Другая история науки. От Аристотеля до Ньютона - Калюжный Дмитрий Витальевич (читать книги полностью без сокращений .TXT) 📗

На первый взгляд может показаться, что наше определение информации не годится при анализе результатов человеческой деятельности, ведь они достигнуты не случайным образом, а получены в ходе целенаправленной работы и на основе прошлого опыта. Но если мы рассмотрим нечто новое, сотворенное человеком, то, конечно, увидим, что это якобы новое творение получилось из перестройки чего-то, что уже ранее существовало, и притом перестройки, подчиняющейся вполне определенным законам.

Разница между созданием новой информации в результате случайного выбора или в результате акта свободной воли лишь в том, что на процесс случайного выбора – например на распад радиоактивного атома в данный момент времени – никак не влияет предыстория этого атома. А если выбор определяется актом свободной воли, то имеют место какие-то рациональные соображения, подразумевающие использование предыдущего опыта.

В XIX веке шутили: «Кто мешает тебе выдумать порох непромокаемым?» И всем понятно, в чем юмор. Однако до изобретения пороха шутку «Кто мешает тебе выдумать порох?» никто бы не понял, а все же предыстория у пороха была: военные машины, основанные на ударном принципе действия.

Или еще один пример: до 1972 года не было ни одного угона самолета. И в голову никому не приходило. Когда угнали первый самолет, пресса с удовольствием об этом сообщила всем, и теперь угон – обычное дело.

Известно утверждение, что задача творчества – «сделать непредсказуемое неизбежным». То есть если в произведении искусства есть какой-то подлинно новый элемент, то предсказать его заранее совершенно невозможно; не помогут никакие имеющиеся данные. А если работа удалась, то этот непредсказуемый элемент должен стать совершенно неизбежным, приобрести силу закона. Это можно понять на примере секретного цифрового замка (являющегося, кстати, образцом информационной системы). Способ выбора комбинации цифр для его запирания не может быть очевиден, иначе замок не был бы секретным. Но когда мы комбинацию выбрали, без нее уже обойтись нельзя, иначе замок не откроется, – и этот выбор становится законом.

Аналогия с замком позволяет проиллюстрировать процесс развития искусства. Так же, как и наборы кодов в замке, известные приемы живописи могут быть исчерпаны. Как развиваться дальше?

В случае с замком ответ прост: надо добавить еще один цифровой штифт. Если раньше их было три, то теперь будет четыре, что существенно увеличит количество новых возможностей.

Но так происходит и в живописи! Появляются новые приемы, с помощью которых художник пытается ответить на новые вопросы. Как объемные вещи изобразить на плоскости? Как реальное богатство цветовых и световых отношений, существующих в природе, передать довольно бедной палитрой художника? Как передать изменяющиеся во времени события на статической картинке?

В реальности мы можем воспринимать, например, дерево как целое, но можем подойти поближе и рассмотреть каждую веточку, каждый листик; с деревом, изображенным на картине, этого сделать нельзя. Но ведь его можно изобразить не в общем виде, а в деталях! И так во всем. Можно писать батальные сцены, на которых лица плохо различимы, а можно писать портреты. Каждое из направлений живописи – это своя «степень свободы», по которой достигается прогресс вне зависимости от других направлений.

Появлению новых «качеств» способствует и развитие технических возможностей (что особенно ясно видно в архитектуре).

Если же анализировать живописные произведения, не учитывая, что развиваются новые «качества», может показаться, что идет деградация искусства, что и произошло в анализе, выполненном А. М. Жабинским для искусства XVII–XX веков, [2] хотя анализ искусства предшествующего периода выполнен этим автором блестяще.

Человеческие сообщества – это прежде всего информационные системы: любое действие, событие, произведение есть результат получения, обработки и производства информации. Процессы, сходные с теми, что мы наблюдаем в живописи, присущи всем элементам жизненной деятельности. История как наука, имея весьма неполную информацию о прошлом, не должна ограничиваться построением «линейной» схемы этого прошлого.

Для создания новой информации достаточно лишь одних физических данных, без привлечения каких-либо виталистических или спиритуалистических качеств. Это лишает процесс эволюции человечества того характера исключительности, каким его обычно наделяют. А кроме того, становится ясным, что процессы моделирования могут быть применены не только для прогноза будущего, но и для воссоздания прошлого, чем и должна заниматься наука история.

История – проекция реальности

Итак, в процессе функционирования общества рождается большое количество различной информации. Теперь интересно разобрать вопрос: как она передается?

Человек может узнать знакомого по немногим характерным признакам. Например, знакомый узнаваем с большого расстояния из-за характерной походки или наблюдатель слышит его голос по телефону. Кроме того, важен привычный для наблюдателя порядок узнавания, хотя обычно люди вообще не замечают различия между объектом и его образом. Человек по большей части сильно преувеличивает количество информации, которое он использует в процессе узнавания. Так, карикатурист малым числом штрихов с легкостью изображает свою «жертву».

Все это имеет отношение и к истории. Действительно, реальность протекает с генерацией большого количества информации. Для описания происходящего летописец выбирает только ту, которую считает ценной. А ценность информации зависит от поставленных целей. А цели у разных авторов могут быть разными и меняться со временем. То есть мы имеем набор, но далеко не полный, проекций образов реальной информационной системы. При составлении же истории мы пытаемся решить обратную задачу: восстановить по образам исходную информационную систему.

Но тут возможны два эффекта, которые в теории информации называются неоднозначностью и двусмысленностью. Что имеется в виду, можно понять, взяв пример из лингвистики. Мы можем под разными словами подразумевать один и тот же предмет; это пример неоднозначности. А может быть обратная ситуация, когда одним словом называют разные предметы; это пример двусмысленности.

Неопределенность может приводить к путанице, а путаница, касающаяся причин и следствий, весьма вредна при восстановлении истории. Впрочем, как и двусмысленность. Современный исследователь обладает огромным запасом слов, а словарный запас первобытного амазонского жителя состоит всего из нескольких десятков слов. Если наш исследователь начнет переводить рассказ дикаря о его духовных воззрениях, получится нелепица, совершенно не похожая на реальную картину. И скорее всего, обратный перевод окажется невозможным.

Затем, образы информации могут фиксироваться разными способами. Например, сообщение летописца о реальном событии записано при помощи некоей письменности на некоем носителе – пергаменте или бумаге. Понятно, что до появления книгопечатания и твердых правил письма каждый писал как Бог на душу положит, и в дальнейшем вставала задача правильно прочесть написанное. Но ведь по разным причинам приходилось копировать носители информации – либо в силу прихода их в негодность, либо для размножения. Ошибки, возникающие при последовательных актах копирования, накапливаются, и со временем информация (первоначальная и скопированная), разделенная друг от друга несколькими поколениями, может оказаться столь различной, что это будет просто другая информация.

А наиболее интересны, с нашей точки зрения, критические периоды развития, когда общество вступает в фазу неустойчивости. В такие моменты любые малые внешние воздействия (флуктуации) приводят к очень большим последствиям, предсказать которые заранее никак нельзя. Неожиданно появляется огромный объем такой новой информации, которая, если смотреть со стороны или из далекого будущего, совершенно необъяснима. Это имена, события, названия, документы, правила, которых еще «вчера» не было, а «сегодня» они вдруг оказываются определяющими. Историки ломают себе головы: из-за чего произошла такая перемена?