Страсти революции. Эмоциональная стихия 1917 года - Булдаков Владимир (онлайн книги бесплатно полные TXT, FB2) 📗
Совещание общественных деятелей стало очередной говорильней, хотя считалось, что оно проводит идейную линию кадетского ЦК. В особое бюро совещания вошли такие правые думцы, как М. В. Родзянко и В. В. Шульгин. Предполагалось, что на готовящемся Государственном совещании будет сформирован мощный правоцентристский блок, который заставит правительство изменить свою программу. Эту идею разделяла часть московской интеллигенции, в прошлом симпатизировавшей эсерам. Теперь она призывала, как сообщала 17 июля газета «Свобода и жизнь», реорганизовать власть на «внепартийной, общенациональной основе». В общем, на Государственное совещание возлагались непомерные надежды. Лишь крайне левые призывали бойкотировать его, а правая часть думских деятелей колебалась относительно своего участия в нем.
Всех волновала неустойчивость ситуации. В августе «Новый Сатирикон» опубликовал характерный диалог: «…У нас правительство временное, законы временные, все временное. – И не говорите, только одна война постоянная…»
В прошлом Государственное совещание воспринималось в контексте консолидации антибольшевистских сил. Это мешало разглядеть настроения, которые на нем превалировали.
Социалистические лидеры Советов долгое время не могли определить своего отношения к совещанию. Возможно, это было связано с надеждами меньшевиков и эсеров на то, что в кризисной ситуации ВЦИК Советов может и должен выступить в роли парламента. Однако социалистические лидеры отнюдь не готовились к «государственной» роли. Их больше беспокоило малое количество выделяемых им на Государственном совещании мест.
10 августа ВЦИК даже пригрозил, что попытки использования Государственного совещания «для нанесения удара революционной демократии» будут пресечены объединенными усилиями всех его демократических участников. 11 августа было проведено совещание 600 депутатов Государственного совещания, представлявших революционную демократию. Программную речь произнес И. Г. Церетели, призвавший поддержать правительство и сохранить коалицию с буржуазией ради отстаивания лозунга «мира без аннексий и контрибуций». Формулировка сама по себе была абсурдной, но этого словно не замечали. В тот же день на своем совещании кооператоры – публика несколько более правая – предложили выработать общую декларацию революционной демократии. Получалось, что последняя готова была сдвинуться вправо.
На Государственном совещании присутствовали 2414 человек. Отбор делегатов был явно тенденциозным. Ставка делалась на людей умеренных, объединенных в основном в общественные организации, а не политические партии. Откровенно правых было немного. Обыватели иронизировали в связи с появлением «группы русской истории» (выражение А. Ф. Керенского), которую составили «бабушка» (Е. К. Брешко-Брешковская) и два «дедушки» (П. А. Кропоткин и Г. В. Плеханов) русской революции – это напоминало, как считал историк М. М. Богословский, то ли балаган, то ли Вальпургиеву ночь в «Фаусте». Вопреки уверениям большевиков, на совещании преобладали не «контрреволюционеры», а революционная демократия – свыше тысячи человек. Н. Н. Суханов, однако, полагал, что «эсерствующие земства и города, а особенно шумная, вполне обывательская кооперация, неудержимо тянули вправо».
В принципе на совещании могло быть предложено два варианта стабилизации власти: авторитарный, вплоть до военной диктатуры на внеклассовой и внепартийной основе; и демократический на базе пресловутой «коалиции с буржуазией», идейную основу которой заложили меньшевистские доктринеры во главе с И. Г. Церетели.
Совещание открылось продолжительной речью А. Ф. Керенского. Ничего нового он не предложил, хотя его пылкая речь не раз прерывалась аплодисментами. Интересно, однако, не содержание, а настрой оратора. Керенский был намерен от лица Временного правительства «сказать подлинную правду» «измученной и исстрадавшейся родине». Прозвучали и угрозы в адрес большевиков: «пусть не надеются». Интересна была фраза в адрес сторонников «открытого нападения или скрытых заговоров»: они рисковали «встретиться с властью, которая в своих репрессиях заставит… вспомнить, что было в старину, при самодержавии». В общем, получалось, что только во власти «объединяющей, регулирующей, примиряющей, ограждающей… – только в ней есть спасение нашего государства от распада и гражданской войны». В сущности, на такой же идеальной основе пыталось основываться самодержавие.
Особое место занял вопрос о восстановлении смертной казни. Керенский напомнил, что именно он настоял на ее отмене, но в нынешних условиях он же внес в правительство предложение о ее «частичном» восстановлении. На это последовали «шумные аплодисменты», прерванные, однако, резким, театрально взволнованным голосом председателя: «Кто смеет аплодировать, когда речь идет о смертной казни? Разве вы не знаете, что в этот момент и в этот час была убита частица нашей человеческой души?!» После некоторого замешательства аудитории последовало обещание: «Если будет нужно для спасения государства… мы душу свою убьем, но государство спасем». В заключение было заявлено о стремлении «прежде чем погибнуть» прийти на помощь стране «с железом и со всею силою принудительного аппарата государственной власти». Это походило на «оптимизм» обреченного человека.
Выступление премьера историк Н. И. Кареев прокомментировал так:
Говорил Керенский громко, но отрывисто, отчеканивая каждое слово и подчеркивая отдельные места, то возвышением голоса до крика, то трагическим шепотом, то выразительным жестом…: «Я должен вам напомнить, что (с выкриком) Временному правительству принадлежит не-о-гра-ни-чен-на-я (особенно громко) верховная власть (трагическим шепотом)… Кто этого не понимает, тот будет иметь дело (короткая пауза, а потом почти крича) со мной» (и жест указательным пальцем в собственную грудь).
Обозреватели отмечали, что оратор дошел до настоящей истерики. По некоторым сведениям, сам Керенский считал, что на Государственном совещании он потерпел фиаско. Были и другие мнения. С. П. Мельгунов считал, что Керенский ждал совещания, надеясь, что «лопнет нарыв» – все выговорятся. Отчасти так и случилось.
Присутствующие ждали выступления Верховного главнокомандующего Л. Г. Корнилова, сменившего провалившегося на этом посту А. А. Брусилова. В своей речи Корнилов напомнил о восстановлении смертной казни на фронте «против изменников и предателей», припугнул возможностью потери Риги в случае, если порядок не будет восстановлен, выразил готовность ограничить всевластье солдатских комитетов. Он не столько угрожал и пугал, сколько жаловался: с начала августа убиты «озверевшими, потерявшими всякий образ воина солдатами» командир полка Быков, капитал Колобов, братья офицеры Абрамовичи, «поднят на штыки своими солдатами командир Дубненского полка Пургасов». Говорили, что выступление Корнилова «можно уподобить какому-нибудь легендарному „плачу Ярославны“». Развернутый план наведения порядка предложил герой Луцкого прорыва генерал А. М. Каледин: упразднение в армии всех Советов и комитетов, полное запрещение митингов и собраний, пересмотр декларации солдата, частичная милитаризация тыла. Реакция зала была характерной: на правых скамьях аплодировали и кричали «браво», на левых усиливались шум и свист.
Словно в ответ 14 августа Н. С. Чхеидзе зачитал декларацию революционной демократии. В этом своего рода альтернативном плане наведения порядка помимо обычных лозунгов содержались предложения о предоставлении правительству права на «исключительные мероприятия» и некоторые новые прерогативы, включая введение налога на предметы потребления. Со стороны социалистов последовало согласие на независимость существующей власти от Советов, восстановление военной дисциплины на всех уровнях и даже признание неизбежности репрессий по отношению к левым.
Не обошлось без ставших привычными конфликтов. Правые устроители совещания надеялись на патриотические выступления георгиевских кавалеров. Однако произошла осечка. Есаул А. Г. Нагаев, член Казачьего отдела ВЦИК, представлявший также Кавказский фронт, осмелился возражать А. М. Каледину, выступавшему от имени «двенадцати казачьих войск». Он потребовал, чтобы генерал не смел «отрывать казачество от народа». Реакция зала оказалась разнородной. Прозвучали голоса: «Слава революционному трудовому казачеству», «Германские марки», «Молчать. Там провокатор». На предложение председателя назвать себя автору последнего заявления последовало молчание. Зал отреагировал возмущенно: «Это не представитель казачества», «Трус». Со временем выяснилось, что автором скандальной реплики был полковник К. В. Сахаров. Он попросту не расслышал, о чем шла речь, но теперь тем не менее готов был «дать удовлетворение есаулу Нагаеву». Слева возмутились: «Дуэль в военное время?!» Кто-то слева произнес: «С такими не дерутся». Председательствующий Керенский призвал оставить «личный обмен мнениями».
