Воспоминания - Шпеер Альберт (книги без регистрации .txt) 📗
Я избегал его общества. Мы невзлюбили друг друга с самого начала. Наши отношения внешне были вполне корректными, как того и требовала семейная атмосфера на Оберзальцберге. Не считая своего собственного ателье, я никогда и ничего не строил по его заказу.
По уверениям Гитлера, пребывание «на горе» возвращало ему внутренний покой и уверенность, необходимые для его ошеломительных решений. Там он сочинял свои наиболее ответственные выступления. Стоит упомянуть, как он их писал. За несколько недель до нюрнбергского партейтага он обязательно удалялся на Оберзальцберг поработать над своими пространными основополагающими речами. Срок все быстрее приближался. Адъютанты напоминали, что пора начинать диктовку, старались отгонять от него все — посетителей и даже строительную документацию, чтобы не отвлекать его от работы. Но Гитлер все оттягивал ее с недели на неделю, со дня на день с тем, чтобы уже только при крайнем дефиците времени очень неохотно приняться за свое урочное задание. Обычно было уже слишком поздно для того, чтобы составить все речи, и во время съездов ему приходилось сидеть ночами, чтобы наверстать время, упущенное на Оберзальцберге.
У меня было впечатление, что ему был необходим такой пресс, чтобы начать творчески работать, что он по-художнически, богемно презирал дисциплину, не мог или не хотел принудить себя к систематической работе. Он давал время для медленного созревания своих речей и своих мыслей в недели кажущейся бездеятельности, пока выношенное и аккумулированное не изливалось, подобно водопаду, на его приверженцев или партнеров по переговорам.
Переезд из нашего Бергаталя в суетную обстановку Оберзальцберга был отнюдь не полезен моей работе. Уже просто однообразное течение жизни действовало утомляюще. Скуку наводил всегда один и тот же круг лиц при Гитлере — тот же самый, что обычно собирался в Мюнхене и Берлине. Единственное отличие было в том, что здесь были жены ближайшего гитлеровского окружения, да еще две-три секретарши, ну и, конечно, Ева Браун.
Гитлер спускался в помещения нижнего этажа довольно поздно, часам к одиннадцати, прорабатывал пресс-информацию, выслушивал доклады Бормана и затем принимал первые решения. Его собственно рабочий день начинался после обычно долго тянувшегося обеда. Гости собирались в передней, Гитлер выбирал себе соседку по столу, тогда как Борман, примерно с 1938 г. получивший эту привилегию, сопровождал к столу Еву Браун, занимавшую место слева от Гитлера. Этот штрих недвусмыленно подчеркивал исключительное положение Бормана при дворе. Помещение столовой, ее обстановка представляли собой помесь художественной простонародности и городской элегантности, как это нередко бывает в загородных домах богатых бюргеров. Стены и потолок были облицованы панелями из светлой лиственницы, кресла обтянуты светло-красным сафьяном. Посуда — из простого белого фарфора. Серебряные столовые приборы — с той же монограммой Гитлера, что и в Берлине. Скромное украшение стола цветами неизменно вызывало аплодисменты Гитлера. Подавали хорошо, по-бюргерски сваренный суп, мясное второе, десерт и к нему «фахингер» или другое вино, в бутылках. Прислуживали лакеи в белых жилетах и черных брюках — служащие личной охраны СС. За длинным столом размещалось примерно человек двадцать, но из-за длины стола общие разговоры были невозможны. Гитлер садился в середине стола, лицом к окну. Общался он со своим визави, которого каждый раз выбирал самолично, или — со своей соседкой.
По окончании обеда направлялись в чайный домик. Узкая дорожка позволяла идти только по двое, так что это смахивало на процессию. Впереди, с некоторым отрывом, шли два охранника, за ними — Гитлер со своим собеседником, а за ними в непринужденной последовательности — все общество, прикрываемое сзади также охраной. По лужайкам носились две овчарки Гитлера, не обращавшие внимания на его приказы — единственные оппозиционеры при дворе. К досаде Бормана Гитлер выбирал всегда один и тот же получасовой путь и решительно отвергал предложение пройтись лесом по разбежавшимся на километры асфальтированным дорожкам.
Чайный домик был построен на особенно понравившейся Гитлеру площадке с прекрасным видом на долину Берхтесгадена. Присутствующие всегда в одних и тех же выражениях восхищались открывавшейся панорамой. И Гитлер каждый раз, одними и теми же словами поддакивал им. Чайный домик состоял из круглого помещения, поперечником примерно в восемь метров, весьма удачной пропорции. Окна с мелким переплетом. У противоположной стены — разожженный камин. В удобных креслах гости усаживались вокруг круглого стола, и снова Ева Браун и еще какая-нибудь дама — по обе стороны от Гитлера. Кому не хватало места за круглым столом, направлялся в небольшую соседнюю комнату. По желанию подавались чай, кофе или шоколад, разнообразные торты, пирожные, печенье, затем — какая-нибудь выпивка. Здесь, за кофе, Гитлер особенно охотно пускался в бесконечные монологи, по большей части всем гостям уже давным-давно известные, и поэтому их выслушивали с наигранным вниманием в полуха. Случалось, что Гитлер и сам дремал под свои монологи, тогда разговоры переходили на шепот в надежде, что он к ужину все же пробудится. Было непринужденно.
Примерно часа через два, где-то часам к шести, чаепитие заканчивалось. Первым поднимался Гитлер, а за ним, словно процессия пилигримов, следовали гости к стоянке автомашин, в давдцати минутах ходьбы. Вернувшись в Бергоф, Гитлер обычно сразу же поднимался на свой этаж, тогда как двор разбредался. Борман частенько исчезал, под ядовитые комментарии Евы Браун, в комнате какой-нибудь из секретарш помоложе.
А через два часа снова сходились к ужину, и снова, до мелочей, повторялся тот же самый ритуал. Затем Гитлер направлялся в гостиную, сопровождаемый все теми же лицами.
Гостиная была обставлена по эскизам мастерской Трооста, хотя относительно и скромно, но мебелью особо громоздкой: шкаф в три метра высотой и пять длиной для хранения дипломов о присвоении хозяину дома почетного гражданства различными городами и для пластинок, монументальная застекленная горка, огромные напольные часы с бронзовым орлом, как бы охраняющим их сверху. У огромного окна простирался шестиметровой длины стол, где Гитлер подписывал документы, а позднее изучал карты фронтов. Мягкая с красной обивкой мебель была скомпонована в две группы — одна, в задней части помещения, тремя ступеньками ниже, перед камином, другая — поближе к окну, вокруг круглого стола, столешница которого для защиты фанировки была прикрыта массивным стеклом. Позади этих кресел помещалась будка киномеханика, задрапированная гобеленом. У противоположной стены стоял величественный комод с вмонтированными в него динамиками, а на нем — внушительных размеров бюст Рихарда Вагнера работы Арно Брекера. Над ними висел еще один гобелен, прикрывавший киноэкран. Стены были увешаны крупными полотнами: приписываемый кисти ученика Тициана Бордону портрет дамы с обнаженной грудью; лежащая обнаженная натура, предположительно произведение самого Тициана; Нана работы фон Фойербаха в восхитительной раме; пейзаж из раннего периода творчества Шпицвега; римские руины кисти Паннини и, чему можно быть только удивляться, — своего рода полотно для алтаря Эдуарда фон Штайнля, входившего в объединение художников «Назаретяне», изображающее короля Генриха, основателя города. Но — ни одного Грютцнера. Иногда Гитлер подчеркивал, что все эти картины оплачены им самим.
