Земля в цвету - Сафонов Вадим (читать книги регистрация TXT) 📗
И вот впервые, в грозные военные годы, под руководством академика Т. Д. Лысенко началось массовое оживление мнимо умерших семян. Разгребались хранилища. Весенний ветер овевал рассыпанные тонким слоем зерна.
И, обогретые, они просыпались. И всхожесть с тридцати процентов повышалась до девяноста, иногда до сплошной. Так было в колхозах и совхозах Челябинской области, и Казахстана, и Сибири.
А Лысенко, коснувшийся здесь новой, никем сколько-нибудь подробно не исследованной области — биологии зерна, жизни семян, уже мечтает: «Сельскохозяйственной науке нужно найти способы, посредством которых можно заставлять семена сорных растений дружно прорастать в полевых условиях, после чего их легко уничтожить тем или иным способом обработки почвы». Биологический ключ к этому — глубокое изучение периода покоя семени. «Это крайне необходимо для практики…»
Это было крайне необходимо еще и потому, что оживление семени вовсе не сводилось только к северной проблеме. Оно было также и проблемой юга, где летние посадки победили картофельную старость. Там эта проблема звалась: посадка свеже убранными клубнями. Но клубни только что убранного картофеля не желают прорастать в том же году! У них свой выработанный всей историей жизни растения цикл покоя и развития. Они «спят» до будущего года, когда из этих клубней вырастет новое картофельное поколение. Способы разбудить «спящие» клубни отыскивались еще до войны. В 1941 году было тысяч пять гектаров опытных посадок свеже убранными клубнями (в Закавказье и в Средней Азии).
Теперь предстояло сильно развернуть их.
Многое в эти военные годы зависело от выигрыша битвы за картофель. Ведь нет другой культуры (кроме разве сахарной свеклы), которая давала бы с единицы площади столько пищи и сырья.
…Тогда миллионы рабочих и служащих вышли с заступами на свои огороды вокруг городов, и блекло-лиловые цветы замелькали в темной ботве по дворам, в переулках, на пустырях — всюду, где только находилось место. Намного увеличили посадки картофеля колхозы, совхозы и подсобные хозяйства.
Но откуда же был взят для этого посадочный материал? Ведь прежде чем земля осенью отдаст клубни, которые накормят страну, целые горы их должны быть зарыты в землю!
Нет! «Горы» клубней не пришлось отнимать у страны. Был указан выход поразительный. Сажать оказалось возможным тот самый картофель, который предназначался в пищу. Те самые клубни, которые шли к столу. Каждую картофелину оказалось возможным использовать дважды — для еды и для посадки.
От клубня отрезалась «верхушка» — небольшая часть с глазком. Это был метод посадки «верхушками». Должно быть, мало кто в нашей стране не знает сейчас, что это такое, и сам не срезал и не сажал верхушки. Я думаю, без преувеличения можно сказать, что посадка верхушками накормила не один миллион людей в самые тяжелые годы.
Лысенко предложил ее. И не просто предложил — выступил неутомимым пропагандистом этого способа. Он произносил о нем речи, печатал статьи, писал брошюры, составлял листовки, предельно простые, очень ясные и точные, так чтобы любой колхозник и всякая хозяйка поняли, как отличить «верхушку» клубня от «пуповины», как отрезать верхушку, не лишая кухонную кастрюлю почти ничего из картофельной мякоти, как пересыпать верхушки сухим песком или землей, чтобы не гнили (При хранении.
Он нашел себе ревностных помощников — комсомольцев, юных натуралистов, школьников.
Каждый мог сажать верхушки. Но Лысенко видел тут не только способ «почти безгранично увеличивать количество посадочного материала картофеля». Он увидел еще и свое, лысенковское, связанное с самой сущностью его представлений о живом растении.
Никто обычно не сажает крупными клубнями. Их жалко закапывать, и слишком много по весу пришлось бы тратить тогда картофеля на каждый гектар — бессмысленная, нерасчетливая трата. Семенной картофель — это, как знают все, мелкий. Даже средний редко. Не все ли равно? Один сорт, одни «гены» (так учили морганисты).
Но Лысенко не верил в нивелировку. Она свойственна схемам, бухгалтерским гроссбухам с «генными балансами» — не жизни. Крупные клубни — иной, лучшей породы, с более мощной производящей силой, чем мелкие.
И при способе «верхушек» мы можем взять от крупных клубней эту мощную силу «на племя», ничего в то же время не отбирая у человека. Верхушки с полуторастаграммовых клубней «дадут урожай, как правило, более высокий, нежели посадка целыми клубнями весом в 40–50 граммов…»
Никогда не забыть нам зимы 1941/42 года! Враг был у сердца нашей Родины. Почти сомкнулось кольцо блокады вокруг города Ленина; тогда начался бессмертный подвиг защитников этого города и всех, кто остался в нем.
Враг топтал орловский и курский чернозем; танки со свастикой двигались по дорогам Приазовья. Черный дым взрывов окутывал Сапун-гору возле героического Севастополя…
В ту страшную, славную, беспримерно суровую зиму был развеян миф о непобедимости гитлеровских полчищ. Солдаты немецких дивизий, разгромленных мощным ударом нашей армии, люди в грязно-зеленых шинелях, которым «фюрер» приказал взять Москву, бежали на запад и штабелями замерзали среди елей и берез Подмосковья. В трескучие морозы, одинаково жестокие и для врага и для наших солдат, великая армия громила и преследовала немцев и приведенных ими вассалов их под Тихвином, у древнего Холма и Торопца, за Можайском, около Ельца и в ростовских степях.
В ту зиму вымерзли яблоневые сады в Ульяновске.
В ту зиму погибли экспериментальные посевы озимых пшениц на селекционных станциях Сибири и на Челябинской станции, пшеница — и даже рожь — на полях «Сибниизхоза» (Сибирского научно-исследовательского института зернового хозяйства) в Омске.
Посевы были экспериментальными, потому что не существовало сорта озимых пшениц, по-настоящему пригодного для холодной Сибири. Уже не первый год мысль селекционеров билась над созданием таких сортов. Это было нужно, как воздух. Но еще таких сортов не было создано.
Однако отчего же погибли пшеницы?
Не вынеся холодов. Это казалось понятным, даже очевидным. Но слишком жизненно важным для страны был вопрос о гибели пшеницы в восточной житнице страны, чтобы ответ не показался Лысенко слишком расплывчатым и неопределенным.
И вот ставятся опыты одни за другим. Десятки опытов. Результаты их неожиданны. Некоторые сибирские сорта могут вынести до минус 26 градусов в почве: природа в самом деле выковала их зимостойкость. В Омске, в почве на глубине 5 сантиметров, было вряд ли больше 20 градусов. А пшеницы все-таки погибли.
Они погибли не от мороза, но вследствие мороза, — различие, на вид весьма сходное с высмеянным в известной украинской поговорке: «Не вмер Давила — болячка задавила», — но, как оказалось, крайне существенное!
Сухие, бесснежные бури ломали и повреждали тучами колючей, песчаной пыли хрупкие, промерзшие ростки. Почва, твердая, как камень, неровно трескалась, льдистые кристаллы в ней рвали нежные ткани корешков.
Растения выжили бы, если бы у них нашлась защита от механических повреждений.
И Лысенко дает свой совет, опять неожиданно парадоксальный: сеять по стерне. Когда убрана в Сибири яровая пшеница, по жнивью, «стерне» (с родной Украины занес сюда Лысенко это слово!), по невспаханной стерне пусть дважды, крест-накрест пройдет дисковая сеялка. Эта почва вся насквозь пронизана, скреплена бесчисленными корешками прежнего посева. Она не осядет, не треснет, в пустотах ее не нарастут ледышки. Ткани корешков тут останутся невредимыми.
Жизнь ушедшая возьмет под свою защиту жизнь, пришедшую на смену…
Селекционеры создают сорта хлебов для Сибири. Выносливые озимые ржи уже существуют. Мы ждем хорошего сорта настоящей сибирской пшеницы. Очень нелегко вывести такой сорт. Ведь никогда пшеницы (ни культурные сорта, ни предки их — дикие пшеницы) не росли в подобных условиях. Селекционеры пересоздают самый ценный для человека хлебный злак. Но пока селекционеры завершают свою благородную и труднейшую работу, уже нет практически такого сорта озимой пшеницы, который не мог бы теперь, при правильной агротехнике, зимовать в Сибири. Вот что означает предложение Лысенко. Вот почему тысячи сибирских колхозов сейчас сеют по стерне. И вот почему на исторической сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени Ленина в 1948 году говорили о посевах по стерне, как об огромном открытии.
