Небо истребителя - Ворожейкин Арсений Васильевич (бесплатные книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
— А ухудшение обещают?
— Сейчас высота нижнего края восемьсот метров. Предупреждают, что к середине дня облачность понизится. И даже возможен небольшой снег с дождем. Видимость при осадках упадет до трех-четырех километров.
— А успеем мы еще разок слетать пятерками? — спросил я Бориса Константиновича.
— Я что-то не верю этим прогнозам: уж очень толстые облака, и снегопад с дождем может быть таким густым, что видимость совсем пропадет. Не дай бог, если такая погода застанет летчика в небе.
Подошел инженер полка Косицкий и доложил, что двадцать два Як-15 готовы к полету. Я вопросительно взглянул на Бориса Константиновича. Он понял мой взгляд и неопределенно пожал плечами: решай, мол, ты командир. На мой вопрос, через какое время ожидается снег с дождем, начальник метеостанций ответил: «Часика через два-три».
— Все пятерки должны успеть провести тренировку, — сказал я руководителю полетов. — Но ты, Борис Константинович, смотри за небом внимательно и поддерживай связь с синоптиками. В случае ухудшения погоды сразу командуй посадку.
— Давай рискнем, но условимся, что ты пятеркой походишь в районе аэродрома, присмотришься к облакам, оценишь горизонтальную видимость.
Пятеркой я сделал большой круг над аэродромом. Высота нижнего края облачности семьсот метров. Видимость на пределе. Если она уменьшится, летать будет трудно. А такая возможность не исключена: облака толстые и до того холодные, что при соприкосновении с ними на стекле кабины сразу же образуется иней. Они будто застыли, плотно заслонив землю от солнца.
Во время войны мне не только случайно, но и по заданию приходилосъ летать в тяжелые снегопады, дожди и туманы, а до войны я даже специально тренировался летать в сложных метеоусловиях. И каждый раз чувствовал, что погода может быть коварнее, чем враг. Опыт вырабатывает предчувствие. Поэтому и поспешил распустить пятерку на посадку, передав на старт, чтобы в воздух никого не выпускали.
Сжижался на полосу с того же направления, где столкнулся с вороной. На этот раз в районе аэродрома никаких птичьих базаров не было. Они то ли разобрались, что от металлических «птиц» можно погибнуть, то ли погода им для веселых «бесед» не подходила,
Не успел я срулить с полосы и выключить двигатель, как пошел моросящий дождь. Видимость резко ухудшилась. А вскоре с моросью повалил снег. Я взглянул на полосу: по ней бежал самолет. Вторая половина полосы уже не просматривалась. Я встревожился, а затем и перепугался. Снег повалил такой густоты, что сразу же покрыл весь аэродром.
Вспомнил март сорок четвертого. Тогда пятерка «яков» и двенадцать штурмовиков вылетели из Ровно в район Бродов. Погода была плохая, но задание мы выполнили. На обратном маршруте нас накрыл снегопад. В Ровно прилетел только один истребитель, остальные приземлились в поле и на других аэродромах. Для многих летчиков-штурмовиков это был последний полет. Погиб и командир группы майор Иван Павлюченко. Тогда, во время войны, полет был необходим в интересах победы. А сейчас? Риск, как говорится, благородное дело. Трое сели. А остальные?
Кто в ответе, если они разобьются или поломают машины? Только я один. Душу терзала мысль: «Зачем пошел на такой неоправданный риск, ведь войны нет и никто меня не подгонял?» И тут же спешил успокоить себя: «Да, войны нет, но фронт есть. Мирный фронт. Только он и высокая боеготовность армии могут предотвратить новую войну». Только тут я вспомнил про радио, нажал кнопку и запросил Бориса Константиновича:
— Все приземлились? Порядок?
Руководитель полетов сразу уловил мое натужно-деланное спокойствие, я даже почувствовал в его голосе смешинки:
— Что, Арсен, дрожишь? Полный порядок. Не волнуйся. Все сели нормально.
От радости я даже запел, как когда-то Амет-Хан на Ай-Петри: «Легко на сердце от песни веселой…» Но, видя перед собой плотную занавесь снега, понял, что эта песня совсем некстати. Летчики одеты по-летнему, а на старте нет никакого укрытия. Включив радио, передал Висковскому, чтобы он немедленно отправил людей в казарму, Хуже было мне самому. Я, как и все, летал налегке. В закрытой кабине было тепло, поэтому не хотелось вылезать из самолета. Не спеша снял с головы шлемофон, который всегда оставлял в машине, протер вспотевшую голову носовым платком. На платке почему-то оказалось много-много волос…
Как только я открыл кабину «яка», техник самолета Иващенко подал мне фуражку:
— Здорово похолодало, товарищ майор. Оденьтесь, а то простынете, — потом накинул на меня свою зимнюю куртку и сообщил: — Вас ждет старый фронтовой товарищ.
— Кто?
— Сами увидите.
Из двери стартовой радиостанции выскочил Амет-Хан. Вспомнился новогодний ужин. Тогда он был худым, подавленным и каким-то оскорбленно-униженным. Сейчас выглядел, как на фронте, радостно-возбужденным. Я понял, что жизнь у Аметхи наладилась.
— А почему ты в гражданском костюме и без пальто? — спросил я.
— Угадай, где я теперь работаю? — вместо ответа спросил он. — Где служу Родине?
По радостному тону я решил, что он все-таки добился перевода из академии в свой родной полк. Но почему одет в гражданский костюм? Едет к себе на родину, в Крым?
— Я стал летчиком-испытателем — с радостью выпалил Амет-Хан. — Работаю поблизости отсюда.
— Это хорошо! А как с армией? Неужели уволился?
— Уволился. Почти полгода жил безработным. В кадрах меня обвинили во всех грехах, в каких только можно обвинить военного человека. Спасибо главкому. Заступился. Теперь я летаю. Да еще как!
О своих мытарствах Амет-Хан говорил скупо, зато о новой работе рассказывал увлеченно. Меня заинтересовало вооружение реактивных самолетов.
— Насчет Як-пятнадцатого, — со знанием дела объяснил Амет-Хан, — этот самолет переходный и специально создан, чтобы летчики почувствовали, что такое реактивная авиация. МиГ-девятый — перспективный. Пятидесятисемимиллиметровых пушек на «мигах» не будет. На них устанавливаются три пушки: две двадцатитрех— и одна тридцатисемимиллиметровая. А на «яках» две пушки двадцатитрехмиллиметровые.
— Вот это да! И скоро мы получим такие машины?
