Англо-Бурская война (1899—1902) - Дойл Артур Игнатиус Конан (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений txt) 📗
Позиция была плохой, и никакие усилия офицеров и солдат не могли этого изменить. Они стояли перед жестокой дилеммой. Если отойти в укрытие, бурская пехота возьмёт позицию. Если держать эту землю, смертоносный артиллерийский огонь неизбежно продолжится, а у них нет возможностей на него ответить. Ниже, на Ган-Хилле, перед рубежом буров, мы имели не менее пяти батарей (78-ю, 7-ю, 73-ю, 63-ю и 61-ю батарея гаубиц), но между ними и бурскими орудиями, обстреливающими Спион-Коп, находилась гряда, и эта гряда была мощно укреплена траншеями. Корабельные пушки с отдалённой Маунт-Элис делали, что могли, однако расстояние было слишком велико, а позиция бурских орудий неясной. Артиллерия при таком расположении не могла защитить пехоту от бичевания, которое она претерпевала. Спорным остаётся вопрос, нельзя ли было доставить британские орудия на вершину? Мистер Уинстон Черчилль, который за время войны не раз продемонстрировал способность к здравым суждениям, утверждает, что сделать это было возможно. Не пытаясь опровергать того, кто лично присутствовал на месте, позволю себе отметить, что существуют веские доказательства того, что для этой операции требовались подрывные работы и другие меры, на которые не было времени. Капитан 78-й батареи полевой артиллерии Хэнвел в день сражения имел огромные трудности, поднимая на вершину при помощи четырех лошадей лёгкий «максим», и, по его мнению, а также мнению других офицеров артиллерии, дело было невозможно, пока не будет подготовлен путь. Когда опустилась ночь, полковника Сима с отрядом сапёров отправили расчистить дорогу и подготовить на вершине две огневых позиции, но при подъёме они встретились с отступающей пехотой.
Весь день на холм отправляли пополнение, пока в бой не были брошены две полных бригады. С другой стороны гряды Литтлтон двинул шотландских стрелков, которые добрались до вершины и внесли свою долю в бойню. Когда сгустился сумрак ночи и вспышки разрывающихся снарядов стали ещё страшнее, солдаты растянулись на каменистой земле, изнурённые и томимые жаждой. Они безнадёжно перемешались, исключая Дорсетский полк, чья сплочённость, по всей вероятности, объясняется более высокой дисциплинированностью, более защищённым расположением или тем, что их форма несколько отличалась по цвету от формы остальных полков. Двенадцать часов таких ужасных переживаний оказали на многих солдат сильное воздействие. Некоторые оцепенели и были не способны отдавать отчёт в происходящем. Другие бессвязно разговаривали, словно пьяные. Кто-то лежал, объятый неодолимым сном. Большинство проявляли стойкость и терпение, страшно страдая от жажды, которая подавляла все остальные чувства.
До того, как опустился вечер, третий батальон полка Королевских стрелков из бригады Литтлтона предпринял в высшей степени смелую и успешную попытку облегчить давление на своих товарищей, находящихся на Спион-Копе. Чтобы отвлечь от них часть бурского огня, батальон поднялся с северной стороны и взял приступом холмы, представлявшие собой продолжение той же самой гряды. Предполагалось, что операция будет не более чем мощной ложной атакой, однако стрелки настойчиво шли вперёд, пока, запыхавшиеся, но победоносные, не оказались на самой вершине позиции, отметив дорогу, по которой прошли, примерно сотней убитых и умирающих. Продвинувшись гораздо дальше, чем требовалось, они получили приказ возвращаться; и именно в тот момент, когда Бьюкенен Ридделл, их отважный полковник, поднялся, чтобы прочитать послание Литтлтона, бурская пуля попала ему в голову. Он стал ещё одним из тех доблестных командиров, которые погибли так же, как жили — во главе своих полков. Чисхольм, Дик-Канингэм, Даунмэн, Уилфорд, Ганнинг, Шерстон, Теккерей, Ситвел, Маккарти О'Лири, Эрли — они вели своих солдат к вратам смерти и сами вошли в эти врата. Это была великолепная операция 3-го полка Королевских стрелков. «Неплохая перестрелка, неплохое восхождение, неплохой бой», — сказал их бригадный генерал. Совершенно очевидно, что, если бы Литтлтон не бросил в бой два своих полка, давление на вершину Спион-Копа могло бы стать невыносимым, как очевидно, что, если бы он только не оставил позицию, которую завоевали Королевские стрелки, буры никогда бы снова не заняли Спион-Коп.
И теперь, под покровом ночи, и под снарядами, густо падающими на плато, измученному Торникрофту предстояло принять решение, следует ли ему держаться ещё один такой день или сейчас, используя темноту, отвести свои измотанные войска. Если бы он мог видеть, как подавлены буры, и уже подготовились к отходу, то остался бы на своей позиции. Однако это было от него скрыто, а ужас собственных потерь был слишком очевиден. Сорок процентов его солдат погибло. Тринадцать сотен мёртвых и умирающих — мрачное зрелище и на широком поле боя, но когда это количество находится на ограниченном пространстве, где с одного большого камня можно видеть все разорванные и разбросанные тела, а стоны раненых сливаются в ужасный гул, то лишь поистине железный человек может противостоять такому свидетельству беды. В более суровые времена Веллингтон был способен обозревать четыре тысячи тел, лежащих в узких границах бреши города Бадахос, но его твёрдость поддерживало сознание, что цель, за которую они отдали свои жизни, достигнута. Если бы задача не была завершена, неизвестно, не отступила ли от её завершения даже такая стойкая душа. Торникрофт увидел ужасающие потери одного дня и отказался от мысли повторить его. «Лучше шесть батальонов в сохранности внизу, чем никого наверху утром», — сказал он, и отдал приказ отходить. Человек, который встретил войска во время спуска, рассказывал мне, насколько далеки они были от беспорядочного бегства. В смешанном строю, но спокойно и надлежащим образом длинная тонкая шеренга с трудом шла сквозь темноту. Спёкшиеся губы солдат не хотели внятно произносить, но невольно шептали: «Воды! Где здесь вода?» У подножия холма они снова построились по полкам и походным порядком двинулись обратно в лагерь. Утром залитая кровью вершина с грудами убитых и раненых, была в руках Боты и его людей, чьё бесстрашие и упорство заслужили победу, которая им досталась. Теперь нет сомнений, что в 3 часа утра Бота, зная, что королевские стрелки взяли позицию Бюргера, считал дело безнадёжным, и никто не был удивлён больше него, когда выяснилось (из доклада двух разведчиков), что к нему пришла победа, а не поражение.
Как же нам оценить эту операцию, за исключением того, что это был смелый шаг, смело осуществлённый и не менее смело встреченный? В течение войны результаты артиллерийского огня с обеих сторон были разочаровывающими, но на Спион-Копе, вне всякого сомнения, именно пушки принесли бурам победу. Дома испытывали настолько горькое разочарование, что появилась тенденция довольно резко порицать сражение, однако теперь трудно, учитывая имеющиеся факты, сказать, чего не сделали, что могло бы изменить результат. Если бы Торникрофт знал все, что теперь известно нам, он бы не ушёл с холма. Прежде всего, представляется необъяснимым, как столь важное решение, от которого зависела вся операция, можно было полностью возложить на одного человека, простого подполковника. «Где же командиры?» — крикнул один фузилер, и историку остаётся только присоединиться к его вопросу. Генерал Уоррен находился у подножия холма. Если бы он поднялся и решил, что там следует закрепиться, он мог бы отправить вниз утомлённые войска, доставить наверх небольшое количество свежих сил, приказать инженерам углубить окопы, постараться поднять воду и орудия. Именно командующий дивизией должен был взять в свои руки бразды правления в такой решающий момент и дать отдых усталому человеку, который целый день ожесточённо сражался.
Последующее обнародование официальных донесений мало добавило к нашему знанию, разве что проявило недостаток согласия между Буллером и Уорреном и показало, что Буллер в течение операции потерял всякую веру в своего подчинённого. В этих докладах генерал Буллер высказывает мнение, что, если бы Уоррен действовал более энергично, обходной манёвр слева стал бы относительно лёгким делом. В этом, пожалуй, с ним согласится большинство военных специалистов. Он, однако, добавляет: «19 января мне следовало принять командование на себя. Я видел, что дела идут плохо, — несомненно, это было очевидно всем. Я виню себя за то, что не поступил так. Не сделал же я этого потому, что в таком случае дискредитировал бы генерала Уоррена перед войсками, а, если бы я погиб, ему пришлось бы отходить за Тугелу, что при потере доверия к командиру могло привести к очень серьёзным последствиям. Оставляю на суд высших инстанций решать, насколько веским является мой аргумент». Не требуется инстанции более высокой, чем здравый смысл, чтобы сказать, что сей аргумент совершенно неубедителен. Никакие возможные последствия не могли перевесить вероятность того, что операция закончится неудачей и Ледисмит не получит помощи, а такой поворот событий в любом случае неизбежно дискредитирует Уоррена в глазах его солдат. Кроме того, репутация подчинённого не страдает, когда начальник заменяет его во главе решающей операции. Тем не менее, эти личные противоречия можно положить под сукно, и вообще не доставать их оттуда.
