Тайны гибели российских поэтов: Пушкин, Лермонтов, Маяковский (Документальные повести, статьи, - Давидов Михаил Иванович
Судебная практика по дуэльным делам в России была такова. На первом этапе военный суд определял наиболее суровое наказание, причем в кровавых случаях дуэлянты нередко приговаривались к смертной казни. Но далее дело шло по инстанциям, и на каждом этапе приговор смягчался.
Сразу после суда Мартынов и его секунданты были освобождены. Нужно подчеркнуть, что еще задолго до суда Глебову и Васильчикову содержание на гауптвахте заменили домашним арестом, причем Васильчикову даже разрешили переехать в Кисловодск, «так как ему был необходим нарзан»(?!). Мартынова же из городской тюрьмы перевели на гауптвахту, где условия содержания были легче, и даже стали выводить гулять по центру города, по бульвару, опять же заботясь о здоровье арестованного и особенно о его легких, которым нужен был чистый, свежий воздух.
«Когда Мартынова перевели на гауптвахту, которая была тогда у бульвара, — вспоминала Э. А. Шан-Гирей, — то ему позволено было выходить вечером в сопровождении солдата подышать чистым воздухом, и вот мы однажды, гуляя на бульваре, встретили нечаянно Мартынова. Это было уже осенью; его белая черкеска, черный бархатный бешмет с малиновой подкладкой произвели на нас неприятное впечатление. Я не скоро могла заговорить с ним, а сестра Надя положительно не могла преодолеть своего страха (ей тогда было всего 16 лет). Васильчикову и Глебову заменили гауптвахту домашним арестом, а потом и совсем всех троих освободили; тогда они бывали у нас каждый день до окончания следствия и выезда из Пятигорска. Старательно мы все избегали произносить имя Лермонтова, чтобы не возбудить в Мартынове неприятного воспоминания о горестном событии» [201].
Как видим, опять начались милые встречи очаровательных барышень Верзилиных с красавцем Мартыновым. Уже через два с половиной месяца после его бесчестного поступка (так его расценили жители Пятигорска) они принимают его каждый день. И опять, наверное, музыка, фортепиано, танцы? А какая трогательная забота об убийце! Чтобы ни одного словечка, ни одного намека о Лермонтове, иначе можно травмировать нежную психику Николая Соломоновича!
Не случайно Н. П. Раевский, который долго еще оставался в Пятигорске после печального события, вспоминал: «Пришлось мне также быть свидетелем того, как ненависть прекрасного пола к Мартынову, сидевшему на гауптвахте, перешла мало-помалу в сострадание, смягчаемая его прекрасною, заунывною игрою на фортепиано и печальным видом его черного бархатного траура» [202].
По натуре своей русский человек необыкновенно добр, великодушен и быстро прощает зло. Может быть, это и не всегда хорошо?
Между тем, военно-судное дело ушло по инстанциям.
Сначала командующий войсками на Кавказской линии генерал П. X. Граббе, а затем командир Отдельного Кавказского корпуса генерал Е. А. Головин смягчили приговор. Генерал Е. А. Головин постановил: Мартынова лишить чинов и ордена, выписать в солдаты до выслуги без лишения дворянского достоинства, а Глебова и Васильчикова выдержать еще в крепости на гауптвахте один месяц и Глебова перевести из гвардии в армию тем же чином.
Из Тифлиса 23 ноября дело было отправлено в Петербург на высшую конфирмацию. Между тем, Глебову и Васильчикову уже разрешили выехать в Петербург, а Мартынову — в Одессу, которую тот избрал местом жительства.
Многие понимали, что Мартынова и секундантов не накажут строго, что царь еще более смягчит приговор. Для этого было две причины: во-первых, Николай Павлович патологически не любил Лермонтова, во-вторых, император не хотел осложнять отношения с глубоко преданным ему человеком, своим любимцем И. В. Васильчиковым — отцом секунданта А. И. Васильчикова.
По этим двум причинам Мартынову повезло необычайно — сам-то император его не очень жаловал.
Рассчитывал на снисхождение и Михаил Глебов, который летом 1841 года лечил в Пятигорске руку после тяжелого ранения ее в бою с горцами.
Московский почт-директор А. Я. Булгаков еще за 5 месяцев до окончательного приговора предсказывал легкое наказание Мартынова: «Князь Васильчиков был одним из секундантов; можно было предвидеть, что вину свалят на убитого, дабы облегчить наказание Мартынова и секундантов» [203].
Он оказался абсолютно прав.
Вот текст высочайшей конфирмации, продиктованный 3 января 1842 года Николаем I: «Высочайше повелено: майора Мартынова посадить в Киевскую крепость на гауптвахту на три месяца и предать церковному покаянию. Титулярного же советника князя Васильчикова и корнета Глебова простить, первого во внимание к заслугам отца, а второго по уважению полученной им тяжелой раны» [204].
Таким образом, убийца Мартынов получил беспрецедентно мягкое наказание, а его секунданты Васильчиков и Глебов остались безнаказанными.
Осталось лишь подвести черту под трагическим противостоянием Лермонтова и Мартынова, приведя отклики современников на гибель дерзкого, непокорного человека, но Гениального Поэта, и рассказав о безбедном, спокойном и сытом существовании его убийцы, Серой Обыденной Посредственности.
Горестная весть об убийстве Лермонтова на дуэли Мартыновым дошла до Москвы и Петербурга лишь в августе 1841 года с кавказской почтой. Благодаря частным письмам и людской молве печальное событие это, траурное для всей русской литературы, распространилось среди читающей публики. Однако для большинства россиян узнать подлинные обстоятельства гибели Лермонтова не представлялось возможным — почти все газеты и журналы хранили полное молчание. Писать о дуэлях в то время вообще не рекомендовалось, а сообщать о поединке Лермонтова и Мартынова было категорически запрещено. Лишь отдельные столичные журналы все же исхитрились и, рискуя навлечь на себя гонения, перепечатали крохотную заметку А. С. Андреевского из «Одесского вестника»:
«Пятигорск. 15 июля около 5 часов вечера разразилась ужасная буря с молниею и громом; в это самое время между горами Машуком и Бештау скончался лечившийся в Пятигорске М. Ю. Лермонтов. С сокрушением смотрел я на привезенное сюда бездыханное тело поэта…» [205]
В. Г. Белинский, приведя это сообщение в «Отечественных записках», написал: «Нельзя без печального содрогания сердца читать этих строк» [206]. Но как же намекнуть читателям, что Михаил Юрьевич умер не своей смертью, а убит на дуэли? И находчивый Виссарион Григорьевич цитирует строки из «Евгения Онегина», которыми А. С. Пушкин описал гибель Ленского на дуэли:
Лучшие люди России, патриоты, ценители таланта поэта с уважением относились к его памяти и с негодованием отзывались о Мартынове.
Легендарный герой Отечественной войны 1812 года, главнокомандующий на Кавказе в 1815–1827 годах, генерал А. П. Ермолов по поводу предательского убийства Лермонтова, которого знал лично, говорил: «Уж я бы не спустил этому Мартынову. Если бы я был на Кавказе, я бы спровадил его; там есть такие дела, что можно послать да, вынувши часы, считать, через сколько времени посланного не будет в живых. И было бы законным порядком. Уж у меня бы он не отделался. Можно позволить убить всякого другого человека, будь он вельможа и знатный: таких завтра будет много, а этих людей не скоро дождешься!» [207]
Узнав из служебного письма обстоятельства дуэли и смерти Лермонтова, генерал П. X. Граббе писал: «Несчастная судьба нас, русских. Только явится между нами человек с талантом — десять пошляков преследуют его до смерти» [208].
