Второе открытие Америки - Гумбольдт Александр (книги онлайн txt) 📗

Должны ли мы предположить наличие здесь той же причины зараженности воздуха, что и на равнинах между Тиволи и Римом, а именно выделения сероводорода? [59] Возможно также, что гористая местность по соседству с Llanos Монаи оказывает вредное влияние на окружающие равнины.

Юго-восточные ветры могут приносить гнилостные выделения, поднимающиеся из ущелья Вильегас и из Сьенега-де-Кабра, между Каророй и Караче. Я всегда склонен сопоставлять все обстоятельства, имеющие отношения к хорошим или вредным качествам воздуха, ибо в столь неясном вопросе только путем сравнения большого количества фактов можно надеяться установить истину.

Сухие и в то же время зараженные лихорадкой саванны, которые тянутся от Баркисимето до восточного берега озера Маракаибо, частично поросли индейскими смоковницами; но прекрасная лесная кошениль, известная под туманным названием grana de Carora [60], добывается в области с более умеренным климатом, между Каророй и Трухильо, и в особенности в долине реки Мукужу к востоку от Мериды. Здешние жители совершенно пренебрегают этой отраслью производства, столь ценной для торговли.

Глава III

Горная цепь, которая окаймляет озеро Такаригуа с юга, образует, так сказать, северный берег большой котловины каракасских Llanos, или саванн. Чтобы спуститься из долин Арагуа в эти саванны, надо пересечь горы Гуигуэ и Тукутунемо. Из населенной, украшенной трудом человека страны вы вступаете в обширную пустыню. Привыкший к виду скал и тенистых долин, путешественник с удивлением смотрит на эти саванны без единого дерева, на огромные равнины, словно поднимающиеся к самому горизонту.

Чтобы нарисовать картину Llanos, или области пастбищ, я кратко опишу проделанный нами путь от Нуэва-Валенсии, через Вилья-де-Кура и Сан-Хуан, до деревушки Ортис, расположенной на границе степей. 6 марта до восхода солнца мы покинули долины Арагуа.

Мы шли по прекрасно возделанной равнине вдоль юго-западной части озера Валенсия, пересекая местность, выступившую из воды после того, как озеро отступило. Мы не переставая восхищались плодородием почвы, на которой росли бутылочные тыквы, арбузы и бананы. Отдаленные крики обезьян-ревунов возвестили восход солнца.

Приблизившись к группе деревьев, возвышавшихся среди равнины, между прежними островками Дон-Педро и Негра, мы увидели большие стаи обезьян Araguato: как бы торжественной процессией они очень медленно перебирались с одного дерева на другое. Самца сопровождало множество самок; некоторые из них несли на плечах детенышей.

Натуралисты часто описывали обезьян-ревунов, живущих сообществами в различных частях Америки и повсюду обладающих сходными нравами, хотя они подчас и принадлежат к различным видам. Мы восхищались однообразием движений обезьян Araguato [61].

Везде, где ветви соседних деревьев не соприкасаются, самец-вожак повисает на цепкой мозолистой части хвоста. Затем он раскачивается всем туловищем до тех пор, пока при одном из взлетов ему не удается достигнуть ближайшей ветки. Вся вереница на том же самом месте проделывает тот же маневр.

Вряд ли необходимо отметить здесь, насколько сомнительно утверждение Ульоа и множества других образованных путешественников о том, что Marimondes [62], Araguato и другие обезьяны, обладающие цепким хвостом, устраивают нечто вроде цепи, чтобы перебраться на противоположный берег реки.

За пять лет мы имели случай наблюдать тысячи этих животных; и именно поэтому мы не придавали веры рассказам, возможно придуманным самими европейцами, хотя индейцы из миссий повторяют их, выдавая за сведения, полученные от предков. Человек, стоящий на самой низкой ступени цивилизации, наслаждается изумлением, которое он вызывает, рассказывая о чудесах своей страны.

Он утверждает, будто видел то, что, по его предположению, могли бы видеть другие. Всякий дикарь – охотник; а рассказы охотника тем фантастичнее, чем большим умом наделены животные, хитростью которых он перед нами похваляется. Таково происхождение легенд, распространенных в обоих полушариях о лисицах, обезьянах, воронах и кондоре Анд.

Araguato упрекают в том, что они покидают своих детенышей, чтобы облегчить себе бегство, когда их преследуют индейцы-охотники. Рассказывают, будто видели, как матери отрывали детеныша от своих плеч и сбрасывали вниз с дерева. Я склонен думать, что чисто случайный поступок был принят за преднамеренный.

Индейцы питают ненависть или предубеждение к некоторым породам обезьян; они любят Viuditas, Titis и вообще всех мелких сагуинов, между тем как Araguato из-за их печального вида и монотонного рева они терпеть не могут и клевещут на них. Размышляя о причинах, облегчающих ночью распространение звука по воздуху, я счел необходимым точно определить расстояние, на котором – особенно в сырую и бурную погоду – слышен рев стаи Araguato.

Я убедился, что его можно различить за 800 туазов. Обезьяны, обладающие четырьмя руками, не способны совершать путешествия в Llanos; и когда вы находитесь среди обширных равнин, поросших травой, вам легко заметить изолированную группу деревьев, откуда доносится шум и где живут обезьяны-ревуны.

Направляясь к этой группе деревьев или удаляясь от нее, вы измеряете максимальное расстояние, на котором слышен рев. По ночам, особенно в пасмурную, очень теплую и сырую погоду, эти расстояния, по моим наблюдениям, иногда бывали на одну треть больше.

Индейцы утверждают, будто в то время, когда Araguato оглашают лес своим ревом, всегда находится один, «который поет как запевала». Это наблюдение довольно точно. Обычно, и притом долгое время, вы слышите одинокий, более сильный голос, затем сменяющийся другим голосом иного тембра. Тот же инстинкт подражания подчас наблюдается у нас среди лягушек и среди почти всех животных, живущих сообществом и поющих вместе.

Больше того, миссионеры уверяют, что в тех случаях, когда какая-нибудь самка Araguato собирается рожать, хор прекращает рев до появления на свет детеныша. Мне самому не удалось проверить правильность этого утверждения, но я не считаю его вовсе лишенным основания. Я наблюдал, что рев прекращался на несколько минут, когда какой-нибудь необычный звук, например стон раненого Araguato, привлекал внимание стаи.

Наши проводники самым серьезным образом уверяли нас, что «для излечения астмы достаточно напиться из костного барабана подъязычной кости Araguato. Так как у этого животного голос необычайно большой, то его гортань обязательно должна придать налитой в нее воде способность исцелять легочные болезни». Такова народная физика, иногда напоминающая физику древних.

Ночь мы провели в деревне Гуигуэ; по наблюдениям над Канопусом я установил, что ее широта равняется 10°4'11''. Эта деревня, окруженная богатейшими плантациями, отстоит всего в тысяче туазов от озера Такаригуа.

Мы ночевали у старого сержанта родом из Мурсии, человека с очень оригинальным характером. Чтобы доказать нам, что он учился у иезуитов, он рассказал нам по-латыни историю сотворения мира. Ему были известны имена Августа, Тиберия и Диоклетиана. Наслаждаясь мягкой прохладой ночи во дворе, окруженном изгородью из бананов, он интересовался всем, что некогда происходило при дворе римских императоров.

Наш хозяин настойчиво расспрашивал нас о средствах от подагры, которой он сильно страдал. «Я знаю, – говорил он, – что один самбо из Валенсии, знаменитый curioso [63], может меня вылечить; но он хочет, чтобы ему оказывали уважение, какого нельзя питать к человеку с его цветом кожи, и я предпочитаю оставаться в своем теперешнем состоянии».