Тайные страницы истории - Николаевский Борис Иванович (чтение книг .TXT) 📗
Делались огромные усилия, чтобы этот архив пополнять. Специальные уполномоченные производили обследование провинциальных и столичных архивов старых, дореволюционных полицейских учреждений, выискивая там материалы, которые могли компрометировать настоящих и будущих противников Сталина. Посылались целые экспедиции в далекие места сибирской ссылки. Еще более старательно собирались материалы о так называемом бытовом разложении советских сановников, из которых многие, дорвавшись до власти, проявляли большую тягу не только к житейским удобствам, но и к вещам много более предосудительным. Этого рода материалы в секретном архиве переплетались с материалами о политической благонадежности соответствующих лиц, об их связях с оппозиционерами, об их неосторожных разговорах и резких отзывах. Все это регистрировалось и бралось на учет. Дело шло отнюдь не о том, чтобы сделать эти материалы достоянием гласности или довести их до сведения соответствующих партийных инстанций. Сталин собирал свой архив для того, чтобы угрозами разоблачений держать в своих руках скомпрометированных партийных деятелей и заставлять их во внутрипартийной борьбе занимать позиции, которые выгодны Сталину, отказываться от выступлений, которые были бы для Сталина опасны.
В просторечии такого рода приемы называются шантажом. Шантаж и был одним из наиболее излюбленных Сталиным приемов внутрипартийной борьбы, а задачей архива секретного отдела было собирание материалов для массового применения шантажа во внутрипартийной борьбе, для постановки дела этого шантажа на своего рода научной основе.
Дело это ставилось, конечно, как особо секретное. Наиболее «драгоценные» материалы не передавались даже в секретный архив секретного отдела секретариата ЦК, а хранились в особых сейфах личного секретариата Сталина. Но в партии о существовании этого секретного архива и о шантажистских приемах Сталина было известно в достаточной мере широко. Троцкий в своих статьях, написанных в связи с процессами 1936–1938 гг., рассказал, что слухи об этом архиве «через систему сообщающихся сосудов» доходили до него еще в Москве; он знал, что «все факты, порочащие советских сановников, собираются Сталиным с научной тщательностью и составляют особый архив, откуда извлекаются по частям, в меру политической надобности».
Сталин не раз прибегал к помощи этого архива, и с большим для себя успехом. Наиболее ярким, можно сказать, классическим примером такого успеха была история с Калининым, председателем ЦИК Советов. Рассказ о ней имеется в статье Троцкого.
В одном из советских юмористических журналов в 1925 г. появилась карикатура, изображавшая главу советского государства в очень интимной обстановке. Сходство не оставляло места никаким сомнениям. К тому же в тексте, очень разнузданном по стилю, Калинин был назван инициалами «М. И.»
«Я не верил своим глазам, — вспоминает Троцкий. — Что это такое? — спрашивал я некоторых близких ко мне людей, в том числе Серебрякова (расстрелян в 1937 г.).
— Это Сталин дает последнее предупреждение Калинину.
— Но по какому поводу?
— Конечно, не потому, что оберегает его нравственность. Должно быть, Калинин в чем-то упирается» [163].
Калинин действительно долго «упирался» и не хотел идти за Сталиным, которого он знал еще по Закавказью и к которому относился без большого доверия. Сравнительно широко стали тогда известными слова, которые Калинин бросил о Сталине в 1925–1926 гг.: «Сталин заведет нас всех в канаву!»
По своим настроениям Калинин принадлежал к числу наиболее «крестьянофильски» настроенных членов Политбюро и долго шел вместе с «правыми», возглавляемыми Бухариным, Рыковым и Томским, решительно возражая особенно против всяких анти-крестьянских мероприятий. Но как раз в это время у Калинина обнаружилось старческое влечение к молодым артисткам, о чем тогда в Москве тоже очень широко говорили. Передавали, что агентам личного секретариата Сталина удалось достать какие-то очень неприятные для Калинина фотографии, и под угрозой опубликования их, а также репрессий против той артистки, с которой. Калинин был связан, Сталин заставил Калинина отказаться от оппозиции.
В таком же положении, по-видимому, находился и Ворошилов. Во всяком случае в тех же статьях Троцкого имеется такое замечание: «В 1929 году, во время разрыва с правыми членами Политбюро — Бухариным, Рыковым и Томским — Сталину удалось удержать на своей стороне Калинина и Ворошилова только угрозою порочащих разоблачений» [164].
Калинин и Ворошилов были наиболее крупными из партийных лидеров, которых Сталин ставил на колени с помощью своего секретного архива. Но они были далеко не единственными. Лучших доказательств полезности для Сталина этого метода борьбы нельзя было и придумать. Положение Товстухи, создателя и первого руководителя этого архива, быстро росло. От работы по руководству Бюро официального секретариата ЦК он быстро отошел, едва ли не в 1922–1923 г., передав эту работу Поскребышеву, который начал как раз тогда быстро выдвигаться и все силы сосредоточил на работе, связанной с секретным архивом, и на больших интригах, которые в этой связи плелись Сталиным (советником к экспертом при котором стал Товстуха) [165].
Этому совершенно не противоречит тот факт, что Товстуха в это время начинает играть все более и более значительную роль в «научной», деятельности коммунистической партии, заняв пост помощника директора Института Ленина. Эта «научная» работа Товстухи по существу была ничем иным, как внедрением шантажистских методов работы секретного сталинского архива в работу Института Ленина. Институт после смерти Ленина стал важнейшим центром собирания материалов по истории коммунистической партии и революции. Особыми декретами все граждане СССР и в особенности все члены коммунистической партии были обязаны сдать в этот Институт подлинники всех документов, исходивших от Ленина или имевших отношение к его деятельности. Только Институт должен был хранить эти документы, и он же решал вопросы, какие из них следует публиковать. Такие документы тогда имели не только историческое, но и огромное актуально политическое значение: мертвый Ленин был канонизирован, и цитаты из его статей и писем играли роль не подлежащих оспариванию аргументов. Отзывы Ленина о партийных работниках создавали или губили репутации. Но от Ленина осталось много ненапечатанных рукописей и заметок, тысячи писем к разным лицам. Среди них было много весьма неблагоприятных для Сталина, отношение к которому Ленина за последний год жизни определилось как резко отрицательное. Ряд таких документов, о существовании которых точно известно, был погребен в этом архиве.
Институт в этих условиях становился центром огромного политического значения. Товстуха, назначенный туда в ноябре 1924 г. заместителем директора, играл в жизни Института роль «ока Сталина». Он стал заведующим архивом Института, и в его руках сосредотачивались все вновь поступающие документы. Он первым знакомился с их содержанием, что давало ему возможность накладывать руку на материалы, публикация которых с точки зрения Сталина, была нежелательной. Ряд таковых вообще исчез. Наоборот, те из документов, которые по содержанию были неблагоприятными для противников Сталина, публиковались в ближайшую очередь, если только задержание их публикации не казалось полезным в целях политического шантажа.
В этой области Товстуха чувствовал себя, как щука в воде. Человек с плохим здоровьем, озлобленный и мстительный, весьма тщеславный и с большими претензиями, но с весьма скромными талантами, Товстуха, казалось, самой судьбой был создан для той работы, которую на него возложил Сталин. Замкнутый и малообщительный, избегавший новых знакомств, он с недоверием присматривался ко всем встречным, выискивая в них слабые стороны. Здоровые, жизнерадостные люди его раздражали, казалось, уже потому, что были здоровыми и жизнерадостными.
163
Троцкий Л. Роль Генриха Ягоды // Бюллетень оппозиции (Париж). 1938. № 65, апр. С. 9.
164
Он же. За стенами Кремля // Бюллетень оппозиции. 1939. № 73. янв. С. 12.
165
Именно в таком качестве Товстуха фигурирует в письме из Москвы. (Бюллетень оппозиции [Берлин]. 1929. № 1–2, июль. С. 16). Это письмо является по его содержанию прямым продолжением известной записи разговора Бухарина с Каменевым И июля 1928 г. (см.: Социалистический вестник. 1929. № 6, 22 марта. С. 10–11).