Тринадцатое колено. Крушение империи хазар и ее наследие - Кестлер Артур (книги бесплатно без онлайн txt) 📗

Однако, говоря, что выражение лица относится не к облику, а к поведению, Лейрис как будто упускает из виду то обстоятельство, что поведение может влиять на облик человека и, таким образом, ставить на него свою печать. Достаточно вспомнить типичные черты стареющих бездарных актеров, священников, давших обет безбрачия, профессиональных военных, заключенных, отбывающих длительные сроки лишения свободы, крестьян и т.д. Образ жизни влияет не только на выражение лица, но и на физические элементы внешнего облика, создавая ложное впечатление, что это — наследственные или «национальные» черты [205].

Если мне позволительно поделиться личным наблюдением, то сошлюсь на свои частые встречи во время посещений США с друзьями молодости, эмигрировавшими из Восточной Европы еще до Второй мировой войны, с которыми мы не виделись лет по тридцать-сорок. Всякий раз я удивлялся тому, что они не только одеваются и говорят, едят и ведут себя по-американски, но и приобрели американские физиономии. Не могу толком описать эту перемену. Разве что это какое-то увеличение нижней челюсти, особое выражение глаз, нечто вокруг глаз… (3накомый антрополог объяснил первое необходимостью много работать челюстными мышцами при американском произношении, а взгляд — бешеной гонкой за успехом и вызванной ею предрасположенностью к язве двенадцатиперстной кишки). Я был рад тому, что это не фокусы моего собственного воображения, ибо Фишберг еще в 1910 г. делился похожими наблюдениями: «…Выражение лица легко меняется под воздействием социальной среды. Я заметил эту стремительную перемену в людях, иммигрировавших в США… Новизна физиономии особенно заметна, когда кто-то из них возвращается на родину. Этот факт — прекрасное доказательство того, что социальные условия человеческого существования оказывают глубокое влияние на его внешний облик» (39; 513).

Пресловутый «плавильный котел» выплавляет, видимо, особую американскую физиономию — более-менее стандартный фенотип, вырастающий на базе разнообразнейших генотипов. Даже чистокровные китайцы и японцы, живя в США, попадают до некоторой степени под влияние этого процесса. Во всяком случае, американца часто можно узнать «с первого взгляда», невзирая на его одежду, речь, даже корни — итальянские, польские, немецкие.

Рассуждая о биологической и социальной наследственности у евреев, невозможно не заметить лежащую на них мрачную тень гетто. Евреи Европы, Америки, даже Северной Африки — дети гетто: четыре-пять поколений — не срок, чтобы избавиться от этого кошмарного гнета. Повсюду в мире стены гетто создавали примерно одинаковую среду и на протяжении нескольких столетий оказывали на людей одно и то же формирующее, вернее, деформирующее влияние.

С точки зрения генетики различаются три главных тенденции: инбридинг, случайное распространение генетических мутаций в популяции, селекция.

Инбридинг (близкородственное скрещивание) в разные периоды играл, видимо, не менее важную роль в еврейской национальной истории, чем его противоположность — гибридизация. С библейских времен до эры насильственной изоляции и в Новое время доминирующей тенденцией было смешение национальностей. Но в промежутках, длившихся, в зависимости от страны, от трех до пяти столетий, перевешивала изоляция и инбридинг: как в узком смысле — близко родственное смешение, так и в более широком — эндогамия в рамках небольшой изолированной группы. Инбридинг таит опасность встречи и проявления вредоносных рецессивных генов. Длительное время среди евреев отмечался высокий процент наследственного идиотизма (39, 332 и далее), что было, вероятнее всего, результатом продолжительного инбридинга, а не расовой особенностью семитов, как пытались утверждать некоторые антропологи. Психические и физические отклонения подозрительно часто наблюдаются в отдаленных альпийских деревнях, где на могильных камнях кладбища начертана всего дюжина фамилий. И, кстати, Коэнов и Леви среди них не наблюдается.

Однако именно методом инбридинга, сочетая желательные гены, выводят лучших скаковых лошадей. Возможно, как раз таким путем в гетто появлялись и кретины, и гении. На память приходит одна из любимых поговорок Хаима Вейцмана: «Евреи — такие же люди, как все остальные, только в большей степени». Увы, генетика мало что может добавить к этой теме.

В не меньшей степени на населении гетто сказывалось случайное распространение мутаций («эффект Сьюэлла Райта»). Речь идет об утрате наследуемых свойств в мелких, изолированных популяциях, либо из-за отсутствия соответствующих генов у основателей популяции, либо из-за их наличия у ограниченного количества, не передавшего их следующему поколению. Это явление тоже может вызывать существенные трансформации в наследственных характеристиках мелких общин.

Что касается селекции, то в стенах гетто она была так интенсивна, как мало когда еще в истории. Евреи, не имевшие возможности заниматься сельским хозяйством, были полностью урбанизированы, концентрировались в городах и в местечках с их неизбежной перенаселенностью. В результате, как пишет Шапиро, «опустошительные эпидемии, свирепствовавшие в средневековых городах всех размеров, в долговременной перспективе оказывали на еврейское население более сильное селективное действие, чем на все другие, создавая у выживших более сильный иммунитет… так что их современные потомки должны быть плодом мощного селективного процесса» (108; 80). Именно это, по его мнению, объясняет низкую подверженность евреев туберкулезу и их сравнительное долголетие (последнее продемонстрировал выразительной статистикой Фишберг).

Атмосфера враждебности, окружавшая гетто, выражалась то в холодном презрении, то в спорадических вспышках насилия, то в организованных погромах. Несколько столетий жизни в таких условиях должны были благоприятствовать выживанию самых бойких, гибких, быстро восстанавливающих жизненные силы; вот вам, собственно, и «человек гетто». Антропологи никак не могут договориться, на чем выросли такие особенности психологии на генетической предрасположенности, приводящей в действие процесс отбора, или на социальном наследовании, через воспитание с младенчества. А ведь мы пока еще не знаем толком, в какой степени высокий коэффициент умственного развития зависит от наследственности, в какой от среды. Взять хотя бы вошедшую некогда в поговорки еврейскую умеренность в спиртном, которую некоторые авторитеты в области алкоголизма возводят в национальную черту (39; 274-275). Ее, однако, тоже можно считать наследием гетто, бессознательным, воспитанным веками жизни в окружении опасностей ощущением недопустимости притуплять бдительность, еврей с желтой звездой на спине вынужден был сохранять осторожность и трезвость, потому и наблюдал с иронией и презрением за выкрутасами «пьяного гоя». Отвращение к алкоголю и к другим видам разгула передавалась от отцов к детям поколение за поколением, потом память о гетто стерлась, и с прогрессом ассимиляции, особенно в англосаксонских странах, евреи стали чаще прикладываться к спиртному. Так что безразличие к спиртному, как и многие другие еврейские свойства, оказывается при ближайшем рассмотрении социальной, и не биологической наследственной чертой.

Наконец, существует еще один эволюционный процесс — половой отбор, способствовавший, наверное, образованию черт, которые мы считаем типично еврейскими. Кажется, первым об этом сказал Рипли (курсив его). "Еврей — продукт интенсивного смешения по линии национального происхождения; с другой стороны, он — законный и сознательный наследник всего иудаизма… Это влияло на все проявления жизни. Почему это не могло повлиять на идеал физической красоты? Почему не на половые предпочтения, не на выбор партнера для брака? Результаты этого выбора усиливались наследованием" (101; 398).

Рипли не стал вдаваться в сложившийся в гетто «идеал физической красоты». Но Фишберг сделал это и пришел к интересному выводу: «Для строго ортодоксального восточноевропейского еврея сильный, мускулистый тип — это Исав. Идеалом любимого сына Исаака был на протяжении веков, до середины XIX в., „нежный юноша“ (39; 178) — тонкий, болезненный, худощавый, с тоской на лице, головастый, но совсем без мышц. Наоборот, — продолжает Фишберг, — в Западной Европе и в Америке существует теперь мощная тенденция противоположного свойства. Многие евреи гордятся тем, что выглядят не по-еврейски. Так что приходится признать, что у так называемого „еврейского“ облика нет блестящего будущего». (39;178)