Повседневная жизнь жен и возлюбленных французских королей - Шоссинан-Ногаре Ги (серия книг TXT) 📗
Эта клеветническая кампания началась очень рано. Аббат Будо в Парижской хронике, составленной около 1774 года, написал о молодой государыне: «Вокруг королевы вьются кривотолки; никакой страх перед наказанием не может положить им конца. Их показывают королеве господин герцог Шартрский и господин де Ламбаль, а также мадам де Ламбаль, мадам де Пикиньи и прочие. Это воистину иезуитская крамола канцлера (Мопу) и старых святош-теток, которые без устали распускают грязные слухи, чтобы погубить, если окажется возможно, бедную государыню». Дело об ожерелье ускорило полное падение популярности Марии-Антуанетты, число памфлетов росло, они становились все более одиозными и дерзкими вплоть до 1788-1789 годов, когда скандальная героиня этого мерзкого мошенничества, мадам де Ла Мот, опубликовала оправдательные мемуары, сопроводив их подложными письмами, которыми якобы обменивались королева и кардинал де Роган. Начиная с 1791 года пропала всякая сдержанность, и полиция уже не затрудняла себя поисками анонимных авторов подобных грязных пасквилей, которые открыто выставлялись в витринах книжных магазинов.
Ложь и клевета исходили прежде всего из кабинета министров, они порождались соперничавшими амбициями и распространялись близким окружением Марии-Антуанетты, ревнивыми и алчными придворными, которые ловко использовали бессовестных газетных писак, в результате чего королева совершенно лишилась популярности и сделалась ненавистна всей французской нации. Рикошетом сам король оказался выставленным снисходительным простачком, так было подорвано уважение к монархии и утрачен ее престиж. Конечно, многочисленные письмоносцы, лично не знакомые с Марией-Антуанеттой, придерживались того же мнения. Но репутация королевы имела огромное значение для королевства, ведь она, отчасти, покоилась на ее чести, поэтому ее и не следовало подвергать прямым ударам ревнивой злобы. Парадоксально, что добропорядочность Людовика XVI определенным образом привела к разразившемуся скандалу. Его безупречная семейная жизнь превратила его супругу в жертву. Для удовлетворения честолюбия одних и злопамятности других следовало иметь при дворе специального человека или козла отпущения, чтобы можно было либо опираться, либо изливать на него накопившуюся горечь: вплоть до эпохи Людовика XV эту сложную роль исполняли королевские фаворитки, в общем-то, оберегая королеву, извлекавшую из существующего положения свою выгоду — неизменную почтительность окружения, а штурм вожделений, несправедливость и презрение оставались уделом фавориток. Королевские любовницы концентрировали на себе всю ненависть — наряду с восхищением и хвалами, — что отводило на них любое недовольство и неуважение. Они представляли защитный барьер, охранявший королевскую семью. Марии-Антуанетте выпал горький удел не иметь подобного заслона, который, вызвав много ли или мало нападок, в любом случае уберег бы королеву. Порвав с традицией содержания фавориток, Людовик XVI снял защитный экран, и на королеву обрушился поток недоброжелательства, до сих пор бывший уделом тех, само положение которых обусловливало подобное к ним отношение. Монархия не погибает от того, что обуржуазивается или морализуется, хотя это и является частью тех факторов, которые несут ей потерю уважения и гибель.
Заключение
В древности женщина часто рассматривалась лишь как продолжательница рода или инструмент для наслаждений. В Новое время богословие и светское мышление прочно закрепили за ней эту вспомогательную роль, чтобы восхвалять или разоблачать, возвышать или втаптывать в грязь, не давая ей выйти за рамки функций самки-производительницы или орудия эротических удовольствий, и не допуская женщину проявить себя в другой области. Но даже в таком положении нашлось место для власти, славы, культуры и даже для мифотворчества. Королева по своему званию или исключительно одаренная от природы красотой и силой духа женщина исполняла по случаю, так сказать, ночную должность, которой мужчины пытались ее ограничить. Она могла быть светочем ума, вроде Екатерины Медичи, порождать новые мифы, в которых сама выступала богиней, вроде Дианы де Пуатье, или, как маркиза де Помпадур, сделаться жрицей искусств и добиться всеобщего признания.
Конечно, не стоит впадать в крайность, полагая, что женщина, будь она королева или фаворитка, играла главную роль в монархии Нового времени. Но королевы, от Екатерины Медичи до Анны Австрийской, как и фаворитки, от Агнессы Сорель до Помпадур, всегда добивались утверждения своего господства и увеличения своей славы. Женщина-королева не оставалась в стороне в период между двумя царствованиями, она заполняла собой разрыв династии и укрепляла ее. Она могла выказать себя мудрой и властной правительницей, что ставило ее в один ряд с лучшими монархами. Например, Анна Австрийская за долгий период своего регентства сумела добиться установления абсолютной монархии, ставшей необходимой предпосылкой расцвета эпохи Людовика XIV. Женщина-фаворитка часто блистала в начале правления и разделяла его благополучие. Она становилась частью его славы, и к ней обращалась улыбка эпохи. Больше того, воплощение любви и любимица муз, она могла прославить свой век. Женщина-благодетельница и благотворительница, сокровищница красоты и мудрости, воспетая поэтами и философами, не ограничивалась весельем, смехом и играми; она появлялась на свет не только для удовлетворения прихотей короля или рождения от него детей. Королева или фаворитка, она прежде всего была созидательницей. Творчество, дух и красота расцветали вокруг нее, и Старый режим обязан этим удивительным созданиям стилем жизни, элегантностью, сдержанностью и беззаботностью, присущим его элите, подражавшей этому сладостному облику и нежной грации. Король воплощал священное и довлеющее начало. Рядом с ним помещалась женщина, которая несла ему жизнь и свободу. Она придавала монархии так же, как тому двору, при котором она блистала, больше живости и снисходительности, которые спасали от формализма и приносили веселье. Без нее христианская цивилизация не была бы тем, чем она стала. Порой, надолго отходя в сторону и в тень от управления королевством, женщина обретала славу, что королева, что, и чаще всего, фаворитка, как добрый гений литературы, искусства и культуры.
В сложном равновесии взаимодействия короля, королевы и фаворитки первый представлял собой солнечное, стабильное начало, а последняя — начало дионисийское, привносившее некоторый беспорядок в это королевское трио, но в то же время таящее в себе творческий элемент, и монархия даже выигрывала от такой неразберихи. Была ли она бдительным стражем королевской власти или музой, любовно прикорнувшей на плечах государя, женщина оставалась тем, кем была призвана в обществе, которое не могло предоставить ей иного места, кроме супруги или куртизанки. Из этого второстепенного и тривиального положения она сумела создать трамплин, чтобы распространить свою власть и заставить считаться со своим мнением. Королева и фаворитка, она оставила в наследство потомкам свой образ, отмеченный эволюцией положения женщины, который служит лучшей иллюстрацией и примером долгого пути к победе равенства своих прав.
