейку, я сбросил рюкзак и взялся за разбивку лагеря. За час до полной темноты и первых звёзд у меня всё было готово. Усевшись на валун и глядя на языки пламени костра, я снова вспомнил о реке Алазеи и мангазеях.
«Как же перевести имя властелинов Лукоморья?» – задумался я.
То, что я имею дело с пракритом или языком бореалов, сомнения не было.
«Ман», понятно, – муж или мужи, «га» – движение, но что обозначает «зея»? – ломал я голову. – На востоке есть приток Амура, река Зея, – вспомнил я. – То же самое слово. Чтобы оно не означало, слово «мангазеи» можно перевести, как мужи, пришедшие с того места, что именуется зеей. Значит, пуровские и тазовские мангазеи были пришельцами,– сделал я вывод. – Пришли они в западную Сибирь… Уж не с Алазеи ли? – пришла в голову догадка. – А там, на восток от Индигирки, на Алазее в основном, у местных эвенов-юкагиров бытует мнение, что в Момских горах на гигантской территории северных отрогов Черского до сих пор живут загадочные шелаги или омоки».
От того, что воскресло в памяти, на лбу у меня выступил пот. Несколько лет назад во втором номере журнала «Северная Азия» подшивки за 1928 я прочитал, как на съезд малых народов севера в 1927 году в Якутск прибыл некий К.Катаев, который назвал себя омоком или представителем народа аладжи. И К.Катаев, и прибывшие с ним люди говорили на языке, который не походил ни на эвенкийский, ни на якутский, ни на юкагирский, но был похож на русский. После того, что услышали эти люди на съезде, а разговоры шли о создании на севере оленеводческих колхозов, они в спешном порядке покинули Якутск и исчезли. До сих пор все попытки их обнаружить не увенчались успехом. Припомнились мне и индигиркские записанные А.Л.Биркингофом сказки. В одной из них говорилось, что до прихода на север юкагиров, эвенов и якутов, на Яне, Индигирке, Колыме, Омолоне и других реках жили огненные люди. Они обитали в больших посёлках, мылись в банях, потому и имели название огненные. И ещё у них было пристрастие – охотиться на лосей. Якобы они всех лосей в горной тайге и перебили. А потом куда-то исчезли…
«Неужели моя догадка верна? – спрашивал я себя. – Часть белых голубоглазых людей, говорящих на древнерусском языке, когда-то ушла с северо-востока на плато Путорана, а потом перебралась за Енисей на Таз и Пур. Иначе как объяснить их название?»
Припомнились мне и предания русско-устьинцев, в которых говорится, что их предки пришли ни Индигирку с Анадыря.
«Как это понимать? Почему с востока на Запад, а не наоборот? Может, вообще часть людей белой расы пришла на северо-восток Азии с американского континента? – думал я. – Сколько найдено на Американо-канадском севере и на территории Центральной Америки мумий и захоронений европеоидов? Их кости, по утверждению канадского исследователя, историка Томаса Ли, можно встретить на всех северных островах».
И невольно перед моими глазами возникла летопись, где говорилось о походе молодого князя Мирона Шаховского в страну мангазеи. Именно в страну. На территорию, которую они контролировали. Это случилось в 1600 году. Войско двинулось на четырёх кочах и двух лодках-коломенках. В Обской губе флотилию застигла буря. Волны выбросили корабли на пустынный берег. Но русским повезло. Люди все спаслись. Спасли казаки и стрельцы и свои припасы. В это время к берегу прикочевали самоеды. Целовальник, поверенный князя Шаховского, Семён Новосёлов раньше имел с ними дело. Он определил их как мирных ненцев. Целовальник выменял у самоедов на муку оленей и нарты. И экспедиция двинулась в Лукоморье сушей. «На Пур и Таз! – скомандовал Мирон Шаховский. – Вперёд!» Проводниками согласились быть ненцы. Вся тундра знала, что на мангазеев идёт князь Шаховский. Идёт с войском ставить крепость. Простодушные ненцы хорошо встречали русских. Они радовались хлебу и тканям. И ещё больше железным лезвиям ножей. Но однажды проводники самоеды покинули лагерь Шаховского. А на следующий день тоболяне были окружены голубоглазыми и бородатыми мангазеями. Копья и стрелы полетели в русских. Летопись говорит, что ратные люди защищались храбро и упорно. Но больше половины отряда погибло. Раненного князя Мирона спасли олени. Русское маленькое войско погибло. Но удивительное дело. Ни раненных, ни сдавшихся на милость победителя казаков мангазеи не тронули. Мало того, он собрали разбежавшийся отряд Шаховского и помогли ему добраться до Таза. Помогли Мирону Шаховскому срубить стены крепости.
«Как такое объяснить? – ломал я голову. – Победили, но в тоже время стали союзниками? Почему? А не потому ли, что поняли, с кем имеют дело? С такими же, как они сами, голубоглазыми и светловолосыми, говорящими на понятном языке?» – другого объяснения этому феномену я не нашёл.
И когда в 1601 году к стенам Мангазеи подошли одиннадцать кораблей воеводы Рубца, их встречали как гостей и уцелевшие казаки, и местные жители, которые от казаков отличались только одеждой. Примечательно, что земли Пура и Таза англичане называли эллинской Гипербореей.
«Уж не потому ли, что жители этих мест были яркими европеоидами? – размышлял я. – Оказывается, тайна мангазеев – не такая уж тайна. Она легко разгадывается. Было бы желание. Но может, на меня так действуют горы? – огляделся я на утонувшие во мраке вершины. – Что-то вроде просветления. Или я научился считывать информацию напрямую из поля? Так или иначе, но пора ужинать и на боковую».
Когда я лежал в своём спальнике, внезапно раздался волчий вой.
«Мы рядом, спи спокойно».
«Молодцы, что не бросили! – ответил я матёрому, уже засыпая.
До обеда я двигался вдоль заросшего ерником распадка, между двумя невысокими каменными грядами. Можно было пересечь харальгон, той стороной дорога обещала быть получше, но ломиться сквозь сплошную заросль не хотелось. В этих местах следов зверья было ещё больше, чем на Туру. То и дело я пересекал оленьи тропы, шёл по лосиным жировкам и обходил кучи медвежьего помёта. Медведи ходили голимой брусникой.
