Сталин - Волкогонов Дмитрий Антонович (версия книг .TXT) 📗
Анализируя роль Сталина в корейской войне, которая была во многих отношениях сильно закамуфлирована, я пришел к важному выводу, не связанному, казалось бы, прямо с конкретными национальными интересами воюющих сторон. Думаю, война в Корее впервые показала, что в современном мире, разделенном все еще на блоки, при критическом столкновении интересов Запада и Востока неизбежна патовая ситуация. Первый пат обе стороны получили именно в Корее, второй - во время Карибского кризиса. Но здесь, во второй раз, мудрость проявила себя быстрее. Успел или нет Сталин осмыслить корейские уроки, сказать трудно. Ясно лишь, что в Америке это осознали очень болезненно. Напалм, угроза ядерных бомбардировок, содержание войск за многие тысячи километров от собственной территории, многолетнее непризнание Китая, авантюра во Вьетнаме показали, что ставка лишь на силу доживает свой век. Советский Союз это болезненно почувствует много позже, в результате афганской авантюры. После корейской войны мир увидел, что Америка не всесильна. В корейском конфликте Сталин был более осмотрительным. После югославского холодного "душа" к нему вернулась его традиционная осторожность. Может быть, его чему-нибудь научило поражение в схватке с Тито, когда он очертя голову наделал кучу ошибок, цену которым не так легко установить и сегодня?
Апогей культа, совпавший с 70-летием "вождя", причудливым образом был достигнут благодаря Великой Победе 1945 года, на волне личной славы и апологии насилия. Консервация большевистской Системы сопровождалась ледяными ветрами как на просторах Отечества, так и за его пределами.
Глава 11
Реликты цезаризма
Утопия всегда тоталитарна... В сущности
утопия всегда враждебна свободе.
Н. Бердяев
Перелистывая однажды сборник документов Отечественной войны 1812 года, я долго не мог оторваться от письма М.И. Кутузова к своей жене.
"Августа 19-го 1812. При Гжатской пристани.
Я, слава Богу, здоров, мой друг, и питаю много надежды. Дух в армии чрезвычайный, хороших генералов весьма много. Право, недосуг, мой друг. Боже, благослови детей.
Верный друг Михайло (Голенищев) Кутузов".
Прелестный лаконизм, полный глубокого смысла, силы и благородства. На такие письма способны люди, обладающие нравственным величием. У Сталина его никогда не было. Для него человеческие отношения ограничивались рамками классовой борьбы и политики.
В обширном многотомном фонде "Переписка с товарищем Сталиным" переписки, как таковой, нет. "Вождю" докладывают. Он реагирует. Часто устно. Иногда просто адресует донесения, сообщения Берии, Молотову, Маленкову, Вознесенскому, Хрущеву, кому-либо еще. В его "Переписке" нет того, что мы могли бы отнести к эпистолярному жанру. Он был не способен написать короткую, волнующую и сегодня записку товарищу, просителю. Все его резолюции сухи, однообразны: "согласен" - "не согласен". Сохранилось всего лишь несколько писем Сталина, которые, за исключением одного-двух к дочери, полностью лишены человеческого начала. Огромное количество документов, ежедневно поступающих к нему, он быстро просматривал, направляя для решения конкретных вопросов исполнителям или коротко высказывая Поскребышеву свое отношение к докладу. В послевоенных резолюциях нет и тени сомнений, размышлений, колебаний. Если они у него были, он их излагал устно. "Железный" человек хотел таким же остаться и в истории.
Сталин, который эпизодически делал какие-то загадочные пометки в своей черной тетради, не раз возвращался мыслью к созданию вместо "Краткой биографии" крупного, монументального труда о себе. Об этом свидетельствуют его указание об "инвентаризации" архивов, отрывочные размышления вслух в присутствии А.А. Жданова, Н.А. Булганина, А.Н. Поскребышева, неоднократное обращение к Г.Ф. Александрову, М.Б. Митину, П.Н. Поспелову (создателям его официальной биографии) по вопросам партийной историографии, освещения "роли учеников Ленина". В прошлое его нередко возвращало настоящее. С годами он все чаще уносился мыслью к подножию века, к послереволюционной борьбе, именам, лицам тех, чьей судьбой он распорядился сам. Порой о прошлом напоминали ему и люди - родственники бывших его соратников. Иногда Берия, после очередного доклада о своих делах, выкладывал на его стол списки родственников известных деятелей партии, расстрелянных как "враги народа" или осужденных на беспросветность лагерей, которые обращались с письмами лично к нему, Сталину. "Вождь" молча пробегал списки и обычно, не говоря ни слова, возвращал Берии. Тот понимающе смотрел на "вождя", убирал бумаги в папку и уходил. "Пусть несут свой крест", - думал диктатор. Его совсем не радовала перспектива, что сотни, тысячи жен, детей, племянников, внуков его товарищей по партии вернутся в Москву, Ленинград, другие города. Сколько новых забот властям, органам! Нет, пусть будет так, как будет.
Правда, иногда он все же спрашивал о некоторых:
- А ей что нужно? Тоже просит об освобождении? - с укоризной смотрел на Берию. Тот с готовностью доставал из папки перепечатанное на машинке письмо человека, фамилия которого заинтересовала "вождя".
В прошлый раз это было письмо от родственницы Феликса Эдмундовича Дзержинского - Ядвиги Иосифовны, проживающей в Москве в Потаповском переулке. Просительница хлопотала о своей матери - Дзержинской Ядвиге Генриховне, которая была осуждена Особым Совещанием и находилась уже много лет в карагандинских лагерях. Дочь писала, что "мама очень больна, у нее туберкулез легких, цинга и бруцеллез. Она находится в очень тяжелом положении..."1055.
Сталин сразу перенесся мыслью в далекие годы, когда по заданию Ленина он вместе с Дзержинским ездил на Восточный фронт, под Вятку, в Петроград для организации отпора Юденичу... О, Боже, как давно все это было! И образ самого Дзержинского давно уже стерся в памяти. Но почему у таких людей сомнительные родственники, дети, внуки? А потом, при чем здесь какая-то Ядвига Генриховна? Нет, пусть этими вопросами занимается Берия.
Сталин был лишен элементарного человеческого сострадания. Но, пожалуй, страшнее всего было то, что "вождь" никогда не умел и не хотел хотя бы мысленно поставить себя на место жертвы, человека, судьба которого зависит от его воли. Холод - самая страшная болезнь души - навсегда "заморозил" в нем человеческие чувства. Вглядываясь в очередной список, диктатор удивлялся: как много еще живых из тех, кого давно не должно быть на этой Земле!
