Тайна гибели Есенина - Кузнецов Виктор (книги онлайн полные версии txt) 📗
«…На основании изложенного, не усматривая в причинах смерти гр. Есенина состава преступления, полагал бы:
Материал дознания в порядке п. 5 ст. 4 УПК направить народному следователю 2-го отделения гор. Ленинграда – на прекращение за отсутствием состава преступления.
Завстолом дознания Вергей (подпись-автограф)
Согласен: нач. 2-го отд. ЛГМ (Хохлов)».
Кратко прокомментируем послушность милиционеров лицемеров. Иван Васильевич Вергей (р. 1891), судя по сохранившимся архивным материалам, отличался дисциплинированностью. Родом он из местечка Макаричи Мозырского уезда Минской губернии (еще один земляк наших многих «героев»). Одолел четыре класса училища. Как и тысячи других, в 1923 году устремился в поисках выгодной карьеры в Петроград. В 1935 году был уволен, как гласит архивная милицейская карточка, «на инвалидность». Мы в его нетрудоспособности позволим усомниться. В этом году, после убийства С.М. Кирова, в среде подобных Вергею наступила подлинная паника, и кадровые перетряски происходили неспроста.
О начальнике 2-го отделения ЛГМ А.С. Хохлове мы уже рассказывали. В прошлом ростовщик, он привык к выгодным сделкам. Партиец с ноября 1919 года, он умел выполнять приказы. Когда 22 декабря 1925 года он принимал «дела» 2-го отделения ЛГМ от прежнего неугодного начальника П.Ф. Распопова, последний передал ему по акту текущую «Книгу входящих и исходящих телефонограмм». Было бы интересно ее полистать, но, увы, как и многие другие документы, она была уничтожена.
Следователь нарсуда 2-го отделения Бродский (Гилелевич) Давид Ильич (р. 1895) не приступал к производству дознания. Жил он с супругой Брониславой Семеновной в 24-й квартире по соседству с родственниками в доме по улице Марата, 16. Мы об этом говорим не только для дальнейших поисков, а в связи с поистине бесценной для нас деталью: Бродскому прислуживала Анна Леоновна (Леонтьевна) Леонова (р. 1880), уверены – сестра известного читателям И.Л. Леонова, заместителя начальника Ленинградского ГПУ (полезный штришок: в одном из «личных дел» отчество чекиста – Леонович). Его «некрасивые поступки», как мы помним, критиковал, выйдя из Первого исправдома, милиционер Н.М. Горбов.
Сочинитель фальшивого «есенинского» протокола в интересующий нас период был «на дружеской ноге» с сослуживцами-троцкистами, вероятно, находился в зависимости от них. Есть тому и подтверждения. 16 июля 1926 года Горбов делал доклад на партийном собрании коллектива 2-го отделения ЛГМ (18 человек) по поводу организационного отчета ЦК ВКП(б). Оратор, разумеется, не мог обойти проблему троцкистско-зиновьевской «новой оппозиции» в Ленинграде. Присутствующим явно не понравилась «левизна» докладчика. Он не ответил на заданные острые вопросы, прояснявшие точку зрения «уклониста». В протоколе записано: «…тов. Горбов только дал ответ на первый вопрос, на второй и третий – дать не мог».
Участвовал и председательствовал на собрании «от оргколлектива №29» Павел Сергеевич Силин (р. 1900), тот самый, который 11 апреля 1927 года, как уже говорилось, дал совершенно секретную негативную «Характеристику» па Горбова, подозревая его в незаконном владении «лишними» домами. Силин, видимо, терпеть не мог прытких и крепко спаянных троцкистов. 7 октября 1926 года он резко говорил о них на очередном партийном собрании и, в частности, заметил: «…в Москве на ячейке „Авиаприбор“ появление тт. Троцкого, Зиновьева, Пятакова, Радека и ряда других оппозиционеров послужило сигналом для начала открытого выступления» (из протокола собрания). Коммунисты решили «положить конец» всем раскольникам.
Иной взгляд имел Горбов. Когда в ноябре 1927 года сотрудники 2-го отделения ЛГМ проголосовали за исключение Троцкого и Зиновьева из партии (конечно, не без указания свыше), Горбов остался им верен. С ним были солидарны милиционеры Т.В. Варврук, М.Д. Гвай, В.Д. Свенцицкий и некоторые другие. Мы присматривались к компании смельчаков, дерзнувших «свое суждение иметь». Картина предстала банальная – все они «одного поля ягода».
Фрондеров, как тогда водилось, пригласили 29 ноября 1927 года на заседание бюро коллектива и заставили покаяться и проявить классовое чутье. Дело принимало нешуточный оборот (дискуссии 1925—1926 гг. завершились), и все милиционеры-фракционеры дали обратный ход. Сохранилось покаянное заявление примкнувшего к ним «нашего» протоколиста. В рамках развиваемой в этой главе темы документ (машинопись, автограф) небезынтересный:
В бюро коллектива при 2-м отделении ЛГМ
от кандидата партии ВКП(б) Горбова Николая.
15 ноября на экстренном собрании коллектива по поводу исключения из партии ВКП (б) Троцкого и Зиновьева – после прений, я поднял руку за преждевременное исключение, то есть до съезда партии. Считаю, что это была с моей стороны ошибка. Я никогда оппозиции не сочувствовал и активно не работал, поэтому прошу голос мой, данный на собрании коллектива за неправильное исключение Троцкого и Зиновьева из партии, снять. И я всецело присоединяюсь к большинству решения коллектива за то, что ЦК партии исключил Троцкого и Зиновьева правильно.
28/XI-1927 г. И. Горбов.
Заявление участкового надзирателя говорило о начале пересмотра им своей партийной позиции и, естественно, хозяев. Прежние, понимал он, могли завести его «не в ту степь».
Поможем нашим современникам, обратившись к вчера еще сверхсекретным обзорам Ленинградского ГПУ за 28—30 декабря 1925 года, то есть за дни, особенно нас волнующие, понять ситуацию. Информация предназначалась для особо доверенных работников губернского комитета РКП(б) и представляла собой «…отклики рабочих и служащих и настроений б/п (беспартийных) в связи с дискуссией на XIV съезде РКП (б)». Ценность «голосов из народа» в их непричесанности, в реальной, можно сказать, рентгеновской картине напряженных, судьбоносных для страны дней.
Даем отрывки из записей, сделанных «слухачами».
Рабочий фабрики «Красное знамя» Трачум: «Правильно ЦК Зиновьева осадил, нечего ему свою личную диктатуру проявлять». «Пролетарский завод» (бывший Обуховский). Некто: «Зиновьев и Сафаров (Вольдин Г.И., идеолог убийства Николая II, одно из первых лиц партийной элиты Ленинграда. – В.К.) хотят создать в ЦК, чего у нас не должно быть». Слухи: «Прибыло 80 человек из Москвы для ареста губисполкома». Некий студент Я.Л.О.: «Зиновьев с сатрапами (Лилина, Ионов, Евдокимов) свил себе прочное гнездо в Ленинграде…» Рабочий кожеобрабатывающего завода Антипов: «Зиновьев <…> в день смерти Ленина пустил пропаганду и объявил себя президентом России, а я охотно сейчас бы еще раз повоевал с подлецами». Беспартийный поэт Геннадий Фиш: «Зиновьев – компилятор; в наши дни компилятор может быть председателем треста, но не вождем Коминтерна. Зиновьев всегда трус, всегда увертывался от опасности, – даже в Кронштадтскую волынку, когда Ленинград спас Троцкий». Рабочий Путиловского завода Чигалев: «Раз начали ругаться – что-нибудь выйдет у них между собою и нам опять придется бить друг друга, как били в 19-м году». Рабочий завода «Красный путиловец» Кудрявцев: «Наша ленинградская делегация… забыла бедняков». Беспартийная учетчица Екатерина Саговская: «Теперь т. Троцкий сидит и посмеивается – в партии будет раскол». Работник гослитографии табачного треста Лихтенштейн: «Если Троцкий и Сафаров – порядочные люди, то они должны были бы застрелиться…»
Информационный отдел ГПУ поработал основательно. К примеру, только обзор суждений о внутренней жизни СССР за декабрь 1925 года составляет более 500 сообщений.
Чекистская сводка мнений советских обывателей говорит больше о настроениях той напряженной поры, чем все газеты, вместе взятые. Цензура не давала просочиться в печать ни одному правдивому слову о ходе московской партийной драки. На этот счет имелось следующее строгое указание:
