Охота на Сталина, охота на Гитлера. Тайная борьба спецслужб - Соколов Борис Вадимович (читать хорошую книгу TXT) 📗
А вокруг стонали раненые… Превозмогая боль, Черногора спросил:
– Тот, что в окно выпрыгнул, убит?
– Наповал. Аж возле леса грохнули бисову душу! Вот его полевая сумка.
– Тщательно обыщите и того, что стоял возле хаты. Все, что изымете, – сдать мне! Если что утаите – сам расстреляю!»
Перед нами нечто из красивой героической сказки – не более того. Ни по времени, ни по месту обстоятельства гибели Кузнецова, изложенные Струтинским, не совпадают с тем, что мы находим в немецких документах. Зато понятно, почему автор выбрал Боратин. В этой местности советских войск в марте 1944-го еще не было. Значит, не было уже неприятной для советского сознания версии, что Кузнецов погиб на территории, занятой Красной Армией. А то получалось, что УПА свободно чувствовала себя везде.
Есть и еще один очень подозрительный момент в повести Струтинского. Ни безвестный старик в лесу, ни Степан Голубович вообще не упоминают о том, что трое неизвестных изъяснялись по-русски, – наоборот, подчеркивают – между собой те разговаривали по-немецки. Но ведь Белов почти не знал немецкого языка, поэтому и числился по поддельным документам русским из вспомогательного персонала вермахта, да и Каминский немецким владел плохо. Логичнее было бы Зиберту беседовать с ними на ломаном русском для отвода глаз.
Главное же – мы не знаем результатов экспертизы останков, извлеченных из могилы на окраине Боратина.
Было опубликовано только одно заключение экспертов, на котором я остановлюсь чуть ниже.
27 июля 1960 года останки неизвестного из Боратина были торжественно перезахоронены на Холме Славы во Львове под именем Николая Ивановича Кузнецова. Но чей же прах там в действительности покоится?
Николай Владимирович Струтинский наиболее подробно рассказал обо всем этом в документальной повести «Во имя Родины», опубликованной в 1972—1973 годах в журнале «Байкал». Здесь он подвергает критике сообщение Витиски Мюллеру о гибели обер-лейтенанта Зиберта по двум пунктам. Во-первых, начальник СД Галицкого округа дезинформировал шефа гестапо, донося, что «Пух со своими соучастниками нашел укрытие у евреев, скрывающихся в лесах в районе Луцка и Киверцы на Волыни, тогда как отлично знал, что это имело место на территории Львовского дистрикта (недалеко от села Ганычев. – Б. С.)". Во-вторых, «почему в данной телеграмме Мюллеру Витиска утверждает, что Пух убит неподалеку от села Белгородка в районе Вербы (Волынь)?» И Струтинский всему дает следующее объяснение:
«Первое разгадывается просто: Витиска, отвечавший за безопасность Львовского округа, показал наличие вооруженных еврейских групп на чужой территории, которая входила в компетенцию шефа СД Волыни и Подолии доктора Карла Пютца. Таким образом трусливый фашист уходил от ответственности перед Берлином, понимая, что в момент подписания данной телеграммы территория, о которой шла речь, давно освобождена советскими войсками, а в районе Вербы – Белгородки ведутся бои. Так что проверить рапорт группенфюреру в Берлине прчти невозможно. К тому же Витиска ссылается на данные группенфюрера СС Прютцмана – уполномоченного Берлина на той территории, уже списавшего со счета Пауля Зиберта как действующего советского разведчика в тылу гитлеровских войск, о чем и м было доложено в Берлин».
Честно говоря, возражения Сгрутинского не кажутся мне слишком убедительными. Начну с отряда еврейской самообороны. Мы ведь не знаем, откуда люди УПА узнали о его существовании. Попали в руки бандеровцев проводник Самуил Эрлих или о посещении отряда Оиле Баума было написано в отчете Кузнецова? Возможно, Эрлих, спасая своих товарищей, мог указать неправильное место дислокации отряда. Бойцы УПА, как известно, беспощадно расправлялись как с поляками, так и с евреями. Если верна эта версия, то Эрлих, скорее всего, попался в руки бандеровцам именно на Волыни и значит именно туда направлялись Зиберт и его спутники. Если же точное место дислокации людей Баума было указано в кузнецовском отчете, то водить за нос собственное начальство обер-штурмбанфюреру Витиске не было никакого смысла. Он же сам предлагал выторговать у украинцев бумаги Зиберта, а попади они в руки Мюллера или Прютцмана, обман тотчас же раскрылся бы. Думаю, что точного места, где они встретили Баума, Кузнецов в отчете из осторожности указывать не стал, и украинские повстанцы вымышленные показания Эрлиха приняли всерьез.
И уж совсем непонятно, зачем Витиске надо было обманывать Мюллера, сообщая о месте гибели русского разведчика? Неужели опять-таки только для того, чтобы показать наличие отрядов УПА не на своей, а на чужой территории? Как будто в Берлине не знали, что бандеровцы действуют как на Волыни, так и в Галиции. И зачем руководству УПА надо было обманывать немцев, называя ложное место гибели Зиберта? Ведь и у Боратина в апреле 1944-го уже шли ожесточенные бои вермахта с наступавшими советскими войсками, а проверить сообщение украинцев люди Витиски все равно не смогли бы, да и не стали бы.
Все эти элементарные соображения почему-то не пришли в голову Струтинскому. Он продолжает:
«Однако и этот факт (гибель группы Кузнецова в районе Верба, Белгородка. – Б. С.) подлежал проверке. В названный район был командирован Иван Ильич Дзюба, которому при помощи работников Дубновского райотдела комитета государственной безопасности товарищей Кравца и Ярового удалось выявить несколько бывших бандитов (так автор именует бойцов и командиров УПА. – Б. С.), действовавших в тот период в районе сел Птыча, Великая Мильча и Белгородка. От них были получены сведения о том, что примерно в середине февраля 1944 года бандбоевка в ночное время столкнулась у села Белгородки с проходящим отрядом советских партизан. В завязавшейся перестрелке банда потеряла убитыми трех человек. Эти трое дезертировали из дивизии СС «Галичина» и были одеты в форму военнослужащих немецкой армии. Было установлено, что они похоронены на кладбище села Великая Мильча и что при погребении присутствовал священник. Отыскался и священник. Им оказался Ворона Иван Семенович, служивший в церкви села Птыча. В беседе с Дзюбой он посвятил нас в подробности:
– Ночью приехали за мной вооруженные люди. Тогда расспросами запрещалось заниматься, и я повиновался, совершенно не зная, куда меня везут. Меня доставили на кладбище села Великая Мильча. Здесь уже было несколько, видимо, местных крестьян, а у свежевырытой могилы стояло три гроба с покойниками в форме немецких военнослужащих. Я произвел положенный обряд, и они были погребены.
От жителей села Великая Мильча стало известно, что на могилу в послевоенные годы приходили женщины из соседних сел, оплакивали погибших, но кто были эти женщины и где они проживают – никто не мог сказать.
Таким образом, все свидетельствовало о том, что оуновские главари дезинформировали своего шефа Витиску (оберштурмбанфюреру, наверное, и в страшном сне не привиделось бы, что его сделают главкомом УПА! – Б. С.) и умышленно вместо Боратина указали Белгородку – Вербу! Их можно было понять: чуяли, что час расплаты близок, и заметали следы».
Послушать Струтинского – руководство украинских повстанцев только тем и занималось, что дезинформировало всех и вся. Но многое понять здесь очень трудно. Получается, что руководство УПА всеми силами старалось скрыть факт нападения одного из своих отрядов на советских партизан в районе Белгородки и гибель в том бою трех дезертиров из дивизии СС «Галиция». Для этого зачем-то потребовалось заменять трех перебежчиков на трех советских агентов в немецкой форме, да еще сообщать об этом немцам – уж не с расчетом ли, что после поражения Германии документ попадет к чекистам?… Что же, убийство Кузнецова и его товарищей, с их точки зрения, советская власть сочла бы преступлением менее значительным, чем нападение на советских партизан?
В рассказе Струтинского есть еще немало несообразного, загадочного. Почему, например, в том бою с партизанским отрядом у УПА погибли только люди в немецкой военной форме и не был убит ни один бандеровец, одетый в гражданское или в польский мундир? Почему дезертиры не сняли с себя погоны и петлицы? Ведь в сумятице боя свои могли принять их за немцев и подстрелить? А если перебежчики избавились от погон и петлиц, то почему Струтинский дважды повторяет, что они были одеты в немецкую военную форму, а не в мундиры без знаков различия? Почему, наконец, коль после войны могилу посещали близкие погибших, они не поставили ни креста, ни фанерного со звездочкой обелиска с именами тех, кто похоронен? Могила осталась безымянной.
