Горечь войны. Новый взгляд на Первую мировую - Фергюсон Ниал (читать книги бесплатно .TXT, .FB2) 📗
В действительности, однако, рынок консолей (аналог нынешних “золотообрезных” ценных бумаг) мало вырос с двадцатых годов XIX века. Викторианские политики настолько умело ограничивали государственные заимствования, что общая номинальная стоимость государственного долга снизилась примерно с 800 миллионов фунтов (в 1815 году) примерно до 600 миллионов фунтов (сто лет спустя). Для истории финансового менеджмента XIX века это почти уникальный случай. Накануне Первой мировой войны государственный долг Великобритании в отношении к национальному доходу достиг исторического минимума — всего 28 %: это гораздо ниже показателей остальных великих держав. Совокупная задолженность лишь в три раза превышала совокупный доход, а обслуживание долга составляло менее 10 % совокупных расходов. Кроме того, британский рынок ликвидных средств был крупнейшим на планете и самым развитым. Рынком управлял Банк Англии и неофициальная элита частных и акционерных банков, поэтому краткосрочное заимствование также было делом довольно простым.
Государственный долг Франции по современным меркам был удивительно велик. С 1887 года он вырос почти на 40 % и в 1913 году составлял около 86 % национального дохода. (Это самый высокий показатель среди великих держав.) Обслуживание государственного долга составляло наибольшую долю расходов центральных органов управления {730}. Это выдает французскую привычку (вне зависимости от политических перемен) сводить бюджет с дефицитом. Бюджет на протяжении XX века оказывался сбалансированным всего несколько раз, и долг (еще в 1815 году относительно небольшой) неуклонно рос. Крупный государственный долг был по вкусу французским вкладчикам, привязавшимся к вечной ренте (rentes perpétuelles) — правительственным долговым обязательствам с бесконечно большим сроком. Они питали к ренте привязанность даже более сильную, чем вошедшие в поговорку английские вдовы и сироты с их консолями. Налоговые льготы приучили французов ссужать правительство на долгий срок под невысокий, зато гарантированный процент. Неслучайно экономисты выделяют класс рантье, характерный для Франции XIX века.
Во второй половине XIX века суммарный государственный долг России в номинальном выражении также резко вырос. В 1886–1913 годах он удвоился (с 4,4 миллиарда до 8,8 миллиарда рублей). Однако это (вопреки мнению Кахана, будто широкое привлечение государством заемных средств для финансирования тяжелой промышленности ведет к “вытеснению” частных инвестиций) не увеличивает бремя {731}. Российская экономика развивалась так быстро, что внешний долг страны накануне Первой мировой войны уменьшился примерно с 65 до 47 % национального дохода. Более того, в России пропорция общей задолженности к налоговым поступлениям была меньше (2,6 к 1), чем во Франции (6,5 к 1) или Великобритании (3,3 к 1). На обслуживание государственного долга в 1900–1913 годах приходилось около 13 % расходов центральных органов управления (чуть меньше, чем в Англии) {732}. Нет никаких признаков вытеснения частных инвестиций государственными: доля государственных облигаций на российском рынке капитала снизилась с 88 % (1893 год) до 78 % (1914 год). Очень большая доля государственного долга России находилась в руках иностранцев, не готовых инвестировать в частные российские компании {733}.
Немцы следовали принципу науки о финансах (Finanzwissettschaft), гласящему, что не только чрезвычайные расходы (например, на ведение войны), но и производительные расходы (наподобие инвестиций в государственные предприятия) следует оплачивать не из текущих поступлений, а из заемных средств. Убежденность в том, что строительство германского ВМФ в мирное время “принесет выгоду”, оправдывало расходы на программу Тирпица {734}. Наряду с увеличением ежегодных расходов на флот с 86 миллионов марок (1891–1895 годы) до 228 миллионов марок (1901–1905 годы), государственный долг Германской империи вырос с 1,1 миллиарда до 2,3 миллиарда марок {735}. В 1901–1907 годах в среднем около 15 % своих ординарных и экстраординарных доходов Германская империя получала от заимствований. В 1905 году более 1/5 доходов пришлось на этот источник {736}. Стоимость обслуживания государственного долга росла пропорционально расходам имперского бюджета, и это порождало протесты против “закабаления масс в пользу кредиторов государства” {737}. Более того, постоянный дефицит имперского бюджета привел к увеличению (с 4 до 9 %) доли краткосрочных обязательств в структуре общей задолженности.
Положение немцев осложняло и то, что заимствования имперского центра сопровождались огромным ростом заимствований союзных государств и муниципалитетов. Фактически на рынке капитала конкурировали заемщики трех уровней. В 1890 году задолженность империи составляла 1,3 миллиарда марок: немногим больше, чем долг муниципалитетов (1 миллиард марок). Совокупная задолженность союзных государств достигала 9,2 миллиарда марок, и около 2/3 ее приходилось на Пруссию. Это могло быть мерой вытеснения частных заемщиков. В 1896–1913 годах объем облигационных займов государственного сектора вырос на 166 % (частного сектора — всего на 26 %). После 1901 года займы государственного сектора составляли в среднем 45–50 % номинальной стоимости всех обращавшихся на бирже ценных бумаг {738}. К 1913 году общий долг государственного сектора достиг 32,8 миллиарда марок, причем чуть более его половины составляла задолженность союзных государств (16 % приходилось на имперский центр, а остальное на муниципалитеты) {739}. В отличие от Великобритании и Франции, Германия нуждалась в иностранных деньгах для удовлетворения нужды государственного сектора в кредитах. Почти 20 % государственного долга в 1913 году находилось в руках зарубежных инвесторов.
Современников тревожило это положение. И все же важно объективно оценивать внешний долг Германии. Государственный долг накануне войны составлял примерно 60 % ВНП. Увеличившееся бремя его обслуживания в 1913 году составляло 11 % государственных расходов. Если сопоставить долг центральных органов управления трех стран Антанты с суммарной задолженностью центральных органов управления Германской империи и ее субъектов (табл. 15), то последняя окажется ниже, чем в России и Франции.
В Австро-Венгрии также страшились грядущей налогово-бюджетной катастрофы. В конце восьмидесятых годов XIX века Гольштейн докладывал в Берлин: “Несмотря на то, что все новые налоги, направленные на сбалансирование бюджета, остаются благим пожеланием, они охотно продолжали делать долги” {740}. Экономист Ойген фон Бем-Баверк настаивал, что двуединая монархия “живет не по средствам”. И, разумеется, австрийцев раздражало, что венгры платят меньше. Ежегодные отчисления Венгрии на обслуживание общего долга составляли фиксированную сумму — 2,9 миллиона, а западной части страны оставалось нести бремя новых долгов. Впрочем, и эти временные трудности были преодолены. На самом деле государственный долг в 1913 году не превышал 40 % национального дохода. В сравнении с периодом до 1867 года это невероятная умеренность. Обслуживание государственного долга в 1907 году составляло всего 14 % расходов Австрии — по сравнению примерно с 33 % в пятидесятых — шестидесятых годах XIX века {741}.