Потомок Микеланджело - Левандовский Анатолий Петрович (читать книги онлайн регистрации .TXT) 📗
— Он повернул направо, а я налево. Тут-то на меня и набросились ваши люди.
Вейра взбеленился.
— Вы понимаете, какую непростительную ошибку вы совершили?
— Увы, понимаю.
— Вы можете искупить ее, лишь чистосердечно признавшись, где могут находиться бумаги и сам так называемый Бонноме.
— К сожалению, я совершенно не знаю людей, с которыми связан Бонноме, и не представляю, где он может находиться.
— Но ведь он, вероятно, сказал вам, где вы сможете его найти, если будете иметь какие-то сведения о Базене?
— Я спросила, где смогу его найти, но он отказался ответить на мой вопрос.
На этом допрос зашел в тупик. Больше ничего выцедить из верной подруги Базена не удалось.
Разгневанный Вейра отправил ее в Маделонетт, тюрьму для воров и проституток.
Сен-Симон скомпрометирован не был. Он выполнил до конца поручение друга, после чего вновь погрузился в свои исследования.
10
Большинство побед Наполеона определялось тем, что он старался исключить случайность. Его стратегия требовала обязательного численного превосходства над врагом и тщательной, всесторонней подготовки.
Так и сейчас, перед генеральным сражением, он подтянул значительные резервы из Италии и собрал артиллерию из всех соседних районов.
На это ушло около трех суток.
Завершив подготовку 4 июля, он только после этого начал сражение, которое продолжалось два дня, отличалось крайней ожесточенностью и принесло обеим сторонам огромные людские потери.
Битва произошла у деревни Ваграм.
После длительного артиллерийского обстрела французы, создав мощную ударную группу, неожиданным броском протаранили центр армии эрцгерцога Карла. Опасаясь, что его обойдут с флангов, австрийский полководец предпочел отступление.
В отличие от Аустерлица, отступление проходило в полном порядке, в результате чего основные силы австрийцев были сохранены.
Наполеон считал Ваграм одной из вершин своей славы.
Однако эта блестящая победа несла в себе элемент надрыва.
11
К ночи 6 июля на полях под Ваграмом лежали сотни мертвых и умирающих.
Обходя один из участков, санитары заметили окровавленного офицера, который подавал им знаки. Его перенесли в ближайшую лачугу и кое-как перевязали. Он назвал себя и попросил, чтобы к нему прислали капитана Жанена из девятого полка.
Просьба его была исполнена.
12
— Господин генерал!.. Боже мой…
— Оставь, мой друг. Все мы братья. К черту звания, да к тому же — какой я генерал…
— Но ведь император в ходе сражения — мы все слышали это — произвел вас в бригадные генералы!
— Да, произвел… Чтобы затем убить…
— О чем вы, Уде?
— О том, что мне хорошо известно. Мне было приказано идти на такой участок, откуда не было выхода… У меня нет времени, ты видишь — я умираю. Силы уходят… Посмотри, друг: все раны, что отнимают у меня жизнь, — на спине… Пули в моем теле наверняка французские…
— Вы говорите страшные вещи, генерал.
— Страшные вещи не говорятся, а делаются… Впрочем, теперь все равно… Он убил меня, но и сам недолго протянет… Карточный домик скоро рухнет…
Ему все тяжелее было говорить. Он задыхался. Закрыл глаза. Капитан положил руку ему на лоб. Лоб горел.
— Сейчас я отпущу тебя, Жанен… Пожалуйста, просунь руку под подушку и нащупай пакет… Это письмо я успел написать, когда понял, к чему идет дело… Доставь его брату Леониду…
— Но ведь он в тюрьме! И все попытки наших связаться с ним окончились неудачей.
— Ну тогда его адъютанту, Лагори…
— Он тоже в тюрьме.
Уде снова закрыл глаза. Дыхание его становилось прерывистым. Было видно, что каждое новое слово дается ему с возрастающим трудом. Приближалась агония, но он все же смог произнести еще несколько фраз:
— Составь копии… Как можно скорее… Никто посторонний не должен знать… Разошли архонтам… И…
Голос становился едва слышным.
Капитан, став на колени, приложил ухо почти к губам умирающего. И ему удалось расслышать:
— Брату Камиллу, в Женеву… Обязательно…
Это были последние слова, произнесенные бригадным генералом Жаком-Жозефом Уде, великим архонтом филадельфов.
Он был зарыт в общей могиле, тут же, под Ваграмом.
А эпитафию ему напишет много лет спустя никогда не встречавшийся с ним Филипп Буонарроти.
13
Австрийская армия не была разгромлена, но эрцгерцог Карл, равно как и его повелитель, император Франц, пал духом. Весь боевой задор, который вот уже почти два года судорожно нагнетался в державе Габсбургов, испарился разом.
Австрийское правительство запросило перемирия, а затем и мира.
Наполеон, продолжавший сидеть в Шенбрунне, с готовностью пошел и на то, и на другое.
Шенбруннский мир тяжело ударил по Австрии. Она должна была отдать победителю многие провинции и города, уплатить громадную контрибуцию и значительно сократить армию.
Победитель, не теряя времени, чинил расправу.
Недавние очаги сопротивления в Германии и Австрии последовательно уничтожались. Партизаны майора Шилля группами расстреливались по приговору прусского суда, получившего соответствующие инструкции.
Тирольские повстанцы, терпя поражение за поражением, уходили в горы. Их вождь, Андрей Гофер, в конце концов был схвачен и расстрелян по приказу Наполеона. Перед смертью он успел крикнуть: «Да здравствует мой добрый император Франц!» А «добрый император Франц», трепетавший перед победителем, запретил упоминать печатно и устно имя отважного тирольца.
Шенбруннский мир был подписан 14 октября.
Между тем за два дня до этого случилось происшествие, сильно омрачившее радость победителя.
14
Он делал смотр войскам в Шенбрунне.
Офицер свиты обратил внимание на молодого человека, продиравшегося сквозь толпу и уверявшего, что ему необходимо переговорить с императором.
Настойчивость юного немца, его сосредоточенность и напряженность показались подозрительными. Его арестовали. При обыске среди прочего был обнаружен тщательно скрытый острый кухонный нож.
Молодой человек (ему было всего семнадцать лет, и звали его Фридрих Штапс) и не подумал скрывать, что собирался убить Наполеона.
Наполеон, удивленный этим, решил лично допросить немца. Он увидел бледного, спокойного, хорошо одетого юношу, прямо смотревшего ему в глаза.
— Вы хотели убить меня, не так ли?
— Да, ваше величество.
— За что же?
— За то, что вы приносите горе моей родине и всему миру.
— Лично вам я сделал зло?
— Да, как и всем немцам.
— Кто подбил вас на это?
— Я действовал по собственному убеждению.
Наполеон задумался. Он приказал своему врачу освидетельствовать Штапса. Тот оказался совершенно здоровым. Тогда император продолжил допрос. Что-то влекло его к этому спокойному, серьезному, бесстрашному юноше. Он готов был сделать то, чего не делал никогда ни до, ни после этого.
Он предложил убийце жизнь.
— При вас найден медальонный портрет молодой девушки. Это ваша невеста?
— Да, ваше величество.
— Что бы вы сделали, если бы я вернул вас невесте? Могли бы дать слово, что откажетесь от новых покушений?
Штапс побледнел еще больше. Он делал видимое усилие над собой. И наконец сказал, зная, что подписывает свой смертный приговор:
— Нет, сир. Я бы не мог дать вам такого слова.
Наполеон не сдержался. Его обуяла ярость.
— Черт возьми! — воскликнул он. — Такой молодой, а уже закоренелый преступник!
— Убить вас — это не преступление, это долг, — ответил юноша.
…Его расстреляли только через пять дней. Всемогущий властитель все еще надеялся, что упрямец обратится к его милосердию…
Наполеон редко вспоминал о своих злодействах. Они никогда не тревожили его совесть. Но этот случай, когда, казалось, так легко было оправдать себя необходимостью самозащиты, почему-то потряс его, потряс настолько, что он возвращался к нему памятью даже на острове Святой Елены.
