Станция Вашингтон. Моя жизнь шпиона КГБ в Америке - Швец Юрий (читаем книги онлайн TXT, FB2) 📗

После окончания Второй мировой войны советскую политику в отношении США можно было резюмировать одним предложением: если у Америки нет внутренних проблем, их необходимо создать. Пусть американцы сосредоточатся на своих внутренних делах, вместо того, чтобы пытаться помешать нашим усилиям построить славное будущее. Служба активных мероприятий всегда играла заметную роль в реализации этой политики. Активное мероприятие, подготовленное на основе информации, предоставленной Сократом, проходило по общему сценарию.

Согласно плану, вынашиваемому руководством внешней разведки, сбитие самолета Хазенфуса должно было послать администрации Рейгана сигнал о том, что Москва знает гораздо больше, чем показывает. Настоящий фейерверк был зарезервирован для Рейкьявика.

Накануне саммита Крючков дал Горбачеву подробный брифинг. Среди прочего, глава разведки сообщил советскому лидеру, что ЦРУ поддерживает связи с Медельинским картелем и что некоторые вашингтонские чиновники присвоили доходы от продажи оружия Ирану, чтобы вить собственные гнезда. Мне сказали, что начальник разведки представил изобличающие сведения как бесспорные, неопровержимые факты.

Информация, переданная Горбачеву службой активных мероприятий, очень походила на попытку шантажа президента США добиться компромисса: наше молчание в обмен на прекращение Стратегической оборонной инициативы. Предполагалось, что, имея в рукаве компрометирующую информацию, Горбачев попытается надавить на Рейгана — по крайней мере, именно так поступил бы любой из его предшественников, и Крючков осторожно пытался внушить эту идею генеральному секретарю. Идея начальника разведки заключалась в том, что если Горбачева удастся убедить последовать его примеру, президенту США придется занять вызывающую позу: саммит в Рейкьявике провалится; Добрынин и советский внешнеполитический истеблишмент, обещавший Горбачеву триумф, будут серьезно скомпрометированы; и КГБ сможет восстановить свое влияние на генсека.

Так вот, что на самом деле было на кону: не исход титанической борьбы двух сверхдержав, не национальные интересы Советского Союза, а, скорее, тщедушное межведомственное соперничество, жалкая схватка бюрократических распрей внутри недра системы, уже умирающей, хотя еще не подозревающей о своей надвигающейся гибели.

Активная мера не увенчалась успехом, как планировалось. Разведка надеялась, что американская пресса подхватит тему незаконной помощи контрас, но никто не ожидал, что разорвется бомба с таким грохотом. Всего за шесть дней, между крушением самолета Хазенфуса в Никарагуа и встречей на высшем уровне Горбачев-Рейган, американские СМИ так много рассказали об этом деле, что Горбачеву почти не оставалось ничего добавить в Рейкьявике, кроме как поднять чрезвычайно деликатный вопрос о коррупцией, связанной с продажей американского оружия Ирану.

К счастью, в данном случае Горбачев оказался хитрее своего "главного ведьмака". Как сообщается, он раскрыл эту информацию Рейгану во время их продолжительной встречи за закрытыми дверями, но представил ее как жест доброй воли, проявление своей озабоченности политической судьбой президента США.

Генсек также пообещал, что КГБ воздержится от раздувания скандала "Иран-контрас". Служба активных мероприятий получила соответствующий приказ сразу после Рейкьявика, когда уже была в разгаре операции по использованию коррупционной информации, предоставленной Сократом. Благодаря Горбачеву КГБ тихо сдержался.

12 октября СМИ США заявили, что саммит США-СССР провалился. Победа! Высшее руководство КГБ радостно потирало руки. Но всего через два дня высокопоставленные официальные лица США единодушно объявили Рейкьявик крупным успехом, хотя это не привело к заключению какого-либо соглашения о контроле над вооружениями; его подлинное достижение состояло в том, что у американских и советских руководителей возникло взаимное доверие.

Крючкову удалось найти выход из затруднительного положения, выдав себя за одного из главных архитекторов успеха Рейкьявика. Ведь не он ли передал Горбачеву информацию, которая легла в основу взаимного доверия? Некоторое время спустя ему было присвоено звание четырехзвездного генерала. Впервые в истории КГБ его отдел внешней разведки возглавлял чиновник столь высокого ранга.

Прихвостни Крючкова, пришедшие поздравить, заметили несколько странное поведение своего начальника. Он сидел в глубоком кресле, как фараон, и рассеянно смотрел в потолок. Это был взгляд человека, который сошел с ума от радости.

Всю свою жизнь Крючков был усердным слугой, исполняющим чужие приказы. Но в тот момент он пришел к выводу, что может возглавить не только разведку, но и всю страну. Кажется, именно в этот день он встал на путь, который привел к августовскому перевороту 1991 года и его тюремному заключению в качестве лидера переворота.

Но если оставить в стороне события вокруг Рейкьявика и озабоченность разведывательного начальства накануне советско-американской встречи на высшем уровне, то надо признать, что с чисто профессиональной точки зрения разведка провела поистине смелую операцию. С удивлением узнал, что советская разведка еще жива. Мир еще может увидеть, что в КГБ есть офицеры среднего звена, уверенные в своих навыках и стремящиеся посвятить себя достойному делу. Для успеха им многого не требовалось: только доброе распоряжение и никакого дальнейшего вмешательства со стороны коммунистической бюрократии наверху.

Утром 21 октября, всего через восемь дней после Рейкьявика, я вошел в бюро ТАСС и с удивлением увидел, что мои коллеги нехарактерно приклеены к экрану телевизора.

"Как дела?" Я спросил.

— Ш-ш-ш, — прошипел Олег Поляковский и указал на экран. "Слушай внимательно."

Представитель Госдепартамента Чарльз Редман, слегка заикаясь от волнения, читал заявление о высылке из Вашингтона большой группы советских дипломатов, подозреваемых в шпионаже КГБ. Он назвал только четыре фамилии и сказал, что список остальных будет передан в советское посольство.

Тогда все кончено, подумал я. Что произойдет сейчас?

Воздух в резиденции был густой от мрака. Особенно возмущался товарищ Запах из отдела внешней контрразведки, громивший бесхарактерного Горбачева с его склонностью к бесконечному умиротворению американцев, чья наглость не знает границ.

Увидев меня, товарищ Запах сузил глаза и злобно блеснул.

«Интересно, какие услуги вы оказали американцам?» — злобно прошипел он.

«Отойди от моего дела». Я отмахнулся от него.

— Нет, я серьезно, — настаивал Запах. «Скажи мне правду. Почему ты один из горстки людей, которых они пощадили?»

Я настороженно посмотрел на него и вдруг, к своему ужасу, понял, что он не шутит. Остались только трое других офицеров разведки; остальные собирались. Более ужасной ситуации трудно было себе представить. Оставаясь в Вашингтоне, я автоматически становился бы подозреваемым в глазах генерала Андросова. Его воспаленное воображение непременно вызывало бы самые апокалиптические видения, подобные тем, которые озвучивал товарищ Запах.

Единственным доступным мне вариантом было ничего не делать. При любых обстоятельствах. Вообще ничего. Всегда.

На самом деле все можно было объяснить достаточно просто. После громкого дела Данилова США, видимо, решили оставить российских корреспондентов в покое в надежде, что советские власти отплатят за любезность и пощадят американских журналистов в Москве. Поскольку я был корреспондентом ТАСС, а также офицером КГБ, мне разрешили остаться в США.

1 ноября практически всю вашингтонскую резидентуру выслали в Москву, а я впал в депрессию, но ненадолго. 25 ноября президент Рейган объявил на пресс-конференции, что он «не был полностью информирован о характере деятельности, предпринятой в связи с этой [иранской] инициативой», и что его советник по национальной безопасности адмирал Джон Пойндекстер и Совет национальной безопасности помощник Оливер Норт был уволен.

Тогда президент уступил генеральному прокурору Эду Мису, который ошеломил Америку признанием того, что доходы от продажи оружия Ирану были направлены, вероятно, нелегально, никарагуанским контрас.