Древняя Греция. От Геракла до Перикла - Савельев Андрей Николаевич (мир книг TXT, FB2) 📗
Известность и слава Афин в древности в наши времена сильно преувеличена. Гомер практически не знает ничего об Афинах. «Илиада» почти ничего не знает про афинских героев, сами Афины упомянуты лишь в каталоге кораблей – наряду со всеми греческими городами, представленными в походе на Трою. Упоминания в «Одиссее» отрывочны: Афины указаны как конечный путь следовании Тесея и Ариадны (Ариадна на этом пути убита Артемидой), как исходный пункт путешествия Ореста в Аргос – ради мести убийцам отца. С основным сюжетом поэмы Афины никак не связаны, никаких возвышенных слов, которые Гомер относит к Трое, Спарте, Пилосу, Аргосу, Микенам, нет. Из чего следует, что для греков гомеровского периода Афины были малоизвестны и малозначительны. Это обстоятельство скрадывалось тем, что в гомеровских поэмах значительна Афина – покровительница города, который поднялся до гегемонии в те времена, когда остальные города греков были разорены междоусобной войной.
Перикл
Заметим, что другие греческие города не имеют совпадений с именами богов. Удача такого совпадения возвысила как статус самой богини, так и статус поэм Гомера, ставших общегреческим достоянием благодаря тирану Писистрату. Лишь канонизация текста при Писистрате не позволила политикам-демократам подправить Гомера в своих целях. Зато это без труда сделал Еврипид, который в одной из своих трагедий приписал Афинам больше кораблей, чем Гомер, а количество кораблей Аргоса, напротив, снизил.
В чем, собственно, выразился «демократизм»
Афин, и чем режим управления в Афинах существенно отличался от режима управления в других греческих городах? Единственный институт, который создает существенное отличие – остракизм: возможность изгнания любого гражданина путем голосования по принципу «нравится – не нравится». В остракизме афинский демос нашел себя, вошел во вкус и стал соучастником политической борьбы между аристократическими кланами, которые использовали демос, стремясь провести голосование в нужное время – так, чтобы избавиться от опасных конкурентов.
Получается, что афинский демос стал заметным явлением на голосовании «против», а не на голосовании «за». Изгнание «слишком влиятельных» удовлетворяло сладострастному чувству мести демоса возвысившимся «лучшим». Афиняне куда охотнее участвовали в голосованиях по такому поводу. Выборы в магистраты их волновали в меньшей степени. Выбивание аристократии гасило внутренние конфликты только поначалу – покуда остракизм не стал средством расправы по политическим мотивам. И подавленный, было, стасис (состояние распри) продолжился. К нему прибавились авантюры по всем направлениям. Экономический расцвет, заложенный в период тирании Писистратидов, был убит этими авантюрами и непоследовательностью «демократии». Отсюда – война с Персией, со Спартой, безумная экспедиция на Сицилию. И крах.
Принцип выбивания лучших был применен даже к Мильтиаду – организатору победы под Марафоном. Его не изгнали, но по итогам неудачной экспедиции на Парос приговорили – уже на смертном одре – к огромному штрафу, который полностью смог выплатить только его сын Кимон, да и то лишь женившись на дочери богатейшего афинянина.
Обратимся к ключевой фигуре афинской демократии – к Периклу.
Перикл предстает в образе воителя, но военное дело для него никогда не было главным или даже существенным. Он очень гордился своей победой над Самосом, но заметной роли в истории эта победа не сыграла, а стратегически означала уничтожение союзника. А также показала другим союзникам, что может быть с ними. Перикл, скорее, – образец политического оратора и интригана. Его героический образ – одна из уловок «политтехнологии». Статус стратега и облик стратега в классической герме с надписью «Перикл» (на статус стратега указывает сдвинутый на затылок боевой шлем) лишь подчеркивали личную мужественность и служение общему делу. Без этого нечего было и думать о том, чтобы получить поддержку афинян.
Успех Перикла-политика состоит в своеобразном поведении: он не был по-аристократически надменен и не скатывался к популизму – как вожди народных партий. Срединная позиция в сочетании с ораторским искусством давала ему возможность опираться как на аристократию, так и на народ. Кроме того, в определенный момент Перикл решился на довольно жесткие самоограничения в личной жизни: отказался от каких-либо родственных и клановых контактов, превратившись в исключительно публичную личность. Он не посещал дружеские обеды и торжества родственников, предпочитая всем частным связям публичную политику и отсутствие обвинений в преследовании частных интересов. У него не было друзей не только среди аристократов, но и среди граждан. Его друзьями были бесправные неграждане-метеки. Он даже расстался со своей женой, которая находилась в родственной связи с Алкмеонидами – могущественным аристократическим кланом, и предпочел общество гетеры Аспасии.
Любовь афинян к Периклу сильно преувеличена. Его уважали, как уважает охлос своего хозяина, выдвигая на любую критику вопрос: «А кто вместо него?». Уважение предопределялось статусом и влиянием. И никто не мог так заговорить афинян, как это делал Перикл. Прозвище «Олимпиец» означало, что Перикл вел себя достаточно обособленно и независимо от общественного мнения, а с трибуны метал молнии и гремел громом. Общество платило ему тем же: он не тиран, но по положению «как бы тиран» на страже демократии – формальных учреждений, в которых демос может высказать свое мнение и заткнуть за пояс любого аристократа. Кроме Перикла, который был гарантом того, что право помыкать «лучшими» у демоса будет сохраняться. Он же обеспечивал сохранность некоей границы, за которую демосу не стоило переступать.
Народность Перикла (лидерство в «народной» партии) была для него не целью, не убеждением, а выгодой. Перикл не мог искренне быть с демосом, главное «умение» которого состояло в радостном участии в остракофориях. Этим способом из Афин в период детства Перикла был изгнан сначала его дядя по матери, Мегакл, а потом и его отец Ксантипп. Единственной их виной была принадлежность к родовому аристократическому клану Алкмеонидов, в порядке борьбы с которым и был введен остракизм. Юный Перикл, скорее всего, входил в созданную Кимоном коалицию аристократических родов, направленную против Фемистокла. Таким образом, он не мог не быть противником «народных партий». Но тонкое понимание выгоды в политической борьбе привело его на роль лидера именно этих партий.
На народ в Афинах всегда опиралась часть аристократии, которая пыталась использовать малоимущих граждан для свержения своих противников. Можно сказать, что Перикл случайно попал в «народную» партию и боролся против проспартанской группировки аристократов, понимавших пользу для себя и для Афин общеэллинской солидарности. Перикл с этого момента и на всю оставшуюся жизнь остался патриотом только Афин, но ни в коем случае не Эллады. Перикл признавал для Афин (и для себя лично) только роль гегемона, для других греческих городов – только подчиненную роль сателлитов.
Перикл по объему исторической информации не превосходит других известных личностей того же периода. Но через века сведениям о Перикле придана особая ценность, и обсуждение его деятельности стало большим политическим заказом наших дней. Известность Перикла исходит вовсе не от греков и даже не от афинян. Его фигура выдвинута на первый план греческой истории нашими современниками – теми, кто под греческую историю подвел идеологическую доктрину. И кому роль Афин чем-то напоминала роль мирового гаранта и защитника демократии наших дней. Хотя и в древности, и теперь подобного рода «гаранты» используют силовые и риторические средства лишь для того, чтобы успешнее грабить других.
Авантюризм Перикла проявился с юных лет, когда ему довелось встать во главе «народной» партии и использовать антиперсидские настроения для роста своей популярности. Он не только осуществил за свой счет постановку трагедии Эсхила «Персы», но и совершил демонстративное нарушение морской границы с Персией (установленной по Кимонову миру). Персы этой экспедиции предпочли не замечать, а Периклу она принесла известность и славу у антиперсидски настроенных граждан Афин (никаких других настроений после греко-персидских войн у них и не могло быть).
