Среди свидетелей прошлого - Прокофьев Вадим Александрович (бесплатные онлайн книги читаем полные .TXT) 📗
Воротынский.
Шуйский.
Пушкин откидывается в кресле.
Кто?
Весь замысел его романтической трагедии построен на убийстве царевича Дмитрия Борисом Годуновым. А если Борис невиновен?
Пушкин листает X том «Истории» Карамзина. Нет, маститый историограф свидетельствует: «Начали с яда. Мамка царевича, боярыня Василиса Волохова и сын ее, Осип, продав Годунову свою душу, служили ему орудием; но зелье смертоносное не вредило младенцу, по словам летописца, ни в яствах, ни в питии. Может быть, совесть еще действовала в исполнителях адской воли; может быть, дрожащая рука бережно сыпала отраву, уменьшая меру ее, к досаде нетерпеливого Бориса, который решился употребить иных смелейших злодеев. Выбор пал на двух чиновников, Владимира Загряжского и Никифора Чепчугова, одолженных милостями правителя: но оба уклонились от сделанного им предложения…
Тогда усерднейший клеврет Борисов, дядька царский, окольничий Андрей Лупп-Клешнин представил человека надежного: дьяка Михаила Битяговского, ознаменованного на лице печатию зверства, так, что дикий вид его ручался за верность во зле… Битяговский дал и сдержал слово. Вместе с ним приехали в Углич сын его, Данило, и племянник Никита Качалов, так же удостоенный доверенности Годунова».
Нет, Карамзин не оставляет сомнений в том, что было совершено злодеяние. Но каков лукавый царедворец! Всячески поносит Годунова за убийство законного наследника престола, а сам так и льнет к царю-отцеубийце Александру I. Подождите, трагедия напомнит вам о кровавых делах, прикрытых царскими порфирами…
Поэт больше не заглядывает в сочинения Карамзина. Сцена за сценой, вот и Пимен в полутемной келье рассказывает Гришке Отрепьеву:
И вскоре Пушкин пишет Вяземскому: «Поздравляю тебя, моя радость, с романтической трагедией, в ней же первая персона Борис Годунов! Трагедия моя кончена, я прочел ее вслух, один, и бил в ладоши и кричал, ай да Пушкин, ай да сукин сын!»
И вот уже почти полтора столетия звучит со сцен оперных и драматических театров бессмертное творение русского поэта.
«И мальчики кровавые в глазах» не давали покоя царям. А загадка смерти малолетнего царевича Дмитрия осталась загадкой. И до сего времени историки спорят, был ли царевич убит или случайно наткнулся на нож.
Уже после того как прогремел пушкинский Борис, после смерти Н. М. Карамзина было найдено Углическое следственное дело. Допросы, возможно и под пыткой, следуют один за другим, и все в один голос твердят… Хотя, впрочем, вот как выглядел по следственному делу день 15 мая 1591 года в городе Угличе.
В шестом часу, в середине мая, самая погожая пора. Не жарко, но еще не спустилась вечерняя прохлада.
Лениво плещет Волга, обегая маленький городок Углич.
Лениво ворочаются мысли у дьяка Михаила Битяговского.
И только на царском подворье шумно играют в «тычку» большим ножом ребята.
Михаил Битяговский следит за ними, сонно сощурив глаза навстречу вечерним лучам солнца.
«Ишь ведь, царевич, а норовит словчить, как дворовые ребята. И не отличить, коли б не подергивался. Падучая. Небось на Москве, во дворце с боярской челядью так бы и не попрыгал. Кончилась для вас Москва. И все Нагие, дядьки его Мишка да Гришка, да и сама царица Марья. Вишь, чего задумали — царя Федора в монахи постричь, а малолетнего царевича на престол взгромоздить. А Борис Федорович Годунов про то дознался, ну и в Углич…»
Битяговский вздыхает. Его тоже — в Углич. Заслали, чтобы глаз не спускал с царицы да с родичей ее — бояр Нагих.
Они его лютой ненавистью ненавидят…
Битяговский незаметно задремал. И когда заголосил колокол у Спасса, вскочил, истово крестясь.
Но колокол взывал не к богу, а к людям. И они сбегались на царицыно подворье, со всех сторон, толпились у входа в Спасс, что-то кричали, махали кулаками.
На ступенях Спасса появилась простоволосая Мария. У нее на руках лежал царевич Дмитрий.
Битяговский широко открыл глаза. В них ужас. На шее царевича глубокая рана, и из нее медленно вытекает черная кровь…
Это было последнее, что видел дьяк. Толпа угличан убила его и его сына, разгромила дворы приверженцев Годунова.
И поползли по Руси зловещие слухи. «Борька Годунов царское семейство извести хочет. Подослал убийц к малолетнему царевичу». «Сам на престол метит. Царь Федор блаженненький, все по церквам ездит, в колокола звонит — не жилец, а шурин царевича прирезал наследника законного».
В Москве переполох. Противники Годунова вслух называют его цареубийцей, указывают пальцем.
Царь Федор денно и нощно земные поклоны кладет за упокой души малолетнего страдальца.
Борис нервничает…
И дальше Углическое дело скупо повествует о том, как велось расследование.
В Углич спешит комиссия расследовать обстоятельства смерти царевича. Во главе ее боярин князь Василий Иванович Шуйский и дьяк Вылузгин.
Люто ненавидит Шуйский Бориса. Боярская спесь играет да зависть. Эх, как он мог насолить «выкормышу» Грозного царя!..
Но нет. Князь Шуйский — «муж велеречивый и блудливый». Он понимает, что, пока жив Федор, пока Ирина, сестра Годунова, — царица, Бориса-правителя не свалить, а самому голову потерять недолго.
Но ничего, он потерпит, придет и его час.
Две недели шли допросы.
Василий Шуйский рвал и метал. Ну, будто сговорились — кого ни спроси, все твердят одно: «падучая его сразила». А как это «падучая» могла носком по горлу полоснуть?
И снова допросы. Царица Мария бьется в истериках, поносит Бориса Годунова, убийц подославшего. Но на показаниях опальной царицы не состряпаешь дела.
Да Василий Иванович Шуйский про себя и сам сомневается в том, что смерть царевича — годуновских рук дело. С какой стати ему было убивать малолетнего? Если боялся, что после смерти царя Федора царевич Дмитрий на престоле окажется и тогда Нагие ему, Борису, отомстят за все, так напрасные опасения: царевичу престол не достался бы. Федор по навету того же Годунова завещал бы его кому-либо другому, к примеру, Ирине, жене своей и Борисовой сестре.
Сам на престол метит? Тут уже и подавно убивать не следовало. Ведь если подтвердится, что он убийц подослал, то не только престола, а кроме крепких стен кельи далекого монастыря, не видать Борису ничего.
И забралась в голову Шуйскому мысль: «Ан уж не бояре ли, что супротив Борьки да патриарха Иова, царевича ножом полоснули, а потом на Бориса свалили? Оно бы сподручно — верное средство свалить ненавистного».
И вот в русской исторической литературе разгорелись споры. Убит или жертва несчастного случая царевич Дмитрий?
Карамзин был за то, что убит. Соловьев, много позже — также за убийство, ему вторит Костомаров. А вот Погодин, Арцыбашев и особенно Белов отрицают вину Бориса, признают правдивыми все строки следственного дела.
И по сей день в учебниках истории можно найти противоречивые показания: и убит, и зарезал себя сам.
Быть может, этот вопрос был бы и не столь существенным, но ведь он связан так или иначе с целой эпохой в жизни и борьбе русского народа с иноземными захватчиками. Что же касается Пушкина, царь-детоубийца — это очень своевременно. Это заставляло думать, делать выводы.
