Россия век XX-й. 1939-1964 - Кожинов Вадим Валерьянович (первая книга .TXT) 📗
Накануне XIX съезда в «верхнем эшелоне» состоял, в сущности, только один не собственно политический деятель — А. Н. Косыгин; теперь же в него вошли, кроме самого Косыгина, 6 членов правительства (Совета Министров СССР), ведавших важнейшими промышленно-экономическими сферами, — А. Г. Зверев, И. Г. Кабанов, В. А. Малышев, М. Г. Первухин, М. З. Сабуров, И. Т. Тевосян. Это действительно было «расширением», но оно являлось в сущности «качественным», а не количественным, ибо смысл его состоял не в самом по себе увеличении численности «верхнего эшелона», а, так сказать, во всемерном повышении статуса руководителей промышленности и экономики в целом.
Далее, Президиум как бы «вынужден» был увеличиться еще и потому, что в 1948-1949 годах Хрущев и Пономаренко, руководившие ранее крупнейшими республиками — Украиной и Белоруссией, — были перемещены в Москву в качестве секретарей всесоюзного ЦК, и в Президиум следовало «добавить» новых руководителей этих республик — Л. Г. Мельникова, Д. С. Коротченко (предсовмина Украины) 222 и Н. С. Патоличева. Наконец, в Президиум был введен сменивший в 1949 году Молотова на посту министра иностранных дел А. Я. Вышинский.
Как уже сказано, верхний эшелон власти вырос в 1952 году с 24 до 36, то есть на 12 персон, но перечисленные 10 новых его членов вошли в него, так сказать, в силу необходимости, и, следовательно, «расширение», о котором столь многозначительно говорится в цитированных «Очерках истории Советского государства», — это по сути дела произвольный домысел. Он имеет в виду, что Сталин намеревался в ближайшее время осуществить «перестановку» — и, более того, уже начал ее, ибо якобы не включил в Президиум ЦК Молотова, Микояна и Косыгина (это уже не домысел, а вымысел). В действительности же «перестановка», вернее, «чистка» верхнего эшелона имела место тремя годами ранее, в 1949 году, когда по обвинению в «русском национализме» были арестованы (и в 1950 году расстреляны) член Политбюро Н. А. Вознесенский, секретарь ЦК и член Оргбюро А. А. Кузнецов и член Оргбюро М. И. Родионов, а секретарь ЦК Г. М. Попов был по аналогичному обвинению «освобожден» от своего поста.
В том же году были «освобождены» — уже по иным причинам (о чем — ниже) — от своих высших правительственных постов министр обороны Булганин, министр иностранных дел Молотов, министр внешней торговли Микоян и министр финансов Косыгин. Но они все же были введены в 1952 году в Президиум ЦК, — хотя только Булганин «удостоился» введения в Бюро Президиума (обо всем этом еще будет речь в своем месте).
Итак, период с 1946 по 1953 год настолько «туманен», что даже при наличии вполне достоверных документов, зафиксировавших те или иные факты, в историографии (и, тем более, в публицистике) постоянно появляются разного рода домыслы и вымыслы. Не приходится уже говорить об «освещении» таких фактов и ситуаций, которые не отражены (или почти не отражены) в документах.
Такова, например, ситуация (именно политическая ситуация, а не сам по себе «биологический» факт) смерти Сталина, имевшая, безусловно, существеннейшее значение. Вокруг нее нагроможден ныне целый ряд «версий» — разноречивых и даже противоположных (эта противоположность сама по себе говорит об их несостоятельности).
Одни утверждают, что вождь умер нежданно-негаданно (как бы благодаря вмешательству «высшей справедливости») в ситуации, когда его деспотизм, агрессивность и жестокость дошли до немыслимых пределов, и если бы он прожил еще хотя бы краткое время, он уничтожил бы большинство своих ближайших «соратников», депортировал всех (два с лишним миллиона!) советских евреев в Сибирь или даже перебил бы их, развязал Третью мировую войну и т. д., и т. п. 223
Другие же, напротив, пытаются доказывать, что еще за два года до своей смерти, или даже раньше, ослабевший Сталин был фактически отстранен от власти своим окружением, и его роль верховного вождя являлась в последнее время чисто номинальной 224.
Широко распространена и версия, в которой отчасти объединены две только что изложенные: Иосиф Виссарионович в последнее время стал совсем уж невыносимым, и «соратники» — или же «лично» тов. Берия — попросту прикончили его. Очередной детектив — вернее, пародию на детектив — об этом убийстве преподнес в своем изданном в 1997 году объемистом сочинении «Сталин» Эдвард Радзинский. И поскольку сие сочинение издано в виде солидной книги, даже фолианта, многие его читатели, вполне возможно, принимают на веру имеющие, по существу, чисто развлекательное значение выдумки.
Вообще, в иных нынешних сочинениях события столь недавнего, отстоящего от сего дня всего на четыре с половиной десятилетия времени предстают в глазах читателей (в том числе и тех миллионов из них, которые в 1953 году уже были взрослыми!) не более ясно, чем события самых далеких эпох; так, например, в историографии предлагаются совершенно разные версии имевшей место более четырех столетий назад, в 1591 году, смерти сына Ивана Грозного, царевича Димитрия, или гибели почти тысячелетие назад, в 1015 году, сыновей Владимира Святославича — князей Бориса и Глеба. Да, многие нынешние толкования смерти Сталина и другие «сталинские сюжеты» выглядят так, как будто дело идет о событиях тысячелетней давности…
Обратимся в связи с этим к упомянутому сочинению Радзинского. Коснуться его целесообразно потому, что оно издано редкостным для наших дней массовым тиражом и могло дойти до множества читателей. К сочинению приложена обширная библиография, долженствующая показать, что автор проделал огромную работу — в том числе изучил немало документов, находящихся в самых труднодоступных архивах. Между тем на большинстве из 600 с лишним страниц этой солидной по внешнему виду книги сталкиваешься с элементарным незнанием общеизвестных фактов и, естественно, с ложным, а подчас прямо-таки нелепым толкованием и хода истории, и деятельности самого Сталина. Это типично даже для раздела книги, в котором речь идет о более или менее изученном к настоящему времени периоде Отечественной войны. Приведу пару «примеров».
В популярных воспоминаниях дочери Сталина, С. И. Аллилуевой, «Двадцать писем к другу» (М., 1990) сообщено, что 28 октября 1941 года она, находившаяся в эвакуации в Куйбышеве-Самаре, приехала в Москву, и в связи с этим Радзинский «размышляет» о Сталине: "Он решил отстоять город. И разрешил дочери прилететь на два дня. Было 28 октября 1941 года. Немцы уже разглядывали столицу в бинокли" 225. (Курсив мой. — В.К.)
Чтобы показать невежество автора, не нужны разыскания в архивах — достаточно заглянуть в лаконичную и общедоступную энциклопедическую статью «Московская битва»: "… бои в конце октября (1941 года. — В.К.) шли в 80-100 км от Москвы… наступление врага в начале ноября было остановлено на всех участках 226 западного направления" (БСЭ, т. 17, с. 24. — Выделено мною. — В.К.). И даже в самый совершенный бинокль «разглядывать» Москву с такого расстояния было немыслимо; это стало возможным только месяц спустя, в конце ноября, когда фронт проходил на некоторых участках менее чем в 20 км от столицы.
Не исключено, что кто-нибудь усмотрит в этом несущественную ошибку: ну, перепутал Радзинский октябрь и ноябрь, описался. Однако при элементарном знании хода войны подобную ошибку допустить было невозможно, ибо непосредственную атаку на Москву враг начал — после двухнедельного перерыва — 15-16 ноября. И уж в совсем странном виде предстает при этом сам герой сочинения — не то как абсолютный идиот, не то как всезнающий гений: враги разглядывают Москву в бинокли, а он совершенно спокоен и даже пятнадцатилетнюю девочку-дочь приглашает погостить в столице… Между тем в общеизвестных «Воспоминаниях и размышлениях» Г. К. Жукова сообщено, что в то время, когда немцы в самом деле уже разглядывали Москву в бинокли, Сталин с отнюдь не характерной для него надрывностью вопросил: «Вы уверены, что мы удержим Москву? Я спрашиваю вас это с болью в душе…» 227
