Санкт-Петербург – история в преданиях и легендах - Синдаловский Наум Александрович (книги серии онлайн txt) 📗
Есть и другая легенда. По ней, идея создания Большого Каприза принадлежит фавориту Екатерины II Потемкину. Будто бы это он придумал и велел в течение одной ночи осуществить парковую затею в угоду своей капризной любовнице.
Рядом с павильоном Эрмитаж в Царском Селе Василий Иванович Неелов построил здание Эрмитажной кухни, выполненное в стиле английской готики и несущее одновременно две функции: паркового павильона и кухни, в которой готовили затейливые блюда для царских гостей, приглашенных в Эрмитаж. Когда наступал час ужина, танцы в Эрмитаже прерывались и из-под пола мгновенно подымались специальные столы, блюда на которых «сменялись так, как делаются волшебные превращения в театре». Каждый из приглашенных мог заказать любое кушанье, написав его название на грифельной подставке и позвонив вниз. Под полом находились механизмы, вокруг которых «возились лакеи, спеша получить из кухни и поднять требуемое блюдо». Сохранилось предание, что список блюд был очень велик. Только Суворов сумел вызвать переполох на кухне и смутить хваставшуюся обилием блюд императрицу, затребовав блюда, которых не оказалось, а именно солдатские щи и кашу.
Одно из самых романтических сооружений Екатерининского парка – Башня-руина, возведенная архитектором Ю. М. Фельтеном в 1773 году в память о русско-турецкой войне. Видимо, с этим связана бытующая в Царском Селе легенда о том, что Екатерина II держала здесь пленных турецких офицеров.
Недалеко от Рамповой дороги, напротив Концертного зала, на острове, по указу Екатерины был выстроен так называемый Турецкий киоск. По преданию, он «представлял точную копию киоска в одном из парков Константинополя. Он был убран тогда точно так же, как константинопольский: диваны и полы были устланы драгоценными материями и коврами, привезенными из Турции». Сооружен он был будто бы в память о мире, заключенном в Турции известным екатерининским дипломатом князем Николаем Васильевичем Репниным.
Трудно сказать, чего было больше в характере Екатерины: скупости или бережливости. Скорее всего второго. Если судить по государственным делам, она была рачительной и бережливой хозяйкой. Однако в петербургском фольклоре сохранились свидетельства того, что граница между бережливостью и скупостью подчас оказывалась весьма расплывчатой и неопределенной. Правда, в фольклоре досадные свойства характера матушки государыни окрашиваются в легкие цвета кокетства, игривости, что делает их в глазах окружающих допустимыми и извинительными.
Кроме известной нам легенды об утверждении сметы на строительство Большого и Малого Капризов, сохранилось предание об отказе государыни вторично золотить крышу Царскосельского дворца. В свое время на внутреннюю и наружную отделку дворца было израсходовано более шести пудов золота. О его блеске слагались легенды. В народе про дворец рассказывали чудеса, уверяя будто вся крыша его золотая. Карнизы, пилястры, кариатиды действительно были позолочены. На ослепительно белой, луженого железа, крыше стояла золоченая деревянная балюстрада, украшенная такими же деревянными золочеными фигурами и вазами. Но уже через несколько десятилетий позолота в значительной степени была утрачена и требовала восстановления. Однако Екатерина после некоторых колебаний отказалась от больших трат и позолота частично была закрашена, частично заменена бронзой. Но в народе сложилось предание, что не скупость государыни послужила тому причиной. Говорили, что ослепительный блеск золота в солнечную погоду не однажды вызывал панику и ложную тревогу. С криками: «Пожар!» конные и пешие, светские и военные, опережая друг друга, спешили ко дворцу и затем, смущенные невольным обманом, расходились по домам и казармам. Потому-то, говорится в легенде, заботливая императрица и велела снять позолоту.
По другому преданию, за право счистить остатки позолоты подрядчики предлагали «20 000 червонных», но Екатерина будто бы гордо ответила, что не продает своих обносков, и велела все закрасить охрой.
В Царском Селе до сих пор живо старинное предание о золотых трубах, проложенных в екатерининское время под Александровским парком. Якобы, когда была обнаружена целая сеть подземных рек, питавших лесные ручейки и небольшие пруды парка, то, заботясь об обеспечении питьевой водой жителей Царского Села, Екатерина велела забрать все эти подземные источники в золотые трубы и объединить в общую систему. Но секрет тот, доверительно сообщается в легенде, тщательно оберегался от посторонних, дабы исключить возможность частных раскопок, а в настоящее время он вообще утрачен. Речь в легенде идет об известном Таицком водоводе, сооруженном в 1774 году генерал-квартирмейстером Бауэром. Таицкая вода считалась в то время самой здоровой. Екатерина будто бы никакой другой воды не пила, и «во время ее путешествия ей доставлялась только эта вода для питья». Трубы, по которым вода подводилась к Царскому Селу, были деревянными, и только в 1795 году частично были заменены каменными, что, вероятно, и послужило причиной возникновения легенды. Вообще, как уверяют современные царскоселы, Екатерининский дворец и все основные парковые затеи Екатерининского парка объединены сложной системой подземных ходов.
Свою собственную легенду имеет и старинное Казанское кладбище в Царском Селе. Основано оно будто бы вот по какому поводу. Когда флигель-адъютант фаворит Екатерины II А. Д. Ланской проезжал однажды по этой местности на охоту, из кустов выбежал заяц. Лошадь Ланского испугалась и сбросила седока, который скончался будто бы от сильного ушиба. Императрица приказала похоронить Ланского вблизи дворца в Собственном садике, а на месте падения своего любимца велела заложить церковь и кладбище. После освящения церкви, возведенной по проекту Джакомо Кваренги, прах Ланского был перезахоронен вблизи церковной стены. Пыляев, пересказавший со слов священника Иоанна это предание, в примечаниях к книге «Забытое прошлое окрестностей Петербурга» утверждает, что на самом деле фаворит Екатерины умер от «слишком сильного приема секретного лекарства, известного в медицине под названием „Aphrodiesiacum“».
Сравнительно недалеко от Казанского кладбища, при въезде в Царское Село с современного Московского шоссе, там, где дорога упирается в каменное здание школы (бывшего реального училища), в екатерининские времена существовал дровяной и сенной рынок. По преданию, здесь в давние времена «производились публичные наказания преступников».
Однажды, гуляя по царскосельскому парку, императрица обратила внимание на великолепную белую розу и решила подарить эту розу своему любимому внуку Александру. Чтобы розу за ночь не срезали, она приказала выставить у куста часового, но наутро совершенно забыла о своем вчерашнем намерении. А часовой стоял. Затем его сменил другой… третий… четвертый. Не зная о намерении императрицы и боясь совершить непоправимую ошибку, командир караула учредил у розового куста постоянный пост. Говорят, этот пост просуществовал до воцарения Николая I, который отменил его за ненадобностью. По другим источникам, Николай I, узнав о происхождении поста, перевел его к Орловским воротам и повелел «чтобы часовой по-прежнему, в память Великой Бабки его, основоположницы лихих лейб-гусар, всегда назначался от этого полка».
Памятник (продолжение)
В екатерининское время в Петербурге появился первый в России скульптурный памятник. Не случайно, что это был монумент великому основателю города Петру I, продолжательницей дела которого считала себя Екатерина II. История его создания началась буквально через несколько дней после воцарения Екатерины, когда Сенат в ответ на щедрые милости новой императрицы верноподданно предложил увековечить ее деяния созданием памятника. Екатерина от памятника собственной персоне отказалась, будто бы предпочтя увековечить свое имя иначе: установить в столице монумент Петру Великому.
Отвергнув предложение воспользоваться растреллиевской статуей Петра, Екатерина по совету Дени Дидро приглашает в Петербург французского скульптора Этьена Фальконе. В 1766 году скульптор приезжает в Россию, где ему устраивают великолепный прием и предоставляют приготовленную заранее мастерскую в одном из флигелей временного, ставшего уже ненужным, деревянного дворца Елизаветы Петровны близ Мойки. Следуя своему гениальному замыслу – установить конную статую на гигантский пьедестал – естественную скалу, Фальконе сооружает в мастерской дощатый помост, имитирующий этот предполагаемый пьедестал. Из царских конюшен скульптору выделили лучших породистых жеребцов по кличкам Бриллиант и Каприз, управляемых опытным берейтором Афанасием Тележниковым. На полном скаку он влетал на помост и на мгновение удерживал коня в этом положении. За это мгновение скульптор должен был сделать набросок с натуры. Бесчисленное количество набросков через несколько лет завершилось блестящей композицией. Имя Афанасия Тележникова неоднократно упоминается в письмах Фальконе. Однако в Петербурге сложилась легенда о том, что скульптору позировал артиллерийский полковник Мелиссино, известный своим удивительным сходством с Петром Великим.
