Красная Армия в освещении современников<br/>(Белых и иностранцев 1918-1924) - Скерский К. В. (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗

И русские актеры и статисты и иностранные режиссеры отечественной контр-революции убежденно верили в быстрое падение Советской власти, и последние за спиною первых уже делили шкуру не убитого русского медведя, устанавливая сферы и зоны своего влияния в «колонии», занимающей 1/6 часть земной поверхности.

«Роль, которую сыграл первоначально 30–40 тысячный чехословацкий корпус в чисто военном стратегическом отношении, — пишет Деникин — служит наглядным показателем полной беспомощности Советского правительства весной и летом 1918 г. и той легкости, с которой возможно было свержение его при условии надлежащего использования противобольшевицких сил» [15].

И в данном случае Деникин совершенно прав. Силы чехов были ничтожно малы и к тому же разбросаны на необозримой территории, в которой они просто тонули. Вот как определяли свои силы они сами.

«Открытие военных действий против большевиков началось в Ново-Николаевске и Мариинске. В это время положение на. Сибирской дороге было таково: один эшелон находился на ст. Иркутск, два на ст. Иннокентьевская, один — в Нижнеудинске, один — в Канске, два — в Мариинске, два — в Ново-Николаевске, один— на ст. Чулымская, один — в Кургане и четыре — в. Челябинске».

Выступление кап. Гайда произошло в ночь на 26 мая. Какие же силы были у него в распоряжении и сколько оружия?

«В группе кап. Гайда в районе между Ново-Николаевском и Красноярском были эшелоны: шт. — кап. Кауделька — 678 людей, 250 винтовок, 3 пулемета, 4 ружья Шоша; шт. — кап. Кульвашера — 800 людей, 360 винтовок. 2 пулемета, 3 ружья Шоша и по 150 патронов на винтовку; кап. Кадлеца — 440 людей, 109 винтовок, 2 пулемета, 8000 патронов, 1049 ручных гранат; эшелон кап. Воронова с артиллерийским имуществом без орудий, с 47 винтовками, 2 пулеметами, 6000 патронов и 2 гранатами — людей 490 и, наконец, эшелон шт. — кап. Чеховского в Чулымской — 850 людей, 160 винтовок, 1 кольт, 8 ружей Шоша, 200 гранат и около 20.000 патронов. Итак 3.258 людей и 926 винтовок» [16].

И, если, тем не менее, эти ничтожные отряды создали нам громадные затруднения, то это проистекало от того, что военная подготовка Республики была в зачаточном состоянии.

Однако, белые представляли ее себе не совсем такой, какой она была на самом деле.

Вот какое описание первых отрядов Красной армии находим мы в Беллоне:

«Армия (красная) состояла из разноязычной „братвы“, из „идейных“ русских, из пленных неидейных немцев и мадьяр, немногих латышей и еще менее поляков, хотя были и такие; и, как всегда, среди ее комиссаров большинство были евреи.

Большевики отступали (перед чехословаками) быстро; к эвакуируемым из Омска советским транспортам присоединились еще красноярские, барнаульские и иркутские; за Байкалом, в первых числах августа (1918 г.) собралось свыше 500 паровозов, 16.000 вагонов и около 20.000 бойцов.

Красные увезли с собою все, что только удалось нагрузить и что только в силах были поднять поезда. В тысячах вагонов, которые были переброшены за Байкал, были и боевые припасы, и продовольствие, и архивы, и вещи, приобретенные грабежом, и — что более всего затрудняло и обременяло войска — семьи идейных защитников большевизма, которым, в случае их захвата белыми, грозила если не смерть, то крайне бедственное положение.

Думаю, что не преувеличу, если скажу, что в этой движущейся массе железнодорожного транспорта и людей, которых чехословацкие донесения называли „красной армией, оперирующей за Байкалом“, было не более, чем по одному штыку на вагон.

И, однако же, эти столь не совершенные формирования, которые трудно даже назвать войском, поняли, как только остановились за Байкалом и несколько отдохнули, что приходит их последний час, что надо напрячь все усилия, чтобы жить, иначе гибель их будет неизбежна. В результате „Забайкальский революционный совет“, напрягши свои силы, в течение 3 недель задерживал триумфальный поход чехов» [17].

По общепринятой концепции совершавшихся на их глазах событий, белые особое значение придавали участию немцев. Наиболее темпераментных из наших врагов раздражало упорство большевиков, в то время, как на западе союзники явно доканчивали германцев.

«Кровавая армия германо-большевиков, с основной примесью немцев, мадьяр, латышей, эстов, финнов и даже китайцев, управляемая немцами-офицерами, продавшими свою родину предателям и изменникам, еще занимает большую часть России» [18],—нетерпеливо восклицает в конце ноября 1918 г. адм. Колчак.

И он не мог думать иначе, ибо такова была точка зрения, свойственная не одному Колчаку.

«В Сибири, где я мог наблюдать за развитием Красной армии — пишет упоминаемый выше Г. К. Гинс — оно происходило крайне неудачно, и, если бы не военнопленные и не латыши, которые в Омске составляли видный элемент в советских учреждениях, то красный гарнизон был бы совсем бессилен. Подслушивавшие в день чешского выступления телефонные разговоры слышали язык немецкий и латышский.

Но военнопленных, склонных работать с большевиками, было не так уж много, хотя в это время для привлечения их и издавалась большевистская газета на немецком языке „Wahrheit“ — „Правда“, разъяснявшая смысл переворота в России, как начало мировой революции.

Русские же красноармейцы были до того распущены, что спали на часах возле складов оружия, и у них из-под носа вывозили пулеметы и ружья» [19].

Автор не замечает, как он сам себе противоречит: с одной стороны, «если бы не военнопленные и не латыши, красный гарнизон был бы совсем бессилен» (!), а с другой, «военнопленных, склонных работать с большевиками, было не так уж много»… Неверно, конечно, ни то, ни другое утверждение. Истина заключается в том, что вакханалия империалистской бойни поставила угнетенные классы всех национальностей перед необходимостью так или иначе искать выхода из четырехлетнего кошмара. Пролетарская революция давала этот выход, вот почему в рядах красной гвардии и в первых отрядах Красной армии были и немцы, и чехи, и мадьяры, и латыши, и поляки, и евреи, и эсты, и финны, и прежде всего русские, на которых ужасы войны отразились больше всего. Но упоминать о последних было политически невыгодно, более того — их участие надо было старательно затушевывать, что белые и делали в мере своих сил и возможностей.

«Проницательные» стратеги из газетных обозревателей видели несомненные свидетельства германского руководства операциями красных. Вот, например, на что считал необходимым обратить внимание «Вольный Дон».

«При первом же взгляде на схему расположения большевистских войск у границ Донской области невольно возникает мысль: великолепные стратеги эти большевики!

Старая добрая система уничтожения связи между соседями, охвата и обхода флангов и, наконец, полного окружения так и просится в глаза в этой схеме.

И подумать только, что еще недавно предводители большевиков были не более как ротными командирами, а некоторые и просто кашеварами, а вот подите же, откуда что берется?

Всмотритесь в эту схему и вы увидите, что Дон: отрезан уже от Украины, а пройдет еще неделя, другая— он будет отрезан от Кубани и Терека, и все выходы из области будут закрыты»…

«Но чему приписать такую разительную перемену в недавних ротных и взводных командирах и кашеварах?» — восклицает автор. «Единственная причина — в том, что ими руководят немцы, у которых… „забурлила в жилах кровь их гениальных предков — Фридриха Великого и Мольтке“» [20].

Увы, «единственная» причина этой перемены заключалась совсем в другом. Стихийный, самопроизвольный порыв широких рабочих и солдатских масс, их несокрушимая воля к борьбе и к победе, их творческая инициатива, проявлявшаяся как в крупном, так и в мелочах и, прежде всего, в организации и первых действиях красной гвардии — вот что составляло в конце концов и первую и последнюю причину успеха красных.