Исповедь экономического убийцы - Перкинс Джон М. (книги регистрация онлайн бесплатно txt) 📗

Все эти люди — а их миллионы в Эквадоре, миллиарды во всем мире — потенциальные террористы. Не потому, что они верят в коммунизм, анархизм или являются воплощением зла, а просто потому, что они в отчаянии. Глядя на эту плотину, я подумал — и подобное часто случалось со мной во многих других местах мира: когда же эти люди перейдут к действиям, как американцы против англичан в 1770–х или латиноамериканцы против Испании в начале 1800–х?

Изощренность этой современной глобальной империи заставила бы устыдиться римских центурионов, испанских конкистадоров, европейских колониалистов ХVIII–ХIХ веков. Мы, ЭУ, действуем умело; мы выучили уроки истории. Сегодня мы не держим в руках меч. Мы не носим латы или одежду, которая выделяла бы нас. В таких странах, как Эквадор, Нигерия и Индонезия, мы одеваемся как местные учителя или владельцы магазинов. В Вашингтоне или Париже мы похожи на государственных чиновников или банкиров. Мы выглядим как обычные люди. Нас можно увидеть на строительных площадках и в обнищавших деревнях. Мы говорим об альтруизме, с помощью местных газет рассказываем о том, какие чудесные гуманитарные проекты мы осуществляем. На длинных столах в комнатах совещаний правительственных комитетов мы раскладываем свои таблицы с выводами и финансовыми расчетами, мы читаем лекции в Гарвардской школе бизнеса о чудесах макроэкономики. Мы открыты, мы подотчетны. Или представляем себя таковыми и так же воспринимаемся. Такова система. Мы редко обращаемся к каким–либо незаконным средствам, потому что сама система построена на хитрости, а система по определению легитимна.

Однако — и это очень важное предостережение — если мы не справляемся со своей задачей, в дело вступают представители более зловещей породы, которых мы, ЭУ, называем шакалами. Это люди, чье происхождение прослеживается напрямую от ранних империй. Шакалы всегда на месте, хотя их и не видно в тени. Но стоит им выйти из тени, происходит низвержение глав государств или они вдруг гибнут в ужасных «дорожных происшествиях» [14]. А если случается, что и шакалы не могут выполнить свою задачу, как это произошло в Ираке и Афганистане, тогда идут в ход старые методы. Туда, где не справились шакалы, посылают американскую молодежь — убивать и умирать.

Когда я проезжал мимо этого монстра, гигантской стены из серого бетона, выступающей из воды, я чувствовал, как намокла от пота моя одежда, как напряглись нервы. Я направлялся в джунгли на встречу с местными жителями, готовыми сражаться до последней капли крови, чтобы остановить наступление империи, которую я помогал создавать. Меня захлестывало чувство вины. Как, спрашивал я себя, милый мальчик из деревенского Нью–Гемпшира мог вляпаться в такой грязный бизнес?

Часть I: 1963–1971

Глава 1. РОЖДЕНИЕ ЭКОНОМИЧЕСКОГО УБИЙЦЫ

Все началось вполне невинно.

Я родился в 1945 году. Единственный ребенок в семье, относящейся к нижнему слою среднего класса. Мои родители происходили из семей, предки которых три века назад обосновались в Новой Англии. Несколько поколений предков–пуритан дали себя знать в строгих, моралистических взглядах обоих родителей. Они оба первыми в своих семьях получили образование в колледже — за счет государственных стипендий. Моя мать стала преподавателем латыни в старших классах. Мой отец участвовал во Второй мировой войне. Лейтенант военно–морских сил, он командовал орудийным расчетом на танкере торгового флота в Атлантике. Когда я родился в Ганновере в Нью–Гемпшире, он лечил перелом бедра в техасском госпитале. Я увидел его, только когда мне уже исполнился один год.

Отец стал преподавать языки в школе Тилтон, интернате для мальчиков в сельском Нью–Гемпшире. Здание интерната располагалось на холме, гордо — некоторые говорили «высокомерно» — возвышаясь над городом–тезкой. Набор в это привилегированное учебное заведение был ограничен пятьюдесятью местами в каждом классе, с девятого по двенадцатый. Ученики были в основном отпрыски состоятельных семей из Буэнос–Айреса, Каракаса, Бостона и Нью–Йорка.

В семье не хватало наличных денег, однако мы ни в коем случае не считали себя бедными. Хотя зарплата школьных учителей была весьма скромная, многое мы получали бесплатно: еду, жилье, отопление, воду, услуги рабочих, косивших газон и убиравших снег. Начиная с четвертого года жизни я питался в столовой подготовительной школы, подавал мячи в футбольной команде, в которой отец был тренером, и выдавал полотенца в раздевалке.

Было бы недостаточно сказать, что учителя и их жены чувствовали превосходство по отношению к местным жителям. Я много раз слышал, как мои родители в шутку говорили, что они лорды в поместье, управляющие крестьянами — имелись в виду обитатели городка. Я знал, что это не просто шутка.

Когда я учился в начальных и средних классах, моими друзьями были ребята из очень бедных крестьянских семей. Их родители были чернорабочими на фермах и мельницах, лесорубами. Они пренебрежительно относились к «приготовишкам на горе». В свою очередь, и мои родители не поощряли общение с городскими девчонками, называя их «шлюхами» и «потаскушками». С первого класса я дружил с этими девочками, мы обменивались книгами и мелками; с течением времени я по очереди влюбился в трех из них: Энн, Присциллу и Джуди. Мне было очень трудно принять точку зрения своих родителей, тем не менее я подчинился их воле.

Каждый год мы проводили летний трехмесячный отпуск отца в коттедже на берегу озера. Его построил мой дед в 1921 году, расположив его в лесу, где по ночам до нас доносились крики совы и рык горных львов. У нас не было соседей. Я был единственным ребенком на всю округу. Мне представлялось, что деревья вокруг — это рыцари Круглого стола и прекрасные дамы, которых я от тоски называл в разные годы Энн, Присцилла или Джуди. Мои чувства, без сомнения, ничуть не уступали по своей силе страсти Ланцелота к Гиневре и были даже еще более потаенными.

В четырнадцать лет я получил право на бесплатное обучение в школе Хилтон. Под влиянием родителей я порвал все нити, связывавшие меня с городком, и больше уже никогда не видел своих старых друзей. Когда мои новые одноклассники разъезжались на каникулы в свои особняки и пентхаузы, я оставался в школе один. Их подружки были «дебютантками» — дочерьми в родовитых семьях. У меня вообще не было подружек. Все мои знакомые девочки были «потаскушками». Я прекратил общение с ними, и они забыли обо мне. Я остался один, что очень огорчало меня.

Мои родители были мастерами манипуляции. Они уверяли меня, что иметь возможность учиться в этой школе — большая честь; со временем я пойму это и буду им благодарен. Я найду прекрасную жену, отвечающую высоким моральным стандартам нашей семьи. Внутри я кипел. Я жаждал общения с противоположным полом — секса, и мысль о «потаскушке» была в высшей степени соблазнительной.

Однако вместо того чтобы восстать, я подавил свое негодование. Мое недовольство нашло выражение в том, что я стремился стать лучшим во всем. Я был отличником, капитаном двух школьных команд, редактором школьной газеты. Я был полон решимости выделиться среди своих богатых одноклассников и навсегда оставить школу Тилтон. В выпускном классе мне предложили полную спортивную стипендию для получения образования в Брауне, а также академическую стипендию для обучения в Миддлбери. Я выбрал Браун прежде всего потому, что мне нравилось заниматься спортом, а также потому, что он находился в городе. Моя мать закончила Миддлбери, отец получил там степень магистра, поэтому, хотя Браун и входил в «Лигу плюща», родители предпочли Миддлбери.

— А если ты сломаешь ногу? — спросил отец. — Академическая стипендия лучше.

Я уступил.

В моем понимании Миддлбери был увеличенной копией Тилтона, хотя и находился в деревенском Вермонте, а не в деревенском Нью–Гемпшире. Да, в нем было совместное обучение. Но я был беден, остальные студенты — богаты. Четыре года я учился в школе с раздельным обучением, где не было ни одной ученицы. Мне не хватало уверенности в себе, и я чувствовал себя жалким отщепенцем. Я умолял отца разрешить мне уйти из колледжа или хотя бы взять годовой отпуск. Мне хотелось уехать в Бостон, где бы я мог больше узнать о жизни и о женщинах. Он даже слушать об этом не хотел.