Кто, если не мы - Лузан Николай (книги онлайн полные txt) 📗
Соловцов покачал головой и с горечью заметил:
— Не знаю, не знаю, Георгий Александрович!.. Как бы реформаторы не подвели нашего президента. С рублевой меркой, как делают они, к обороне страны подходить нельзя. Если говорить о той же Козельской и других дивизиях неполного штата, то они считают, что оставшиеся полки экономичнее передать в другие соединения, а жилые городки отдать на баланс местных властей.
— А что, разумно.
— С точки зрения временной экономии — да, а если подходить с позиции завтрашнего дня, то как бы потом не пришлось кусать себе локти. На то, чтобы восстанавливать боевые позиции и инфраструктуру полков и дивизий, потребуются колоссальные средства и много времени.
— К сожалению, международная обстановка оптимизма не внушает, — согласился Градов.
И что, этого не видят в руководстве Министерства обороны? Там же еще остались светлые головы! — и здесь Соловцов дал волю своим чувствам: — Неужели непонятно, что мы бьемся не за себя! Мне «за Державу обидно». Почему я сохраняю дивизии с двумя-тремя полками? Да потому что, когда наш «роман» с Америкой закончится, в Йошкар-Оле, Козельске и Кирове можно на сохранившейся базе в короткие сроки развернуть новые полки. Для этого там есть все: костяк офицеров, сеть дорог и подготовленные боевые позиции.
— Николай Евгеньевич, я всецело на вашей стороне, — искренне сочувствовал ему Градов.
— Эх, Георгий Александрович, если бы проблема реформы РВСН сводилась только к этому. Они, реформаторы с экономическими ножницами, замахнулись на святое — на систему боевого дежурства и инженерного обеспечения! А она кровью и потом выстрадана! Так нет же, полезли и туда. Кромсают по живому! В дивизии, где все построено на высшей инженерии, службу главного инженера низвели до ремонтной мастерской, а ее начальника сделали мальчиком на побегушках у тыловика. Где — картошка, и где — ракета?
— Николай Евгеньевич, я Вас услышал. Можете рассчитывать на меня. Будем вместе отстаивать эти позиции, — обнадежил его Градов.
— Спасибо, Георгий Александрович! Все восемь лет, что командовал войсками, я всегда чувствовал твердое плечо контрразведки.
— Мы и дальше будем стоять рядом.
— К сожалению, уже без меня.
— Что-о?! Что вы сказали, Николай Евгеньевич?! — воскликнул Градов.
Соловцов опустил голову и глухо произнес:
— Они не оставили мне выбора. Я отказался быть палачом РВСН.
— Николай Евгеньевич, как же так?! Вам же президент полгода назад продлил срок службы? — не мог поверить Градов.
— А министру обороны и начальнику Генштаба, выходит, я не нужен.
— Николай Евгеньевич, в Вас говорят эмоции, все образумится.
— Нет, Георгий Александрович, не образумится, а на коленях перед ними я ползать не собираюсь. Докладная — это моя лебединая песня, надеюсь, ее услышит президент, — дрогнувшим голосом произнес Соловцов и отвернулся к окну.
И здесь щемящая боль сжала сердце Градова. На его глазах разыгрывалась еще одна трагедия военачальника и человека. Профессионал, патриот ракетных войск, отдавший им сорок с лишним лет службы, Соловцов глубоко переживал за их судьбу и не мог мириться с тем, как безжалостно обращаются с его любимым детищем. Он меньше всего думал о себе, о собственном благополучии и до последнего сражался за него. Соловцов был не единственным из командующих, кто в последнее время побывал в кабинете руководителя военной контрразведки. И все они просили не за себя — это было ниже их достоинства и противоречило понятию о воинской чести. Они, как могли, боролись за свои армии и флота. В чем-то они были категоричны, в чем-то — наивны, где-то оставались в плену старых стереотипов и не успевали идти в ногу со временем, но все, без исключения, искренне хотели только одного — сделать армию и флот сильнее, чтобы противостоять новым и все более серьезным вызовам.
В порыве простых человеческих чувств Градов поднялся из-за стола прошел в заднюю комнату и возвратился обратно с бутылкой водки и двумя рюмками. Соловцов поднял голову, их взгляды встретились, и они сказали им больше любых слов. В эти минуты в кабинете находились не генералы, а два русских человека, которых объединяло нечто большее, чем служба, — их объединяла русская душа. Выпив Соловцов, порывисто обнял Градова и прочувственно сказал:
— Спасибо, Георгий Александрович, что от опального командующего не шарахнулся.
— Да, как такое Вы могли подумать, Николай Евгеньевич?! — возмутился Градов.
— Извините, но что поделаешь, такая вот получается жизнь. Еще нет указа президента о моем увольнении, а некоторые в Генштабе уже предпочитают меня не замечать, — с горечью произнес Соловцов.
— М-да, к сожалению, слаб человек, — посетовал Градов и, старательно подыскивая слова поддержки, продолжил: — Но и велик. Велик своими делами! Вы, Николай Евгеньевич, ими можете гордиться! В трудную минуту Вам пришлось возглавить РВСН и начать их перевооружение. «Ярс» и «Тополь» в руках нашего президента — такой аргумент, что с ним не поспоришь.
— Спасибо, Георгий, на добром слова. Мы с тобой друг друга не первый год знаем, и я прямо скажу: сегодня ракетчики твердо стоят на ногах, поэтому ухожу с чистой совестью. Не знаю, кто придет на смену, но ты поддержи его и не позволь шаркунам с паркета подставить ему ножку.
— Николай Евгеньевич, можете не сомневаться: военная контрразведка работала и будет работать на укрепление армии. Другой защитницы у страны нет. Я сделаю все что в моих силах, чтобы донести поднятые вами проблемы на самый высокий уровень, — заверил Градов.
— Я верю в тебя, Георгий Александрович, и в твоих ребят. Само твое имя обязывает победить гидру, — со слабой улыбкой произнес Соловцов и поднялся из кресла.
Градов, на прощание, крепко пожал ему руку, проводил до двери и, возвратившись на место, снова обратился к докладной записке командующего. Поднимаемые в ней проблемы реформирования РВСН не вызывали сомнений. Градов ломал голову над тем, как преодолеть стену отчуждения, которая возникла между ним и министром обороны в последнее время, чтобы убедить его в ошибочности решений Генштаба и одновременно своим докладом не вызвать гнев на строптивых единомышленников Соловцова в штабе ракетных войск. Телефонный звонок прервал эти размышления, он снял трубку.
— Простите за беспокойство, товарищ генерал-полковник, — услышал Градов голос дежурного по департаменту.
— Что у тебя, Геннадий Васильевич?
— Георгий Александрович, здесь находятся генералы Шепелев и Рудаков.
— О-о, елки-палки! — спохватился Градов и распорядился: — Пусть заходят!
— Есть! — ответил дежурный.
Через минуту в кабинет вошли Шепелев с Рудаковым.
— Здравствуйте, товарищи, простите, что вынудил вас ждать, жизнь вносит свои коррективы, — извинился Градов.
— А мы время зря не теряли, Георгий Александрович, еще раз проанализировали наши предложения, — живо отреагировал Шепелев.
— И как? Есть что положить на весы? — с улыбкой спросил Градов и пригласил к столу заседаний: — Присаживайтесь.
И пока Шепелев с Рудаковым занимали места — он прошел к сейфу, достал докладную Рудакова «О проблемах в реформировании военной науки» с указаниями Шепелева и присоединился к ним. Они с нетерпением ждали его оценок и выводов. Как им казалось, проблемы, о которых они докладывали, не просто требовали, а кричали о необходимости принятия срочных мер в области военной науки. Градов положил перед собой докладную, лист с собственными выписками из нее и решил начать, может, не с самой главной, но злободневной и имеющей серьезные политические последствия, планирующейся акции протеста профессорско-преподавательского состава на Красной площади и обратился с вопросом к Рудакову:
— Александр Юрьевич, насколько тверды намерения организаторов акции протеста?
— Более чем, Георгий Александрович! Обстановка в коллективах накалена, достаточно поднести спичку, чтобы все вспыхнуло. А тут еще чудовищные слухи, что все академии будут выведены из Москвы в провинцию…
